15 августа 1913 года труппа отбыла без Дягилева в Буэнос-Айрес. Он сам боялся путешествовать через океан, поскольку цыганка нагадала ему смерть как раз на воде. На корабль также взошла дочь венгерского миллионера Ромола Пульская. Нижинский и Пульская многократно были замечены увлеченными беседой. По словам Ромолы, предложение руки и сердца, сделанное Нижинским примерно на второй неделе путешествия, явилось для нее также как и для остальных абсолютным сюрпризом.
Нижинский действовал решительно, и через несколько дней после прибытия в Буэнос-Айрес, 10 сентября 1913 года, их обвенчали в церкви Сан-Мигель. Ни матери, ни сестре Нижинского, ни Дягилеву не было известно ни о свадьбе, ни о приготовлениях к ней. Сестра Броня и мать Нижинского первые недели сентября провели в Санкт-Петербурге. О том, что Вацлав женился, они узнали из газет. Мать Нижинского была разгневана и поражена тем, что сын даже не послал телеграммы с сообщением о своем намерении. Однако позднее Ромола призналась Брониславе, что они сознательно скрывали свое желание пожениться как от семьи, так и от Дягилева, опасаясь, что он или родственники Нижинского помешают осуществлению их планов.
После известия о свадьбе Дягилев незамедлительно предпринял шаги по выдворению Нижинского из труппы. Он вернул Фокина на позицию хореографа и перераспределил партии Нижинского между своими танцовщиками. Такой высокой оказалась цена своеволия Нижинского и его желание устроить личную жизнь без разрешения работодателя. Поступок Дягилева тем более предосудителен, если вспомнить, что Нижинский всегда работал у него без контракта и уже на протяжении многих лет не получал жалованья. Правда, он, как любимчик, всегда жил в роскоши и получал средства по мере необходимости на содержание своей семьи. Но теперь у него за душой не было ни гроша. Очевидно, ничто не могло поколебать оскорбленное самолюбие Дягилева. Сам Нижинский был обескуражен такой реакцией и хладнокровными действиями.
За несколько дней до официального увольнения Нижинский проинформировал прессу, что более у Дягилева не работает. Это был крайне благоразумный поступок, так как Нижинский успел первым объявить миру о своем уходе из «Русских балетов» и тем самым спас свою репутацию. Далее он собрал свою небольшую труппу для выступлений в Европе с постановками «Русских балетов» и запросил разрешение на использование музыки к балетам у различных музыкальных издателей. В Санкт-Петербурге открыто обсуждалось, сможет ли Нижинский составить Дягилеву достойную конкуренцию. Сестра Нижинского Броня, узнав, что брат заключил контракт с лондонским Паласом, тут же перешла на сторону брата и решила выступать вместе со спешно собранной небольшой труппой, несмотря на ранее обещанную Дягилеву верность.
Короткий «saison Nijinsky»прошел в марте. Труппа Нижинского была слишком неопытной, плохо подготовленной и малочисленной, чтобы на подобающем уровне ставить такие балеты, как «Сильфиды». При этом самому Нижинскому недоставало коммуникабельности, необходимой руководителю труппы, и к началу сезона он был на грани нервного срыва. Бронислава писала позже, что во время первого представления, исполняя свою партию, она заметила белое пятно сорочки человека, сидевшего в первом ряду. Его было трудно не заметить, поскольку на него падал свет лампочки дирижерского пульта.
В театре был Дягилев. Он сидел, небрежно развалившись в кресле, склонив свою большую голову вправо, самонадеянно выпятив нижнюю губу и сардонически улыбаясь. Возможно, Бронислава и выдумала эту историю, но как бы то ни было «saison Nijinsky» закончился полным фиаско для танцовщика, серьезно конфликтовавшего с руководством театра и не умевшего сдерживать свои истерические припадки гнева. После двух представлений Нижинский сказался больным, и контракт с ним был вскоре разорван.