- Верни карточки! – изо всех сил кричала Надя.
Крепкие тонкие пальцы Вити вцепились в продуктовые карточки с одной стороны. Надя тянула с другой.
- Верни, подонок!
Витя прожигал её ледяным взглядом.
- Не верну! – проревел он. Всем телом рванул на себя. Надя выпустила бумажки из рук. Сползла по кирпичной стене парадной и зарыдала.
Витя посмотрел на неё сверху вниз.
- Я тебе всё сказал, Надя.
Смял карточки, засунул их в карман брюк и лёгким шагом побежал по лестнице. Не обернулся.
Надя так и осталась сидеть, раздавленная, рыдающая. В квартире её ждали две маленькие дочери. Ленинград окружили войска Гитлера.
Скрипнула дверь. В щёлке показалась коса старшей Оленьки.
- Мама, ты плачешь?
Надя ладонью размазала слёзы. Улыбнулась дочке.
- Идём домой, Олька. Уже прошло.
На следующий день Надя решительно шагала по улицам Ленинграда. Ночью опять бомбили, приходилось несколько раз спускаться в подвал. Сейчас враг затих, самое время отправляться на свою личную войну. Вдоль домов от парадной к парадной она добралась до бюро.
- Куда? – на входе грубый красноармеец, годится ей в сыновья, но должность и война всех лишают учтивости
- К Виктору Прошкину! – протарабанила Надя
- По какому вопросу?
- Личному!
Красноармеец повертел в руках Надин документ. Глазами прощупал посетительницу. Надя переминулась с ноги на ногу. Старенькие ботинки неприятно хлипнули. Поёжилась юбка.
- Кто такая? – уже мягче.
- Соседка.
- Проходи.
Надя поспешила на лестницу, по знакомому коридору. В кабинет Прошкина она вошла без стука. Глубоко вдохнув, начала спокойно:
- Витя, зачем ты так с нами?
- Надя? – Прошкин поднял глаза от бумаг, посмотрел на неё поверх очков. – Уходи.
- Витя, это же хлеб! Чем мне детей кормить?
- Надежда Петровна, я тебе ещё раз повторяю, пока спокойно, уходи без истерик и скандалов. Твои карточки останутся здесь.
Надя опустила глаза, наполнившиеся слезами. Внутри всё клокотало. Схватить его сейчас за эту тонкую горделивую шею, повалить, из последних сил плюнуть лицо, слабыми пальцами нащупать в кармане свой хлеб, схватить и бежать-бежать. До самой парадной, потом по лестнице до двери. Отправить проворную Ольку отоварить карточки. И тогда уж они не пропадут. Будет еда. Подвал в доме просторный, защитит от бомбёжек. Здесь, в родном Ленинграде они обязательно дождутся отца с войны. Война ведь закончится, совсем скоро закончится.
- Витя… - не сдержала всхлипа.
- Надя!!! - Прошкин вскочил с места, швырнул очки с носа, яростный взгляд впился в подругу.
- Витя, ты же обещал Володе, что поможешь нам!
- Вот именно! Обещал. На завтра для тебя и девочек есть место в грузовике. Я похлопотал. Уезжай.
- Не поедуууу – завыла Надя.
Весь мир её вновь обрушился, как в тот день, когда Виктор Иванович Прошкин, друг семьи и сосед, вошел в её комнату в коммуналке. Тогда он нежно взял её за руку. «Надя, открыли дорогу по Ладоге. Бери девочек и уезжай. Здесь вы погибнете». Была осень. Она посмотрела на друга с недоумением, одёрнула руку. «Витя, ты же знаешь, мы никуда не поедем отсюда. Володя мне пишет с фронта сюда, в этот дом, в наш дом. Если мы уедем, мы потеряемся. Ты что, не понимаешь, что идёт война?! Где нам потом искать друг друга? Или ты хочешь, чтобы я одна воспитывала детей?». Витя потёр переносицу. «Надя, главное, чтобы тебе было, кого воспитывать после войны…». «Как ты смеешь такое говорить?! Пошел вон!». Тогда Витя взял в руки чемоданчик и вышел не попрощавшись.
Каждую неделю он снова и снова приходил. Уговаривал мягко, даже робко. Надя смотрела на него с презрением. Сидит тут, на теплом месте, паёк получает, пока Володька на передовой бьёт врага. Трус и мошенник, ничего больше. И Надьке предлагает сбежать.
Витя ходил-ходил, да и пропал. Хлеба не хватало. Надя страдала от того, как осунулись девочки. Краснощёкая всегда бодрая Олька теперь подолгу спала, мало играла. Но когда просыпалась, неизменно улыбалась матери. Эта улыбка причиняла ещё больше боли. Надя понимала, что старшая такая смелая дочь пытается её, взрослую, подбодрить. Так рано война саму Ольку сделала взрослой.
Стояла страшная зима. Парадная дома опустела, квартиры остались без хозяев, полные любимых сердцем вещей, теперь забытых, ненужных. Окна были заклеены крестами, будто напоминающими о бесчисленных жертвах военного Ленинграда. Надя осталась в родном городе в своей некогда наполненной смехом комнате. В комнате, где она была счастлива и надеялась быть счастливой снова. В дверь коммуналки позвонили.
