Несмотря на мировую статистику заболеваемости и смертности от COVID-19, число людей, отрицающих само существование вируса, не то что его опасности, практически не меняется. Пользователи соцсетей и авторы рассылок ежедневно заявляют, что «никакого вируса нет», и/или это всё какой-то хитрый «план тайного мирового правительства». Наша коллега, российский фактчекер Таша Соколова, уже третий месяц волонтёрит в московской коронавирусной больнице. Мы попросили её вести дневник и делимся с вами первой частью записей.
От автора
Я Таша Соколова, 29 лет. С апреля стала волонтеркой в ГКБ № 52, полностью перепрофилированной под лечение коронавирусных пневмоний. В конце марта в Facebook я увидела пост, что в больницу нужны волонтёры, заполнила анкету и уже через день вышла на свою первую смену. Я из медицинской семьи, в старших классах школы училась в медицинском классе, ходила на курсы парамедиков, — сейчас эти навыки пригодились.
Будни «красной зоны»
Заходя в «красную зону» необходимо снять с себя помимо одежды, ещё и украшения. Снимаю серьги, убираю в кармашек сумки. Снимаю помолвочное кольцо, перевешиваю на серебряную цепочку на шее. На этой цепочке уже висит медальон с изображением Святой Терезы из Лизьё. Католическая монахиня стала святой благодаря своей идее о Малом пути — для достижения святости необязательно совершать героические поступки, достаточно небольших хороших дел.
Этим путём и идут волонтёры. Мы не можем провести сложную многочасовую операцию и спасти пациенту жизнь, но совершая маленькие рутинные дела, мы можем помочь сделать лечение пациентов более комфортным, а работу врачей — менее напряжённой.
Приходим на смену перед обходом. С утра нужно опросить поступивших за ночь об их контактах — с кем проживают, ходили ли на работу, посещали ли магазины, аптеки, поликлиники. Всем пациентам над кроватью вешаем обходной лист — туда будут записываться показатели температуры и сатурации. Каждый поступивший в стационар подписывает от 7 до 10 форм согласия — на лечение, на медицинские манипуляции, на сбор персональных данных. Обычно их никто не читает, надо признаться, я тоже не читала полного текста, только заголовки форм. Во время обхода мы отмечаем назначения врача, если пациенту выписали какой-то препарат или поменяли дозировку, важно отметить это и передать старшей медсестре. Наша старшая — улыбчивая женщина средних лет, зовёт нас «деточками». Её улыбку видно даже через респиратор и очки, у неё по-особому морщатся уголки глаз, когда она улыбается. И совсем по-другому, когда что-то идёт не так.
После обхода начинается время исследований — КТ, ЭКГ, гастроскопия (или ЭГДС, как пишут в назначениях). Перевозим больного или сидя, или лёжа. Некоторым по пути на исследования требуется кислородная поддержка. Вначале казалось, что баллоны с кислородом неподъёмно тяжёлые, после месяца работы я без напряжения могу принести и по баллону в каждой руке. На каждое исследование обычно очередь из пары человек. Тут наступает время общения — больные разговаривают между собой, для них это редкая возможность социализации, ведь выходить из палаты в коридор строго запрещено. Мы — волонтёры, медсёстры и санитары — обмениваемся новостями. Самые обсуждаемые темы — что из СИЗов есть у кого в санпропускнике, как носить СИЗ с максимальным комфортом и кто из медперсонала поступил в отделения.
— Жёлтые (костюмы жёлтого цвета Тайчем, защита 2000), не берите, в них сауна.
— А вот белые (костюм DuPont 500) хоть немного, но дышат.
— У вас формованные (формованный респиратор, степень защиты FFP3) сегодня есть, везёт вам!
— В формованных же переносица натирается.
— Не натирается, если пластырь наклеить.
— А к нам наш врач из эндоскопии поступил.
— У нас ещё что, в 68 в одном корпусе почти все врачи заболели, привезли им автобус докторов откуда-то из региона.
«Моя» бабушка тихонько трогает меня за руку: «а мне там больно будет?». Ей предстоит гастроскопия. Успокаиваю, рассказываю, что обязательно сделают анестезию, рассказываю, как сама год назад проходила эту процедуру. Тут подходит наша очередь — вкатываю каталку в кабинет, помогаю перебраться на кушетку. Жду в коридоре. Процедура закончена, выкатываю каталку, бабушка благодарит врачей — «спасибо, вы замечательные люди, совсем не больно, правда». Отвожу в палату. Таких поездок в день набирается до десятка. Каталки тяжёлые и неповоротливые, но мы «сигналим», «совершаем манёвры» и «производим параллельную парковку».
