Два друга.
Новиков-Прибой А.С.
Продолжение
II. В разлуке
Комната художника Басыгина была просторная, в два окна, из которых одно выходило на восток, другое — на полдень. Вся мебель состояла из одного простого стола, трех венских стульев и одной старой железной кровати. На полках, прикрепленных к задней стене, были расставлены сотни две потрепанных книг. В переднем углу стоял ящик с красками, палитрой и набором всевозможных кистей. Над кроватью висели двуствольное центральное ружье, патронташ и брезентовая охотничья сумка. Самого художника не было дома.
У двери, на разостланном мешке, положив голову на передние лапы, лежал серый щенок, купленный случайно на плотах. Он был чисто вымыт зеленым мылом. Новый хозяин кормил его теперь аккуратно, давая ему через каждые три-четыре часа порцию молока с примесью небольшого количества хлеба. Несколько дней прошло, как его вселили в эту комнату, а он все еще никак не может привыкнуть к новой обстановке. Широкий его лоб с белой звездочкой то и дело морщился от мрачных раздумий, а коричневые, чуть прищуренные глаза наливались тоской. За короткое время такие крутые перемены произошли в его молодой, начинающейся жизни. Труднее всего было примириться с отсутствием матери.
Недавно еще, каких-нибудь три недели назад, он жил вместе с братьями и сестрами верст за триста от города, на кордоне, во дворе, под крыльцом, в пахучей постели из сена. Кто был у него отец? Ему и в голову не приходили такие мысли. Но мать, Лыску, — эту красавицу, в серой атласной шерсти, остроухую, с белым пятнышком на лбу, с добрыми карими глазами, — разве можно когда-нибудь забыть? Она так заботливо относилась к своим детям и первое время почти не разлучалась с ними. Когда стояли еще холода, приятно было прижаться к ее теплому телу. Один только запах, исходивший от нее, обнадеживал его и радовал. А стоило, бывало, прильнуть к сосцу, как в него начинала вливаться теплая, чуть-чуть сладковатая, необыкновенно вкусная струя молока, немного опьяняя голову.
До двенадцати дней он был слеп. Но и тогда уже ему хотелось скорее познать мир, погруженный во мрак, познать хотя бы одним только чутьем. Он чаще, чем его братья и сестры, уползал из гнезда. Но вдруг, опомнившись от увлеченья, он начинал понимать свое одиночество. Куда его занесло? Холод покалывал тело, страх сжимал сердце. Щенок, дрожа, жалобно скулил. Но мать всегда в такие моменты откликалась нежным повизгиванием, призывая заблудившегося сына к себе. И случалось, что в волнении он не мог разобраться, откуда, с какой стороны исходил знакомый голос, и уползал от гнезда дальше. Тогда мать сама подходила к нему, бережно брала его в пасть и относила к братьям и сестрам.
Из пяти щенят только один был с белой звездочкой на лбу. На это обстоятельство сразу обратил внимание старый лесник, хозяин Лыски. Каждый день в свободное время он вместе со своим внуком, подростком Илюшей, наблюдал за молодым собачьим потомством; о чем говорили эти люди, щенята не понимали, но их удивляли человеческие голоса, странные и загадочные, совершенно не похожие на собачий лай.
— Можно всех распродать, а этого с белой звездочкой оставим для себя. Вылитая мать! И такой же будет охотник. Из него выйдет славный пес. Заблудиться мне, Павлу Родионову, в своем собственном лесном обходе, если только я ошибаюсь. Обрати, внучек, внимание — он самый крупный из всех щенят. Вероятно, первым родился. А заряд-то какой в нем заложен! Всегда он наверху других находится. Мать сосет лучше всех. И резвостью бог не обидел его. Мы назовем его Шустрым. Ты согласен, внучок?
Старый лесник, ухмыляясь в рыжую бороду, добродушно поглядывал на Илюшу, а тот, во всем соглашаясь с ним, восторженно отвечал:
— Согласен, дедушка. Мне он тоже нравится больше всех. Осенью белковать буду с ним.
— У нас дело пойдет. Ты на охоте с одной собакой, я — с другой. Вдвоем мы добудем пушнины пропасть.
Старый лесник, желая показать свое знание перед внуком, брал щенят из гнезда и относил их в сторону. Лыска бросалась к своим детям и первым брала Шустрого, относя его обратно в гнездо. Потом уже проделывала то же самое с остальными.
— Видал? — спрашивал лесник, обращаясь к Илюше. — И у матери Шустрый на первом месте. Верный признак — самый лучший щенок.
Потом не в первый раз заглядывал в насильно разжатый рот Шустрого, считая поперечные рубцы на нёбе, стараясь по ним определить охотничьи задатки будущей собаки.
— И тут все ладно. Пес будет на славу.
