Это выдуманная история о реальных событиях и реальных людях. И подобных историй, к сожалению, в нашей стране слишком много.
Часть: 5
- Ты, конечно же, еще не знаком с общей классификацией психоактивов, - говорит мне Энфилд, когда мы выезжаем на Хорошевское шоссе.
На его бесценных часах половина третьего ночи, метро закрыто, и он везет меня домой.
- Грубо, вещества подразделяются на “быстрые”, “медленные” и странные”, - продолжает он, подрезая слишком уныло плетущийся Смарт. - К быстрым относится все, чем занимаемся мы, плюс кокаин и винт. Странные - это психоделики: кислота, грибы, синтетика.
- А медленные - это опиаты, так ведь?
- Именно. Самый страшный класс наркотиков. Никогда с ними не связывайся. Ни с ними, ни с теми, кто их употребляет.
Мы “догонялись” до тех пор, пока не кончился порошок. Целых шесть часов мы прожили в мире, где нет границ, запретов и разумных пределов. Стимулятор, принятый в таком большом количестве, “держит” очень долго, поэтому сейчас мы оба на взводе, нам зябко из-за повышенного давления, зато в душе мы расслаблены и можем говорить обо всем. И я до сих пор чувствую присутствие Киры, хотя ее с нами нет. Я до сих пор вижу, как ее маленький кукольный ротик улыбается мне на прощание, но мне не дает покоя то, как этот ротик отчаянно и страстно целует губы Энфилда. На время соединив свое сознание с ними обоими, я понял, что именно между ними происходит. Она дико и бешено влюблена, он позволяет ей себя любить. Потом он скажет мне, что никогда нельзя смешивать чувства и бизнес. Но это будет потом.
- “Скоростной” наркоман, - говорит мне Энфилд. - Даже будучи зависимым, никогда не убьет за дозу. Он перетерпит, переломается. Героиновый же с легкостью перережет тебе глотку всего за тысячу рублей. Это закономерность, которую не изменить, понимаешь?
Я киваю, глядя на пустынные тротуары. Я слушаю его, но думаю о своем. В параллельной вселенной я, быть может, набрался смелости и сказал бы ему:
- Если тебе не нужна Кира, если ты не ценишь ее, можно мне как-нибудь ей позвонить? Вдруг у нас получится?
И там, в параллельной вселенной, он пожал бы плечами, улыбнулся и ответил:
- Да ради бога.
Однако здесь, в реальности, у меня ни на что не хватает духу, и я молча гляжу в окно на мелькающие золотистые фонари. Но на какой-то момент параллельная вселенная вдруг соприкасается с нашей: Энфилд поворачивается ко мне, внимательно смотрит и говорит:
- Эй. Не забивай себе голову. Этой девочке нужны взрослые и состоятельные мальчики. Поверь, стоит мне упасть на дно, она будет первой, кто вытрет об меня ноги. То, что ты почувствовал под веществом - всего лишь иллюзия. Наркотики всегда врут нам, просто опытный “юзер” способен распознать эту ложь.
Почему-то я верю ему и не злюсь за эти слова. Даже если его откровенность - тоже наркотическая иллюзия, пусть так, сегодня я готов быть обманутым. Зачем-то я спрашиваю:
- Ты давно с ней встречаешься?
- Я не встречаюсь, - отвечает Энфилд, заворачивая в мой двор. - Я просто даю ей работу и снимаю квартиру, со всеми вытекающими, ты понимаешь. У меня вообще-то жена есть.
Я не хочу, чтобы он подъезжал к самому подъезду, мало ли кто из соседей увидит или, хуже того, родители. Вопросов потом не оберешься. У меня и так шесть пропущенных вызовов от мамы и три от Даниэля. Никто не привык, что я гуляю допоздна, не предупредив.
- Тебе будет тяжело заснуть, после такого марафона, - говорит Энфилд, открывает бардачок и достает упаковку каких-то таблеток.
В салоне темно, и я не могу разглядеть названия на пачке. Лешка достает блистер, выдавливает пару маленьких таблеток себе на ладонь и протягивает мне.
- Положи под язык. Придешь домой, полежи в теплой ванне, или хотя бы постой под теплым душем, только не очень горячим. Отоспись, как следует. Я скажу операторам, чтобы не дергали тебя до обеда. И не думай ни о чем.
Я смотрю на таблетки, но не решаюсь положить их в рот. Тогда Энфилд опять улыбается этой своей улыбкой “опытного юзера”. Дети, мол,всему вас надо учить.
- Это просто снотворное. Успокоит и вырубит тебя через полчаса. Давай, беги, мне еще домой через всю Москву ехать.
В прихожей темно, как в могиле. Двигаюсь на ощупь. Доносится отцовское храпение и повизгивание пса - видимо, снится что-то. На носочках пробираюсь в ванную, включаю воду и долго тупо смотрю на вырывающуюся из крана струю. Господи, до чего я дошел… Я вру, я пропадаю непонятно где, я верю тем, кто на самом деле, ненадежен, и влюбляюсь в тех, кто вряд ли достоин любви. Я ужасен. Если бы только я знал, насколько ужасно все будет дальше, я бы просто лег спать, а не изводил себя мыслями.
“Не думай ни о чем,” шепчет Энфилд в моей голове.
Я послушно не думаю, раздеваюсь и опускаюсь в ванную. Мне тепло и спокойно, как и должно быть. Все, что было, нормально. Он сказал, что это нормально, он сказал, что человек свободен в выборе и полете своего разума.
“Все, что ты видишь вокруг и внутри себя - это и есть ты сам.”
Откидываю голову и закрываю глаза. Наверное, Лешкины таблетки начинают действовать, потому что тело легкое, а в голове приятная муть.