На пороге стоял Витя. Что-то в нём изменилось. Исчезла робость, взгляд стал стальным. Надя даже отпрянула. Презирать его стало не по себе.
Он больше не брал её за руку и не говорил мягко. С порога поставил ультиматум: либо уезжаешь, либо оставлю без хлебных карточек, подключу связи. Подумать дал сутки. Развернулся, хлопнул дверью.
Надин гнев застрял где-то в горле, мешал дышать. Она сделала три глубоких вдоха. И вдруг разрыдалась. Над её и так непростой голодной жизнью нависла угроза. Угроза, казавшаяся страшнее войны – расставание. Пока она оставалась в своей комнате, пусть окружённой немцем, она знала, что ужасу будет конец. На порог вернётся Володя, постучит в дверь, пройдёт по длинному коридору в комнату и будет долго жевать свежий хлеб, наслаждаясь любимым видом из окна. На какой порог он придёт, если она покинет Ленинград? Нет, уезжать нельзя. Надя решила бесповоротно.
Витя, как обещал, вернулся через сутки. «Что решила?». «Уходи, Витя, и не возвращайся больше». Витя вздохнул. «Что ж, ты не оставляешь мне выбора». Нетипичным для себя резким движением рванулся к шкафу. Он вхож в семью. Он знал. С верхней полки достал хлебные карточки на месяц и таким же быстрым шагом устремился к выходу.
Надя – за ним. Нагнала его уже в парадной. Хватала за руки, за пальто. Он выдернул руки, неуклюже отцепил от Нади полу пальто и вдруг злобно, будто и не он, закричал: «Пошла вон из Ленинграда!!! Попробуешь жаловаться, получишь по полной программе, всё заберут вместе с комнатой!». Пока, плюясь, Витя выкрикивал проклятия, Надя успела вцепиться в карточки.
- Верни карточки! – изо всех сил кричала Надя.
Сейчас, стоя в кабинете Прошкина, она понимала, что выхода нет. Старый друг Витя, вопреки верности, оставляет её в голоде. Даже если она согласится и сядет в грузовик, еды в дорогу у неё нет. Доедут они в эвакуацию? Одному Богу известно. Скорее, погибнут в дороге.
Она всё ещё выла, покидая здание бюро. Красноармеец проводил её недоуменным взглядом.
Ночь прошла беспокойно. И хотя немец не летал, Надя ворочалась как в бреду. В голове плыли образы: Володи, Вити Прошкина, их прогулок по Лиговскому, рождения детей. Утром не осталось ни сил бороться, ни еды. Надя была согласна. Скромные пожитки собрала в тюк из старой простыни. Первый раз в жизни помолилась неуклюже. «Бог, помоги доехать до места, а там справлюсь. И помоги Володе». «И Вите» - добавила со злостью.
По улице до бюро она шла с дочерями за руку. Внимательно осматривалась вокруг, пытаясь запомнить каждый кирпич любимого Ленинграда. Неизвестно, каким она застанет его, когда вернется. Если вернется.
Витя встретил их внизу. Без слов вручил справки об эвакуации. Также молча потрепал девочек за косы. Развернулся и исчез в коридорах.
Надя спешила на автовокзал, где их должна была забрать машина до Шлиссельбурга. Потом найти комендатуру и передать бумаги от Вити. Лишь бы не забыть... По пути два раза выла сирена. По городу гремели взрывы, солдаты орали на неё, что б хватала детей и убиралась с улицы. Уже погрузившись в кузов «полуторки», она прижала дочерей и на каждой кочке пыталась прижать ещё крепче.
Грузовик живо ехал по пустым улицам Ленинграда. Водитель периодически кричал на постах: «везём беженцев!», «Дети у меня! К Ладоге!».
Вот, проехали по Петроградке и должны были свернуть к их дому... Но вокруг суета. Дым, гарь, дружинники, солдаты и пожарные. Выхватила взглядом соседа Кирилла Степановича, который обхватив голову и, упав на колени, рыдал. «Спасибо, Витя... Прости меня, Витя...»...
На берегу Ладоги царил хаос. Девочки вцепились в надины руки.
Красноармейцы выкрикивали фамилии из списка.
- Розмаревы!!! Три человека
- Здесь мы! Здесь! – Надя замахала тюком над головой. Толпа расступилась.
Пробираясь к грузовику, она всё ещё не могла поверить, что это не страшный сон. Всё это: война, заклеенные окна крестами, фашистские самолеты, грузовик, который по льду повезёт их в неизвестность без обратного «билета», без гарантий, без писем от Володи.
Уселись на скамейки. Кузов заполнился быстро, стало тяжело дышать, душно. Терпеть. Теперь долго терпеть, пока не высадимся в тылу. Обняла дочерей за макушки.
Грузовик тронулся. В кузове все замерли. Сквозь щель между головами Надя видела бесконечную ледяную гладь, спокойное небо, уходящее так высоко ввысь. Когда-нибудь будет нестрашно поднять голову и смотреть так долго, как захочется. Когда-нибудь вдалеке не появится черная точка самолёта, сулящая смерть и разрушения.
Измотанная Надя закрыла глаза. Опустила голову на тёплых дочек. Заснула крепко, спокойно, уверенно.
- Воздух!!! – небесную гладь разрезал вскрик красноармейца.