— Что думаете? — спросила Вера, дождавшись, когда я дочитала.
Я не знала, с чего начать.
— Много чего. Во-первых, теперь у нас есть неопровержимое доказательство, что доктор Штерн подчиняется Злу, как бы ни печально было это признавать.
Кити горестно вздохнула:
— Я до последнего не могла отказаться от надежды, что мы ошибаемся.
Я кивнула.
— Во-вторых, теперь мы знаем его задачу — он (и, наверняка, не он один!) стремятся склонить нас ко Злу. И, здесь же, в-третьих: похоже, Силу мы обретём по-настоящему, только примкнув к той или иной стороне, к стороне Зла или к стороне Добра.
Вера всплеснула руками:
— Знать бы точно, кто из них кто. Сейчас только с доктором Штерном все более или менее ясно. А остальные? Элиза, мама, граф Мелье? Мы можем что-то определенное сказать хоть про одного из них?
— Пока что нет, — я говорила нарочито спокойно, видя, что Вера на взводе. Минуты заточения и сделанные открытия явно вывели ее из равновесия. — Но зато мы точно знаем, что наша Сила сможет победить Зло, только если мы верно вычислим Добро и вовремя принесем ему Клятву. Если же кто-то из нас поцелуется с кем-нибудь до принесения Клятвы, — эти слова дались мне нелегко, как ни старалась сдержаться, я покраснела, — наша Сила исчезнет.
Вера перекрестила перед собой руки:
— У меня с этим трудностей не возникнет! — бросила она категорично, мне даже подумалось, что слишком категорично.
Я неуверенно сказала:
— Я-то вообще здесь никого не знаю.
Ну а Кити стояла с пылающими ушами, мы с Верой промолчали, но нам было ясно, о чем она думает: хорошо, что от ее поцелуев никакая Великая Сила не зависит.
Остаток пути мы проделали молча. Но уже подходя к дому, я вдруг застыла на месте: меня осенила одна идея.
— Так вот почему доктор Штерн нес всю эту чушь про недопустимые контакты! — до этого момента поведение Геннадия Ефимовича казалось мне полнейшим безумием, я даже не придала ему значения, и не подумала рассказать о нем Вере. Теперь же его слова вдруг обрели смысл. Передав Вере странные заявления доктора Штерна, его просьбу отменить бал или, в крайнем случае, пустить его на праздник, я закончила историю своим выводом: — Он боится, что именно на балу кто-то из нас встретит возлюбленного и поцелует его!
Кити, все ещё красная, воскликнула:
— А граф сказал ему, что наблюдал какую-то фривольную беседу! Он говорил про меня с Марком, а доктор решил, что про одну из вас! Поэтому и занервничал ещё больше.
Разговор этот всех нас повергал в ужасное смущение, поэтому и я, и девочки вздохнули с облегчением, когда мы достигли крыльца дома Кити.
Дверь нам открыла Аксинья. Увидев нас, няня нахмурила брови:
— Удрали от Фомича, плутовки? — сердито спросила она.
Кити принялась убеждать ее, что мы отпросились, отправились гулять, а, пока Аксинья потихоньку оттаивала, мы вымыли руки и уселись в столовой в ожидании ужина.
День выдался непростой, мы так рисковали, но ничего не достигли, наш план провалился, мы чувствовали себя проигравшими. Мать Веры теперь и вовсе была невесть где, угроза, висевшая над нами, стала ещё более явной, казалось, что в понимании ситуации мы не продвинулись ни на миллиметр, а только запутались ещё больше.
Обсуждать ничего не хотелось, только поесть и уснуть глубоким сном.
Аксинья поставила перед нами плошки с жарким, графин с домашним лимонадом и свои фирменные пироги с мясом. Лениво поковырявшись в своих тарелках, мы довольно скоро заклевали носом и засобирались наверх.
Недовольно глядя на наши кислые лица, Аксинья пробормотала:
— К маменьке хоть загляни, уж который день с кровати не встаёт.
Кити вздохнула:
— Да, нянюшка, сию же минуту!
Поднявшись наверх, Кити направилась в спальню матери. Мы с Верой хотели пойти к себе, но Кити робко попросила:
— Пойдёмте со мной? Не могу одна, я утаиваю от нее правду, а это то же, что и вру. В одиночку я не справлюсь!
Мы с Верой послушно пошли за ней. Веру Антонина Семёновна все равно не могла видеть, я же чувствовала себя ужасно глупо, как ненужный свидетель, третий лишний.
Комната матери Кити была погружена в полумрак. У кровати на тумбочке горела свеча, ставни были закрыты, шторы задвинуты.
Антонина Семёновна лежала в постели и как будто спала, ее голова была чуть запрокинута, ворот рубашки расстегнут, будто ей не хватало воздуха, волосы спутаны.
— Мамочка! — воскликнула Кити и, упав на колени рядом с постелью матери, взяла ее за руку.
