…Когда засыпаешь, протестуя - утром всегда просыпаешь. Это я еще в юности усвоил, когда мне лет десять было. Идешь спать назло, наругавшись на всех, а эти все потом тебя утром не разбудят и на рыбалку не возьмут. Было такое. И сейчас тоже бывает. Вот как раз как в тот день, когда меня из гостиницы выставить должны были. Потому что когда бунтуешь – не до пустяков, навроде будильника. Какой тогда это бунт, если ты о завтра думаешь. В этом деле не должно быть никаких компромиссов, и на завтра ты уже не должен надеяться, когда основательно, со вкусом, выражаешь свое несогласие.
Так и я. Проснулся, а на часах, что в телефоне, который компьютер, уже половина двенадцатого. По моим-то часам уж давно выставить должны были, так что это даже хорошо, что не все знают, что я на час раньше живу. Есть польза в этой тайне, точно.
Собраться и одеться только время осталось. А после бунта – кошмар какой-то. На полу банок нет, конечно, утром исчезли, наверное. Хоть я их и придумал. А вот на ноутбуке банка открытой тушенки из оленины – та никуда не делась. Хоть я ее и не помню. Может, приносил кто, не знаю. Я ж вчера Джейк Ла Ботц был, он тушенку не ест. Наверное. Надо письмо ему написать, что ли, если не в Гарлеме он еще. Полная чепуха в голове, в общем.
И помыться хочется. Прям страсть, как тянет. Я вообще мыться не очень люблю, особенно если только проснулся. Занятие это какое-то монотонное, ну никакой радости от него, лучше поспать, ей-богу. Или в интернете посидеть, если перед сном приспичит. Но иногда приходит такой момент, когда или мыться, или пропал совсем. Хочется смыть с себя липкое что-то, вроде паутины, только хуже. Как будто мысли гнусные в воздухе летали, а ты в этом воздухе прыгал и кувыркался. Они к тебе прилипли и, кроме как душем, тебе их не смыть. Мне один бывалый тип говорил, что на самом деле это жир всякий наружу лезет из тебя, когда ты основательно надерешься, а с ним всякая дрянь, которой ты нализался. Но это вранье, наверное. Хотя нализался я на праздновании Рождества прилично, видимо. Ну или автобусы и правда по ночам в Оффске ходят.
А времени, пока я все это думал, еще меньше осталось. Выметаться пора. А я все сижу. И противно так сижу, самому жутко представлять, как это выглядит. Ноги такие бледные, волосатые, с кровати в пол упираются, спина сгорбленная, на голове не пойми что, патлы какие-то сальные и кабаком провонявшие. Их даже причесывать отвратительно, наверное. Я бы точно не хотел быть этой расческой, которая их причешет вместо мыла. И на всю эту пакость майка с Че Геварой напялена. Был такой бунтарь профессиональный. Вроде и не дурак был, но, кроме беспорядков, ничего делать не хотел. Натура у него была такая. Так и сгинул в бунтарстве своем. И я сейчас сгину, если в душ не пойду. А время бежит и бежит, чтоб ему провалиться.
Пришлось идти и смывать с себя пепел революций, а заодно и подумать, что делать дальше.
Понятное дело, кататься дальше нужно было. Я зачем тогда приехал, если не кататься. Никто мной не интересовался в гостинице, когда я в час дня, по-ихнему, с сумками ключ принес от номера. Сдаю ключ, а сам так заискивающе на женщину смотрю, которой отдаю. Взгляд такой сделал, как будто и виноват одновременно, и чувство тоски по ней испытываю. Чтобы не ругалась. Потому что с сумками я теперь точно денег не отдам, у меня их ужас, как мало осталось. Отбирать она их не будет, а вот ругаться может, а я этого не люблю.
А она и ругаться не стала, ключ молча забрала и все. А я себя идиотом почувствовал, что смотрел так.
В бар приехал, и сразу - за блинчиками, а их нет. Расстроился, но ждать неохота было. И так вокруг все пасмурные какие-то ходят, а тут я еще со своими блинчиками. Чудеса с людьми происходят утром после хорошего праздника. Я давно это подметил, еще в школе когда учился. Там-то праздники редко были, всего пару раз в год. И то, один раз почти летом, ну или в марте, не помню уже. А один – перед новым годом. И это был праздник, так праздник.
Дело в чем. В школе страсть как любишь дискотеки, потому что на них можно с девчонками близко побыть. Когда танцы объявляют, ну, которые медленные, надо собрать всю свою смелость и силу воли в кулак и не побояться пойти девчонку на танец пригласить. Танцевать все равно никто не умеет, так, топчутся на месте. Но не просто топчутся, а близко прижавшись. Одной рукой, нужно приобнять ее за талию, так чтобы не слишком низко, но и чтобы не чересчур высоко. Если низко – подумает, что ты ее лапаешь, и обидится. А если высоко – там у них под кофточками специальная одежда еще есть, парни такую не носят. Называют они ее лифчик, и он очень хорошо чувствуется рукой. Это совсем неприлично, наверное. Даже неприличнее, чем на пояс штанов попасть, или еще юбки какой. Целая наука, это, в общем. Танцуешь так, то есть, топчешься, а руки потеют жутко. Те, кто посмелее – они второй рукой тоже девчонку приобнимают, но там прямо на лифчик попадает, как ни положи. Потому что на спину, где лопатки, рука попадает. А все остальные – другую руку в свою берут. И кто вот за руку держится – это пытка одна сплошная. Потому что рука потеет, стыдно - ужас. А отпустить, чтобы о штаны вытереть – нельзя. Очень дурной тон. И бросить бы все это дело, но вторая-то рука на спине и пять минут можно топтаться близко друг к другу. Ну, вы понимаете, о чем я.
Поэтому мы ликер мятный пили на заднем крыльце школы, чтобы не так бояться. Жуткое дело.
А в марте праздника не получалось, потому что дискотеки в семь часов начинались, а в десять заканчивались. Светло в марте в семь часов, поэтому удовольствия никакого. Только ликер и пить, танцевать хуже получалось.
Но утром, что в марте, что в декабре – одно и то же. Очень скверное настроение утром после праздника иногда бывает. Это от обиды, что праздник прошел, а утро наступило. Так и в тот день было. Я пирожков купил и кататься пошел, ни с кем не разговаривал.
Все равно еще вчера мне Антон предложил у него жить, а Оникс сказала, что у Миши в комнате тоже кровать освобождается. Но их в баре не видно было, они с горки сваливались все, наверное. Один я только так поздно приехал.