Проходили дни, недели. Щенята подрастали, крепли. Можно было уже не ползать, а ходить на своих собственных ногах. Давно открылись глаза, с удивлением рассматривая маленький полумрачный мирок под крыльцом. Но вот наступило время, когда Лыска вывела своих детей на просторный двор, обнесенный высоким забором. В глаза ударило буйным светом весны. Кое-где была еще прохладная грязь, но сверху обдавало теплом. Шустрый, подняв мордашку, впервые заглянул в голубую высь и на мгновение замер — там нечто так блестело, что трудно было смотреть. Однако его чуткие ноздри ничего не улавливали с неба, а между тем земля была полна всевозможных запахов, и это привлекало его больше всего. Нужно было во всем разобраться. Он вместе с братьями и сестрами вопросительно обнюхивал каждый предмет.
С каждым днем становилось все теплее. Грязь подсыхала. Лыска со своими детьми с раннего утра до позднего вечера находилась теперь на дворе. О, это было самое блаженное время! Можно было порезвиться вдоволь. И сама мать принимала участие в играх детей, вырабатывая в них ловкость. Она отбегала от них на некоторое расстояние и внезапно ложилась на землю. Щенята гурьбой бросались к ней, возглавляемые всегда Шустрым. И в тот момент, когда уже можно было в шутку схватить ее зубами, она вдруг отпрыгивала в сторону. Щенята проносились мимо. Иногда Лыска, уносясь от них, припадала к земле перед самым их носом, поперек их пути, а они, не рассчитав своего бега, кубарем катились через нее, сталкиваясь друг с другом. Тогда между ними начиналась возня, пускались в дело зубы, слышались угрожающие рычания. Но от этого никому не было больно — укусы были несерьезные, и, кроме того, пушистая шерсть предохраняла каждого щенка от нанесения ран. Другое было дело, если схватят за губу или за ногу. У потерпевшего невольно вырывался плаксивый визг. Но сейчас же подбегала мать и отбрасывала в сторону того, кто нарушал правила собачьей игры.
Наигравшись, щенята вместе с матерью ложились на солнцепеке и дремали в том блаженном состоянии, которое всегда бывает после усталости. Лень было даже поднять голову на крики журавлей, проносившихся низко над кордоном. Хотелось спать. И только неимоверная любознательность заставляла молодняк открыть глаза и следить за полетом пернатых вестников весны.
Первое время, попадая в руки человека, Шустрый немного беспокоился. Но тут же находилась его мать, с любовью поглядывая и на него и на своих хозяев. Кроме того, эти люди ласкали его, поглаживая по спинке или почесывая за ухом. А это настолько было приятно, что невольно жмурились глаза. Постепенно он привык к человеческим лицам и каждый раз при встрече с людьми испытывал необычайную радость.
Мир, как оказалось, не оканчивался только одним двором. Лыска вывела своих детей за пределы забора. Был сумрачный и ветреный день. Глухо шумела тайга и угрожающе качала вершинами деревьев. Получалось впечатление, что лес наступает на кордон. Это настолько было ново, что Шустрый сразу лишился обычного своего мужества. Он принизился и, шевеля висячими ушами, хрящи которых не успели еще затвердеть, пугливо поджал хвост между ног. Не вернуться ли ему на двор? Но мать находилась здесь же, не проявляя никакой тревоги. Значит, бояться было нечего. А через неделю-другую его неудержимо тянуло в тайгу, в ее таинственные и загадочные дебри. Где кончаются ее пределы? Все здесь возбуждало интерес. Стучали дятлы, прославляя приход весны. А главное — как освоиться в таком разнообразии запахов? Каждый цветок, каждая травка, каждое дерево, каждый след, будь то заячий, беличий или лисий, имел свой особенный запах.
Саженях в пятидесяти от кордона протекала широкая река. Впечатление от нее было не менее потрясающее, чем от леса. Она так заманчиво сверкала, что Шустрому захотелось побегать по ней, поиграть, покувыркаться со своими братьями и сестрами, но в то же время вода пугала его. Он приближался к берегу осторожной и вкрадчивой походкой и, потягивая чуткими ноздрями воздух, собирал на лбу морщины. Недалеко, направо, ниже по реке, работали люди, скатывая бревна в воду и связывая их в плоты. Конечно, ему не были понятны ни действия этих рабочих, ни их выкрики, но все явления жизни он старался отметить в своей молодой голове. Слева послышался странный стук, который с каждой секундой приближался и усиливался, рассыпаясь по тайге шумливым эхом. И вдруг из-за мыса, поросшего ельником, показалось здание, похожее на кордон, в котором живут его хозяева. Оно дымило огромной трубой и, вращая колесами, быстро неслось по течению. Шустрый был поражен таким зрелищем. Острая мордашка его, вдруг повернувшись, оглянулась назад, — не уплывает ли вот так же и его кордон? Нет, все оставалось на месте.
