Три года назад, зимой, в февральские морозы, мне довелось повторить путь Ивана Александровича Гончарова от Охотска до Иркутска. Через Югорёнок, Усть-Маю, Якутск, Лену... Одна разница - не на лошадях и долблёнках, как в 1854-1855 годах пришлось добираться ему со товарищи, возвращаясь из кругосветки. От Охотска до Югорёнка мы шли на «Уралах», большей частью по льду рек, от Югоренка до Иркутска - на моем «Патриоте».
Нужно признать удивительным, что во времена Екатерины с Охотском империю связывал почтовый тракт со станциями и смотрителями, с лошадьми и возницами. В наше время это сплошное бездорожье и топи, которые можно форсировать только зимой на вездеходах.
Когда-то в юности я читал «Фрегат "Паллада», но у меня не отложилось описание Гончаровым путешествия через Сибирь. Тем любопытней было сравнивать свои впечатления с чтением именно этой его части, воздавая должное наблюдательности, уму и умению цеплять детали...
«Мы сделали восемьсот верст: двести верхом да шестьсот по Мае; остается до Якутска четыреста верст. Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы все-таки будете только проезжий. В России нет путешественников, всё проезжие, несмотря на то что теперь именно это стало наоборот... Я выехал из Якутска 26 ноября при 36° мороза; воздух чист, сух, остр, режет легкие, и горе страждущим грудью! но зато не приобретешь простуды, флюса, как, например, в Петербурге, где стоит только распахнуть для этого шубу. Замерзнуть можно, а простудиться трудно. И какое здесь прекрасное небо, даром что якутское: чистое, с радужными оттенками! Доха, то есть козлиная мягкая шкура (дикого горного козла), решительно защищает от всякого мороза и не надо никакого тулупа под нее: только тяжести прибавит. Она легка, пушиста и греет в 40°! Не защитит лишь от ветра, от которого ничто не защитит»...
Должен сказать, морозы и сейчас те же. Но дох нету! Чтобы согреться, мы гоняли печки в машинах во всю мочь, но и этого не хватало. В «Патриоте» - вообще, всем, кроме водителя, приходилось разуваться и залазить с ногами на сиденья, которые, слава Богу, отапливались. И мы кляли родимых автостроителей, которые строят русские машины без учета русских холодов и морозов.
Гончаров пишет: «Лошади от ветра воротят морды назад, ямщики тоже, и седоки прячут лицо в подушки – напрасно: так и режет шею, спину, грудь и непременно доберется до носа». Да ладно, Иван Александрович! Тут на полную мощность горячий воздух не может иней с с окон согнать! В состоянии держать не замерзшим только пятачок на ветровом стекле перед водителем!
«Как же, спросите вы, после тропиков показались мне морозы? А ничего. Сижу в своей открытой повозке, как в комнате; а прежде боялся, думал, что в 30° не проедешь тридцати верст; теперь узнал, что проедешь лучше при 30° и скорее, потому что ямщики мчат что есть мочи; у них зябнут руки и ноги, зяб бы и нос, но они надевают на шею боа. Еду я всё еще по пустыне и долго буду ехать: дни, недели, почти месяцы. Это не поездка, не путешествие, это особая жизнь».
Мы, правда, ехали, вспоминаю, неделю. Пять тысяч вёрст. Практически, без надежды починиться, если застигнет какая поломка. Их было две. С одной удалось дотянуть до окраины Якутска, где горячие якутские слесаря, быстро устранили протечку масла двигателя, а со второй, «крякнувшим» подшипником ступицы, пришлось разбираться в ночной даурский степи, где ни огонька, ни встречных, ни поперечных на тысячу вёрст.
«Сегодня, возвращаясь с прогулки, мы встретили молодую крестьянскую девушку, очень недурную собой, но с болезненной бледностью на лице. Она шла в пустую, вновь строящуюся избу. «Здравствуй! ты нездорова?» – спросили мы. «Была нездорова: голова с месяц болела, теперь здорова», – бойко отвечала она. «Какая же ты красавица!» – сказал кто-то из нас. «Ишь что выдумали! – отвечала она»...
Он был ещё совсем молодым человеком, статский советник Гончаров, личный секретарь адмирала Путятина. Кстати, в его времена русская женщина всё ещё была в Сибири в диковинку. Где-то читал: когда в Якутском остроге русская проходила по площади, всякое движение замирало, останавливались смотреть на неё.
Нас тоже в якутском придорожном кафе встретила красавица. Бухнула перед нами по тарелке горячего борща, звякнула ложками, отсчитала сдачу, не улыбнулась, в лица не взглянула! Много вас тут таких ездит, всем улыбаться...
«Здесь места привольные, – записывал Гончаров рассказы, – только работай, не ленись; рожь славная родится, особенно озимая, конопля; и скотине хорошо – всё. Вина нет, мужик не пьет; мы славно здесь поправились, а пришли без гроша. Теперь у нас корова с теленком, лошадь; понемногу заводимся»...
Ну, что сказать? Были времена, значит! Не пили люди.
Мы, кстати, за дорогу тоже пьяных не видели. Да и то, себе дороже здесь пить. Даже для сугреву. Не ровен час, в сон свалишься и замёрзнешь...