В это время в отделении медсёстры уже поставили капельницы, а это значит, что наши пациенты не могут встать с кровати — им нужна наша помощь. Один просит воду, другой — поудобнее положить подушку или поднять изголовье кровати, кому-то нужно судно. Недавно нам показали, как менять и снимать капельницы. Теперь это тоже наша обязанность. Между собой обсуждаем, что и поставить капельницу не такая уж сложная задача — особенно в катетер. Мне уже два раза доверили, под руководством старшей сестры. Понимаем, что если сёстры заболеют, то с этим мы справимся. Но вот установка катетера — это высшее мастерство, недоступное нам. На исхудалых тонких руках пациентов вены почти не поймать — они «бегают». Несколько дней назад в процедурной плакала одна сестра, её слёзы текли под очками и мочили респиратор — десять минут ловила вену, исколола пациентке всю руку, но не смогла. Выручила старшая, она всегда нас выручает.
«А отсюда вообще выходят?»
Наступает время подготовки выписок. Наверное, это самая радостная часть дня. Приносим форму согласия, «вот тут надо подписать, тут, ещё тут, тут». Наконец листы заканчиваются и мы помогаем собрать вещи. Если санитарное такси уже приехало, то провожаем до машины, прощаемся. Есть правило — строго никаких «До свидания». Только «прощайте», просим не попадать к нам больше.
Вообще ритуальных фраз много. Например, нельзя ни в коем случае желать спокойной смены. Это проверенная поколениями врачей традиция — если такое кому-то пожелать, то спокойствия не будет, обязательно что-то случится. Ещё нельзя желать ничего тихого — тихого дежурства, тихих пациентов. Мы знаем, что тихие — только мёртвые, живым нужна помощь, они о ней просят, зовут нас.
Выписки бывают разные — одни пациенты считают, что они слишком больны, чтобы долечиваться на дому. Они отказываются подписывать свою выписку. Приходится уговаривать, объяснять, что эта койка пустовать не будет, на неё сегодня же положат кого-то, кто без врачебной помощи может не выжить. Если пациент совсем не соглашается, предлагаем выписать в обсервацию — под присмотр врачей на долечивание.
Но есть и другие — на прошлой неделе одна пациентка схватила меня за руку и, заглядывая в глаза, панически спрашивала: «а отсюда вообще выходят? есть те, кто вылечился? вы их видели?». Успокаивала, рассказывала счастливые истории. А у неё слезы на глазах стояли. Всё просила пообещать. А это ещё один ритуал — нельзя ничего обещать. Мы не боги, мы не решаем, кому жить, а кому умирать. Мы лечим. Но она так просила. Пообещала. Примета дала сбой — ничего страшного не произошло, в воскресенье её выписали домой. А через час её кровать занял новый пациент.
Боги и ангелы
На самом деле в больнице есть почти боги. Это седьмой ОРИТ (отделение реанимации и интенсивной терапии), наше седьмое небо. Я там ещё не была, знаю только по рассказам. Это отделение Михаила Кецкало, врача анестизиолога-реаниматолога, главы центра ЭКМО (экстракорпоральной мембранной оксигенации).
Аппарат ЭКМО — последняя надежда самых сложных больных. Когда не справляется ИВЛ, можно вывести кровь из тела, насытить её кислородом и заново ввести в организм пациента. Таких аппаратов очень мало, но, к счастью, многим они и не требуются. В ОРИТах совсем не так, как в линейных отделениях, но там мы тоже помогаем. Но об этом я расскажу в другой раз.
К вечеру нужно обойти все палаты, замерить температуру, сатурацию, поставить отметки, кто на кислородной поддержке, кто лежачий. Эта информация пригодится ночной смене. Приходят «ночные», посвящаем их в курс делаем, говорим «ну, до утра». Не желаем «спокойной смены». Уходим.
Уходит только тело, мозг и сердце остаются в больнице. По пути домой думаешь о пациентах, за ужином обсуждаешь с семьёй больничные новости, засыпая, перебираешь в голове имена больных, просишь Бога об их здоровье. Утром в метро волнуешься, кого увидишь, кого нет. Хочешь услышать, что ночь все пережили.
Дежурная смена докладывает, каких-то фамилий больше уже не слышишь...
Читайте продолжение — Дневник волонтёрки. Часть II. О жизни и смерти.