На самом деле, Агата ещё долго не могла заснуть. Она уткнулась носом к стене, а совесть продолжала грызть её со спины.
Агата имела невероятную способность убеждения. На это жаловалась мама и про это всегда шутил папа. Девочка умело пользовалась своей способностью против них обоих, но никогда -- против Лиды. Лидино возвращение домой было не столь радостным, как она себе некогда представляла. Наоборот, Агата теперь очень чётко вспомнила жизнь до марта. Как Лида по вечерам плакала над учебниками, и как она нередко забывала о самых простых вещах. Что улыбалась только в ответ, и что всегда ходила со скоростью улитки. Один раз Агата застала её дома за смотрением в потолок на протяжении часа, и это было немного страшно.
Теперь же Лида поедет в город искать то, что легко узнать в любой точке страны: призвание её сестры заключалось в том, чтобы писать детские рассказы.
Уже утром, за завтраком, бабушка не могла не отметить мамину бодрость и лёгкость походки.
-- Мариночка, ты так хорошо выспалась, что вся цветёшь сегодня! -- бабушка некоторое время колебалась, сказать ли эту последнюю, немножко самодовольную фразу, -- То-то же, на свежем воздухе-то!
Мама начала толкать Лиду в бок, который, видимо, уже прознал планы своей хозяйки вернуться в Москву, и как-то неловко побаливал.
-- Да...бабушка, насчёт этого…
Бабушка не нужно было её дослушивать. Она лишь миролюбиво сказала:
-- Если такого твоё решение, Лидушка, то так тому и быть. А мы никуда не денемся! Думаешь, Огоньково первые двадцать лет стоит? Ещё трижды столько пробудет!
Но как только мама встала из-за стола и ушла разводить чай, Лидины глаза заблестели, и совсем не от света.
Её вчерашняя храбрость совершенно растворилась, и теперь вытекала из девушки по капле за раз. Теперь жизнь в деревне казалась прекрасным сном, от которого всё-таки приходилось проснуться в тревожную, бескомпромиссную реальность. Внутри неё что-то дрожало, сопротивлялось, и она почувствовала, что, должно быть, является самой большой эгоисткой на земле в этот момент. Что мама уже так обнадёжилась, что Агате нужна была сестра рядом, а она не может пожертвовать самым маленьким — побороть свой страх! — ради них.
Бабушка была обескуражена Лидиными эмоциями, но всё же взяла внучку за руку и вывела из-за стола. Они проскользнули мимо кухни незамеченными, пока мама набирала воду в чайник, и прямиком в сад.
Там двое опустились на скамейку -- старенькую, настолько, что сам папа обещался её заменить, да только у него, конечно, не доходили руки. Погруженный в свои дела, он едва ли появлялся в некогда родном доме. А когда появлялся, то боялся к чему-либо прикоснуться, как будто за долгое отсутствие его понизили от хозяина до гостя.
В любом случае, пусть скамейка и была старой, она была достаточно прочной для того, чтобы выдержать бабушку и Лиду со всеми их переживаниями.
— Прости меня, прости... Ты на меня ведь не обижаешься на самом деле, да? — пролепетала она, совершенно забывая, что бабушка ни за что бы и не обиделась. Но такова человеческая слабость, она нуждается даже в самых необязательных уверениях.
— Я совсем на тебя не обижаюсь. Мы семья, а значит, счастье друг друга -- это наше счастье. Как я могу мешать тебе в поисках своего?
Бабушке озвучила очень важную истину, которую так легко забыть под напором других. Затем она повелась рукой по Лилиной щеке, и стёрла несколько ещё горячих слез. Девушке показалось, что её тяжесть на груди стала гораздо легче. Казалось, может, и не так страшно поехать в Москву… да только теперь она уже не доверяла себе так, как раньше. Переменчивому своему настроению и отовсюду поджидающему волнению.
К тому же сейчас она совершенно не знала, что сказать. После стольких рассказанных историй, после стольких потоков идей, которые никогда не прекращались, её фантазия стала богатейшим источником фраз и предложений. Но то, где она находила себя беднее всего -- это в собственной жизни и всего, что толкает её из стороны в сторону.
-- Лидушка, поезжай. Поезжай, если это то, что ты действительно хочешь. Старики не должны удерживать молодых от жизни.
-- Как ты можешь так говорить? — только и ответила внучка с недовольством.
-- Я говорю так, как есть: без прикрас.
Лида опять замолчала. Вежливость тянула её сказать «да что за глупости!» или «всё совсем не так». Это был рефлекс схожий на те моменты, когда пожилые люди говорят "да старые мы", и тебе так и чешется сказать "да вы ещё ого-го!». Но такие предложения были слишком пустыми для разговора по душам.
А Агата, наконец-то очнувшаяся от долгого сна, спустилась с чердака вниз, но не нашла никого в гостиной. Только мама на кухне всплескивала посуду присвистывала кипящему чайнику какую-то песенку. Видимо, песенка была из какого-то рекламного ролика, ибо звучало уж слишком слащаво.
-- Что есть поесть?
-- Чего храпишь до обеда? -- пожурила та, обрывая песню для разговора, -- Ещё одна деревенская привычка?
-- Серьёзное отношение к чему бы то ни было в этом мире является роковой ошибкой.
Агата выудила из холодильника две морковки.
-- Смотри мне, такое не пройдёт, когда начнутся занятия по математике.
Хрустнув ей в ответ овощем, Агата стала оглядывать гостиную и прихожую в поисках того, кому нужно было дать вторую морковь. Поинтересовавшись у мамы, где отыскать зайца, та махнула в сторону сада.
-- Знаешь, это у вас от деда, -- в то время сказала бабушка Лиде. Та совсем не понимала, к чему старушка это сказала. Глупенькая, смешная Лида.
-- Что у нас от деда?
-- Как это что? Фантазёрство, конечно!