С этих пор Шустрого постоянно тянуло к реке. Иногда, не выдержав, он один выбегал на берег. Нужно же было посмотреть, как чайки, ничего не боясь, садятся на поверхность воды, как на отмелях в прозрачных струях табунками плавают рыбешки, как люди переправляются на лодках на противоположную сторону суши. Все здесь вызывало восторг в собачьем уме.
По мере того как подрастали щенята, материнского молока им стало не хватать. Зато их подкармливали остатками с хозяйского стола. Это было не так плохо. А сама Лыска, истощенная, теперь чаще, чем раньше, отгоняла их от своих чрезмерно оттянутых сосцов. Но забота о детях у нее не исчезла. Она убегала далеко в лес и, рыская в глухих зарослях, промышляла охотой. Дети ждали ее с большим нетерпением, ибо не раз она возвращалась домой с зайчонком в пасти. Тогда для них наступало настоящее торжество. Щенята с жадностью набрасывались на зайчонка, сладостно вонзали острые, как шило, зубы в молоденькое, не успевшее еще остынуть мясо и с глухим рокотом, захлебываясь и ощетиниваясь, рвали его на части.
Да, веселое было время. Шустрый каждый день встречал, находясь в самом восторженном настроении. Но он и не подозревал, какие каверзы ожидали его в жизни. Однажды, сгорая от любознательности, он вышел к реке один. Потом ему захотелось приблизиться к плотовщикам, чтобы лучше рассмотреть, чем занимаются эти люди. Это случилось после обеда, как раз в то время, когда рабочие, вооружившись длинными шестами, начали отталкивать плоты от берега на середину реки. Щенок, как всегда, смотрел на них изумленными глазами. Несколько раз он даже тявкнул, но не от злобы, а так себе — для приличия. Один молодой парень заметил его, сейчас же спрыгнул на сушу и ласково поманил к себе. Инстинкт предосторожности подсказал Шустрому, что надо на всякий случай отступить от приближающегося парня, но тот в этот момент зачмокал губами. А эти звуки всегда связывались у щенка с приятным сосанием матери. Он доверчиво завилял хвостом, подпуская к себе человека. Не было особой тревоги и тогда, когда он очутился в чужих руках, — привык к этому. Но вдруг он заметил, что между берегом и плотами образовалось водное пространство и с каждой секундой оно увеличивалось. Мало того, кордон вместе с огородами и окружающим лесом начали удаляться. Смутное беспокойство охватило щенка. Он рванулся, но человеческие руки стиснули его крепче. Пришлось заскулить, чтобы разжалобить двуногое существо. А плоты тем временем спускались вниз по течению реки, постепенно, наискось, приближаясь к середине ее, на стрежень. На берегу показалась серая собака с острыми стоячими ушами. Шустрый сразу узнал в ней свою мать и громко заплакал, призывая ее на помощь. Она сейчас же откликнулась ему голосом, полным горя и отчаяния, и в безумстве заметалась по суше. Вслед за этим произошло то, что заставило его сразу замолчать и в ужасе раскрыть глаза. Раньше он не раз наблюдал, как чайки садились на реку и плавали по ней. Но то были птицы. Они и по воздуху могут плавать, размахивая большими крыльями. Но как могла решиться его мать на то, чтобы броситься в воду! Высунув над поверхностью только морду и подвывая, она быстро удалялась от берега. Расстояние между плотами и ею все сокращалось. Это радовало щенка, и в то же время нельзя было избавиться от надвигающегося предчувствия чего-то страшного. Предчувствие это скоро оправдалось. На плотах вдруг поднялся галдеж:
— Она перекусает нас всех!
— Не давай ей вылезать на плоты!
— Бей ее, стерву!
Щенок не понимал, что эти выкрики относились к его матери. Он только видел, как человек, находившийся на заднем плоту, поднял длинный шест. Лыска, несмотря на угрозу, упорно гналась за сыном. Оставалось преодолеть каких-нибудь полторы сажени — и она была бы на плотах. Но в это время шест обрушился на ее голову. На момент она погрузилась в воду, захлебываясь, но тут же снова показалась на поверхности и, оглушенная, закружилась на одном месте, потом направилась к берегу, оглашая реку воплями нестерпимой боли.
Шустрый понял, что разлука с матерью совершилась. Он сам завизжал благим матом и, вырываясь, начал кусать своего противника. Но рука перехватила его пасть и сжала так, что нельзя стало дышать. Перед глазами, помутившимися от слез, померк весь белый свет.
Продолжение следует
Энциклопедия охоты: http://vk.com/wall-1087481?q=РАССКАЗЫ
Снаряжение и одежда для ловли, какие рыболовные сапоги лучше
http://vk.com/wall-1087481_12406
Термос для охоты рыбалки, объем термоса ?
http://vk.com/wall-1087481_47189
Бензопилы, какую бензопилу выбрать для охоты, рыбалки ?
http://vk.com/wall-1087481_43927