«Эх, мне бы твои годы», «Да я в твои годы», «Вырастешь – поймешь», - я слышал эти слова с детства. Обычно, на семейном торжестве, кто-то глубокомысленно, чаще слегка подпив и усадив меня перед собой на табурет, произносил эти фразы пафосно, под многозначительные кивания окружающих. Я внимал каждому слову в надежде услышать, что именно я должен понять, но на этом месте разговор обрывался. Чаще, звучало короткое: «Учись! Нам ой как не легко пришлось». После чего меня трепали по голове, взъерошивая волосы, и переходили к столу. Как можно есть столько времени я понять не мог. Я много чего не мог понять в детстве, но точно знал, что самое худшее – это расстраивать взрослых. Они уже настроили планов на всю мою жизнь, согласовали это с роднёй и точно решили, к чему я способен, к чему нет, и где предел моих достижений.
«Не у таких как ты не получалось», - услышал я однажды от очень близкого родственника, который, по логике вещей, должен был поддержать. Впрочем, этот мир удивлял меня всегда и открытия, прямо сказать, оптимизма не добавляли. Первое, что я понял, к сожалению, не в том возрасте, когда это было бы вовремя, что никто радоваться за меня не собирается. Нет, есть очень близкие, очень-очень родные, и они разделят с тобой все эмоции этой жизни, но, их слишком мало. Намного меньше, чем ожидалось в силу наивных представлений, сформированных под воздействием всех тех убеждений, которые ошибочно внушались мне окружением благодушных друзей семьи. Хотя, сейчас мне кажется, скорее это была попытка стыдливо скрыть правду. А чего стоит искрометная мысль: «Пользуйся моментом, пока молодой». Бог мой, я не успевал ничем пользоваться. Я учился, боялся сначала получить двойку в школе, потом вылететь из института, потом провалить диплом. Я жил в вечном стрессе и не понимал, что в моей жизни такого, что взрослые завидуют. Я завидовал им и мечтал скорее вырваться из-под неусыпной опеки за всё переживающих родителей. Много лет спустя я, кажется, понял смысл этих нравоучений. Все они, учившие меня жизни, благополучно растеряли свою молодость, ничего не добившись, разучившись мечтать и потеряв цели. Теперь, боясь признать бесполезность прожитых дней они пытались сохранить вид умудренных опытом, впрочем, совершенно бесполезным. А потому и понять их я не мог. Там не было секрета, там была пустота.
Юношеский максимализм не позволял верить в то, что мой удел предопределен. Желание доказать, что я могу больше не покидало. Первой ступенью к свободе, как определил это мой неокрепший мозг, была необходимость жениться. Увы, о том, что это лишь смена камер в пределах зоны мне никто не сказал.