Антонина Семёновна открыла глаза.
— Доченька, — слабым голосом сказала она, казалось, что во мраке комнаты меня она и вовсе не видит.
— Матушка, что с тобой? — озабоченно спросила Кити. — Тебе совсем худо? Может быть, послать за доктором? — произнеся последнюю фразу, Кити невольно поморщилась.
Антонина Семёновна покачала головой.
— Не надо доктора. Я не больна. Сама не пойму, что со мной, болит не тело, а душа. Дурные предчувствия мучают меня.
При взгляде на дочь щеки Антонины Семёновны порозовели, оперевшись на локоть, она села в кровати. Кити сжала руку матери сильнее.
— Мамочка, не тревожься. Я знаю, что Мишель в безопасности, он цел и невредим. Поверь мне, ему ничего не грозит.
Ее мать слабо улыбнулась.
— Родная, птичка моя, — ласково сказала она. — Все эти дни я сама не своя, сердце будто не на месте. Понимаю, что с сыном все в порядке, но чувствую, что что-то не так. Это, наверное, глупо?
Кити закусила губу от досады.
— Маменька, ничего не глупо! Если переживаешь, значит надо найти Мишеля! Я приведу его завтра же! А сейчас принесу тебе мятного чаю, тебе сразу станет лучше!
Ее мама снова улыбнулась и накрыла своей рукой руку дочери.
Кити поднялась на ноги. Даже в полумраке комнаты было видно, как ее лицо раскраснелось от злости. Твердой походкой она вышла из спальни. Я и Вера последовали за ней.
В коридоре Кити встала и больно вцепилась в мою руку, с такой же силой она схватила за руку и Веру. Глядя Вере прямо в глаза, она сказала:
— Мы должны отыскать Мишеля, связаться с Элизой или хоть с самим чёртом! Иначе моя мама совсем расхворается!
Вера аккуратно высвободила свою руку и вошла в нашу комнату.
На пороге она вдруг замерла. Мы с Кити все ещё держались за руки, когда вошли в комнату вслед за Верой. Только переступив через порог, через Верино плечо я увидела то, что заставило ее застыть, как вкопанную: на нашей общей кровати, сняв сапожки и подложив ладони под щеку, спала Эльвира!
Ее пышное, пожалуй, даже слишком нарядное платье было роскошным веером разложено на постели, блестящие вьющиеся темные локоны раскиданы по подушке, тонкие пальцы унизаны перстнями. Казалось, сама принцесса из старой сказки явилась к нам, словно видение.
Вера медленно подошла к матери.
— Мама! — тихо позвала она.
Эльвира раскрыла глаза. Сонным взглядом окинув Веру, она произнесла точно так же, как всего несколько минут назад мама Кити:
— Доченька!
Вера села рядом с ней.
— Как... как ты здесь оказалась? Я искала тебя, была дома, но там пусто...
Откинув с лица прядь волос, Эльвира потянулась, как кошка и села в постели.
— Я вошла никем не замеченной, — она смущённо улыбнулась. — Тебе ведь и самой это знакомо?
Вера кивнула, Эльвира продолжила:
— Геннадий Ефимович...
Но Вера перебила ее.
— Мам, не говори ничего, я все знаю! Знаю, почему ты похитила Шар Элизы, из-за чего он разделился на две части, и вместо одной сильной колдуньи появилось две девочки: я и..., — Вера указала на меня, — и Вероника. Я не сержусь на тебя, за что бы? Меня бы тогда и вовсе не было на свете!
Эльвира попыталась вставить слово, но Вера не дала ей:
— Погоди! Я знаю и о пророчестве! Что ты не могла иметь детей, что доктор Штерн принудил тебя...
Эльвира в ужасе отпрянула от дочери.
— Что ты такое говоришь? Никогда он меня ни в чем не принуждал!
Вера упрямо покачала головой:
— Мама, все эти порошки, что он даёт тебе, не лекарство! Я нашла в его лаборатории рецепт, это средство, чтобы подчинить твою волю! Послушай, Книга нам показала... Да, ты сейчас сама все увидишь!
Внезапно она встала и схватила Дверь в прошлое. Мы с Кити, понимая, что сейчас произойдет, опустились на стулья в ожидании нового видения. Раскрыв Книгу, Вера положила руки на ее страницы и произнесла слова, которые в то мгновение волновали ее, как и меня, больше всего на свете:
— Книга, открой нам, Элиза на стороне Добра?
В эту секунду с Вериных рук на страницы Книги, как и в прошлые разы, потек свет. Затем свет стал подниматься вверх пока лучи света не сложились в единую картину.
От зрелища было невозможно оторвать взгляд, и всё-таки я услышала как Эльвира тихо вскрикнула.
Мы вновь увидели тот самый яблоневый сад, крылечко со львами-башенками, старца. Правда теперь рядом с оракулом был лишь отец семейства и тоненькая белокурая девочка. Элиза!
