Мне очень не нравится то, что последнее время, вот уже несколько раз, приходилось сталкиваться с теми, кто открыто именовали себя феминистками как с источником агрессии. Будучи очень озабоченным этим вопросом слушал и смотрел разные выступления и дискуссии. Тут важно замечание: я не говорю о феминизме как таковом, являющемся весьма сложным явлением, с соответствующей научной базой, я говорю скорее о «феминистках» как о явлении социальном, которое становится всё более заметным.
Так откуда агрессия? Я сразу поделюсь выводом, опуская детали, приведшие меня к нему: гуляющий в обществе «феминизм» vulgaris - это мачизм, который меняет своего владельца. Хоть обычно и звучит слово патриархат, но на самом деле речь именно о мачизме, то есть наборе самых что ни на есть ригидных стереотипах, эдаких признаках «мужской породы». Отнять это у мужчин можно сравнить с революцией в одежде, случившейся в начале XX века, благодаря Первой Мировой войне, когда женщины добились права носить штаны.
То есть такого рода феминистки оказываются абсолютно не способными изобрести иной дискурс, возникает скорее пародия на уже устоявшийся, со свойственным всякой пародии преувеличением деталей. И агрессия, нетерпимость, как основные черты мачизма, выступают на первый план.
Самое грустное в этом вовсе не неприятные встречи, которые могут и благополучно закончиться, а то, что примерка этих штанов является угрозой как раз для женщин, ибо лишают их того, за что они вроде и выступают, добавляет им ещё один атрибут, изобретённый мужским обществом.
Я дам пример другой версии феминизма.
Катрин Вирджиния «Кэти» Швитцер, писательница и бегунья-любительница. В начале 60-х - марафон начал постепенно становиться массовым явлением, но женщинам было запрещено участвовать в забегах такой длины. И вот, как раз Швитцер, женщина, впервые пробежала знаменитый Бостонский марафон в 1967 году, зарегистрировалась на него под именем К. В. Швитцер, которое могло бы принадлежать как женщине, так и мужчине. Интересно, что она на самом деле давно использовала подпись «К. В. Швитцер» под своими статьями в университетской газете, то есть это было её творческое имя. Это удивительная история, я не буду её пересказывать, посоветую прекрасный документальный фильм «Бег - это свобода» (http://www.kinopoisk.ru/film/895595/?app)
История породит целое движение, она повлияет на многие события 60-х, а Катрин Швитцер до сих пор участвует в забегах...
Так вот, основной резон запрета сводился к тому, что женщина не должна была показывать своё страдание. И так как марафон - это, помимо всего прочего, умение терпеть, что иногда выглядит как маска, заставляющая думать о страдании, и оказывается никто этого не хочет видеть у женщины. Получается, что словно «маска страдания» коррумпирует женщину, точнее то, что хотят видеть на месте женщины. Почему это может быть невыносимо, и, кстати, действительно в случае патриархального общества?
Есть знаменитая поговорка марафонцев, которую упоминает Харуки Мураками в своей автобиографической книжке «О чём я говорю, когда говорю о беге» (дурацкий перевод названия, мне встречался более удачный на французском: «Автопортрет автора в качестве бегуна на длинные дистанции», что несомненно перекликается с «Портретом художника в юности» Джеймса Джойса): «Боль неизбежна, страдание - это выбор». На страницах романа мы видим историю становления марафонца и романиста, что для Мураками почти одно и то же. История в том числе о том, как боль бегуна на длинные дистанции, сначала эквивалентная страданию, начинает окрашиваться новыми красками, приобретает новые формы, становясь тем, от чего уже невозможно отказаться, без чего нельзя жить, и эта боль-без-которой-уже-нельзя проявляет себя уже и в писании, придавая этой работе в том числе аллюр бега на длинные дистанции, то есть форму романа.
Эта боль-без-которой-уже-нельзя в психоанализе получила именование jouissance, что чаще всего переводят как «наслаждение» (опять же весьма неудачный перевод, ибо он однозначно указывает на удовольствие, и мы тем самым забываем о боли, с которой начали наш разговор, и без которой данное понятие полностью лишается смысла). Наслаждение в том смысле, как о нём говорит Жак Лакан - это то, чем сексуальность оказывается на самом деле вопреки нашим ожиданиям, и это то, от чего невозможно отказаться, что бесконечно повторяется вновь и вновь. А ещё, это то - что всегда вносит раскол в сексуальные отношения, даже если они обещают «гармонию». Это так, ибо сексуальные отношения - это не столько встреча двух тел (а мы даже знаем, особенно в XXI веке, что это совсем необязательно), сколько встреча двух наслаждений. И факт того, что ты встречаешься с наслаждением другого, делает твоё собственное наслаждение проблематичным.
Итак, что стоит за запретом видеть страдание женщины? Причём страдание той, которая захотела (!) этому страданию предаться, возжелав пробежать марафон? Проще жить в мире, где наслаждением другого можно пренебречь. Где наслаждения женщины не существует, где разрешены только маски, изображающие красоту, и иногда удовольствие, которое никогда не коррумпирует эстетику.
Так что, уверяю вас, маска, за право на ношение которой боролась Швитцер - гораздо круче любых штанов.
