Все началось с «Щелкунчика». Это был первый балет, который я посмотрел в Москве, когда десятилетним мальчиком приехал на Фестиваль молодежи и студентов 85-й год, лето, июль.
Нашу делегацию привезли в Большой театр. Представляете, на улице жара и духота, а в Большом театре – снег и настоящая новогодняя сказка. Спектакль меня настолько поразил, что я сразу ткнул пальцем в главного героя со словами: «Я буду этим дядей в красном мундире». Уже потом узнал, что «Щелкунчик» идет там много лет и главную роль в нем всегда танцуют самые лучшие артисты театра.
Я стал мечтать о том, чтобы стать этим самым главным артистом. Мне повезло: помимо феноменальных способностей, которые дала мне природа, достался еще и очень упорный характер. Если я что-то решил, то всегда это сделаю и меня не остановит ничего, независимо от того, что будет – успех или провал. Это очень помогало, потому что от балета меня отговаривали все – и мама и другие родственники.
Я окончил Тбилисское хореографическое училище. Потом три раза приезжал поступать в хореографическое училище в Москву и каждый раз получал ответ, что у меня нет никаких данных. Но я был уверен в своей гениальности. Я действительно в это очень верил в детстве, несмотря на то, что семья моя была далека от балета. И в итоге я осуществил свою мечту, став этим человеком, танцующим главную елку в стране, в главном театре.
Я не завидую людям, которые окончив школу не знают, чем им заниматься и в какой вуз поступать. Я очень счастлив, что сразу определил, чем собираюсь заниматься.
Меня не должны были брать в Большой театр – туда часто брали блатных и бездарных. Я сказал маме, что, если меня не возьмут в Большой театр, я не пойду ни в какой другой. В моем советском сознании Большой театр был вершиной всего, и никакие уговоры, что у меня нет шансов туда попасть, на меня не действовали.
Мне повезло, что на госэкзамене присутствовал Юрий Николаевич Григорович. Это было действительно везением, потому что он не всегда занимался набором в театр, предоставляя это право своим заместителям. Потом я узнал, что он, посмотрев на меня, поинтересовался относительно их планов. Услышав, что мест уже нет, он сказал: «Грузину — "пять". Взять в театр». И лично вписал своей рукой меня в список, и для меня добавили штатную единицу. Так я попал в Большой театр.
Когда я начал работать в Большом театре, я поначалу просто не понимал, что те или иные мои поступки могут обернуться для меня катастрофой.
Допустим, я был единственным из молодых солистов, кто отказался подписывать бумагу против Григоровича, когда он уходил. Меня припугнули, но я сказал, что этот шаг Иуды не совершу. А во время забастовки за Григоровича я единственный из молодых солистов стоял на сцене в первой линии среди очень именитых людей. Все говорили, что это станет концом моей карьеры, но я шел напролом.
И так всегда: в момент, когда мне приходилось выбирать между совестью и лизоблюдством, совесть всегда побеждала. Все дело в моем детском воспитании. Мне просто не разрешали врать дома.
До сих пор помню стихотворение Заходера, которому меня научила няня: «Правду высказать недолго, а соврешь — придется долго, долго-долго, очень долго, без конца придется врать, лучше времени не трать».