Я догадалась, что вторая сестра, Эльвира только что убежала в слезах в объятиях своей матери.
Рука старца все ещё лежала на голове девочки. Он говорил:
— О, чувствую в тебе, дитя, невиданную Силу! Ты дашь то самое потомство, способное противостоять Злу! Твоим детям подчинится Дверь в прошлое! Но, подчинив Дверь, Потомок должен принести Клятву Добру, а, значит, тебе, дочь моя. Только когда объединятся Сила Двери, твоя, Элиза, Сила и Сила твоего ребенка, высвободится энергия великой магической мощи, только она сможет изгнать грядущее Зло!
Но помни! Если твое дитя, подчинив Дверь в прошлое, принесет Клятву Злу, Силы Добра будут повержены навеки!
Знай также, что лишь невинное дитя сможет принести Клятву! Присягнуть Добру твой потомок должен до первого поцелуя! Иначе Сила Двери исчезнет, и станет невозможен магический союз, способный победить Зло.
Мир погрузится во мрак!
Сказав это, старец едва не упал, его ноги подкосились и мужчине пришлось подхватить оракула под локоть. И тут девочка коснулась руки старца, и в ту же секунду он выпрямился, будто помолодев лет на десять.
— Ты могущественная ведьма, — вновь обратился к Элизе старец, — но ты обязана с этого дня ежедневно работать, развивая свой дар! От твоей самоотверженности, твоего старания и прилежания зависит будущее Вселенной! Не посмей предаться гордыне и лени. Ты не имеешь права на ошибку!
Картинка исчезла.
Как по команде, мы все посмотрели на Эльвиру. По ее щекам неиссякаемым потоком струились слезы. Она даже не пыталась их вытирать, позволяла им течь, стекать с подбородка, капать за воротник.
— Мама! — сказала Вера и крепко сжала тонкую белую кисть Эльвиры. Та ответила на пожатие и, глядя дочери в глаза, произнесла:
— Я-то думала, Элиза возомнила себя великой колдуньей, думала, она возгордилась! Глядя, как много она работает, я решила, что она играет, мечтает о всевластии. Геннадий Ефимович ещё говорил мне, что она неисправимая гордячка. — Эльвира закрыла глаза ладонями. — О, неужели ты права, и он лгал мне, использовал меня, чтобы заставить украсть ребенка Элизы?! Что же я наделала?!
Вера сжала руки матери ещё крепче.
— Да, мамочка, Книга показала нам видение, такое же, как только что ты видела. В нем была ты и доктор Штерн, он уговаривал тебя украсть Шар, но ты была против, мама! И тогда он дал тебе порошок. Я думаю, что именно с этого момента он и начал навязывать тебе свою волю.
Эльвира стиснула руками свои виски.
— О, нет, нет! Я не могу в это поверить! Столько лет он держал меня на поводке, управлял, как хочет! И я потеряла сестру, а сестра потеряла свое дитя!
С этими словами, Эльвира вдруг повернулась ко мне и протянула свои ладони.
— Вероника! Ты пострадала больше всех! Ты оказалась выброшена в другое время, лишилась матери, сестры!
Я вежливо отстранилась от нее и сдержанно произнесла:
— Пожалуйста, не говорите так, у меня есть лучшие в мире мама и папа, и я очень люблю свой дом!
Эльвира покачала головой.
— Конечно, дорогая, никто у тебя их не отнимет, но твои корни, твои магические корни это так много значит! — она снова повернулась к Вере: — Я ничего не знала о пророчестве, только про свое бесплодие! Если бы я знала, что от тебя зависит спасение мира, я бы никогда не воспрепятствовала вашему соединению с Элизой! Ты веришь мне?
Вера кивнула, теперь и она с трудом сдерживала слезы. Взглянув на Кити, она сказала:
— Мама, послушай, и мама Вероники и брат Кити исчезли! Мы не можем быть уверены, что они в безопасности, но полагаем, что оба они у Элизы! Мы больше не должны ждать, мы должны принести Клятву Элизе, пока не случилось непоправимое!
Я кивнула, и Вера обратилась к Кити:
— Пожалуйста, принеси золотое перо.
Кити тут же вскочила и бросилась вон из комнаты, через минуту она вернулась, держа в руках свою сумочку.
Расстегнув замочек, она засунула руку в сумку. Внезапно ее лицо вытянулось, брови соединились в одну прямую линию. Кити принялась вытаскивать из сумки все подряд: зеркальце, гребень, книжицу в кожаном переплете, огрызки карандашей, носовой платочек. Затем Кити, не выдержав, перевернула сумку и принялась так яростно трясти ее, что выскочило и маленькое серебряное колечко, и крохотный бумажный квадратик, похожий на записочку, который Кити тут же сжала в кулачке.
Золотого пера среди всех этих вещиц не оказалось.