“ Есть вещи, которые выше логики”, продолжает мурлыкать Энфилд внутри меня. “Когда-нибудь ты многое перепробуешь и узнаешь… Когда-нибудь..”
Где-то на мохнатой границе сна я вижу нас троих в виде фигурок из пластилина разного цвета. Мы переплетаемся во множество спиралей и устремляемся в небо.
“Ни с кем не делись тем, что чувствуешь. Они все равно не поймут”.
Далеко-далеко, через километры я слышу напористый стук, и когда его больше невозможно игнорировать, открываю глаза.
- Ты живой там? Открой дверь! Мне на работу надо.
Это мама. Я все еще в ванной. В ледяной! Который час-то, Господи? Выныриваю из холодного ужаса, зуб на зуб не попадает. Заворачиваюсь в полотенце и лезу в карман джинсов, чтобы отыскать мобильный и посмотреть время. Половина седьмого утра! Я проспал в ванной почти четыре часа! Из зеркала на меня хмуро глядит существо, похудевшее за ночь, наверное, килограммов на пять. Мощные стимуляторы выкачивают из тебя жир получше пластических хирургов, правда. Щеки впали, глаза провалились, а нос заострился. Какой кошмар.
Наскоро вытираюсь, одеваюсь, открываю матери дверь и, стараясь не смотреть ей в глаза, мямлю:
- Прости, из клуба поздно вернулся, заснул прямо здесь.
- С кем гулял хоть? - спрашивает мама.
- С Дани и девчонками, с кем еще?
- Ну, надо же, - говорит мама, и я понимаю, что, скорее всего, вчера вечером Дани заходил и искал меня.
К черту все. Спать.
Наркоман врет всегда. Нет, не так. Энфилд настрого запретил называть таких, как мы, наркоманами. “Юзеры”, потребители психоактивных веществ. Итак, “юзер” всегда врет, всем и себе самому. “Юзер” врет, что наркотики - это просто его хобби и субкультура. “Юзер” врет, что тратит все деньги на шмотки и свидания. “Юзер” врет, что он всего лишь “юзер”, а не наркоман. Но это я пойму намного позже.
Дани будит меня около полудня, обиженный, как ревнивая жена. Он понимает, что вчера я прикоснулся к чему-то прекрасному, но ему вход туда был воспрещен. Он где-то в городе, судя по гудящему в трубке ветру. Говорит:
- Ништяк погуляли с Энфилдом, да?
- Нормально - отвечаю. - Кофе попили, поговорили о том, о сем.
- До двух часов ночи, ага! Расскажи это моему глухому дяде Альберту.
У него правда есть дядя Альберт, и он правда глухой. Нормальный мужик, целыми днями либо склеивает модели самолетов, либо играет с соседом в шашки.
За все свои двадцать лет я ни разу не лгал Дани, и сейчас мне дается это с огромным трудом, поэтому я сдаюсь и рассказываю ему все о вчерашнем, о PV4 и о Кире.
- Вот оно как, - то ли задумчиво, то ли с сарказмом говорит Дани. - На телку босса позарился, значит.
- Она не телка!
- Неважно. И в связи с этим тебе дали выходной? Ну… потому что ты же теперь особенный, да? Персона, приближенная к императору?
- Дань, хватит…
- Все, пока. У меня работы полно. Мы же простые люди. Не то, что вы там…
В итоге мы с Дани, конечно же, миримся. Мы не можем долго находиться в ссоре, так или иначе, снова начинаем перезваниваться, встречаться, но на этот раз что-то все-таки раскололось, и у него в душе и у меня. И да, я действительно стал особенным, не просто закладчиком, как раньше, а тем, с кем Энфилд изредка обсуждает свои идеи и решения. PV4 определенно сблизил нас, или мне это только показалось. В любом случае, Лешка периодически звонит, назначает встречу в какой-нибудь кофейне, где мы сидим и говорим о перспективах развития рынка. Может, со стороны трудно поверить, но в торговле наркотиками мы на полном серьезе употребляли такие слова, как “рынок”, “ниша”, “фокус группы” и прочую деловую хрень. Энфилд больше не пугает меня так, как раньше. Теперь я вижу в нем обычного человека, с юмором, с перепадами настроения, с привычкой скручивать салфетки в тугие жгутики и размазывать крем по пирожным. Но все это до поры, до времени.
А пока что мы общаемся, работаем, планируем, и да, мы употребляем. Не часто и совсем не то, что продаем другим. Энфилд приобщает меня к своей культуре, к той, которую я сам не могу себе позволить.
- Я вообще-то приверженец натуральных веществ, - говорит он мне, вычерчивая на карманном зеркальце жирные “дорожки” карибского кокаина. Мы сидим в его машине, где-то в Свиблово или Медведково, одним словом, у черта на рогах. - Китайская синтетика, которой травится наша “незолотая” молодежь… Знаешь, она меня даже пугает иногда.
- Но при этом ты ее продаешь, - отвечаю я и беру у него стеклянную трубочку. Он не любит скручивать купюры, чтобы нюхать порошки. Только тоненькие, стильные стеклянные трубочки.
- Умею продавать, вот и продаю. Кстати, ты тоже.
Как ни крути, но чем ближе я к Энфилду, тем дальше от Дани. Я хочу разъяснить вам один момент о наркоманах. Или о “юзерах”, как будет угодно. На стадии, когда ты увлечен веществом, все прочее для тебя как бы перестает существовать. Ты отгорожен от мира условной стеклянной стеной, но до последнего это отрицаешь.Твои обещания становятся пустым звуком, твои планы подстроены лишь под собственные потребности. Неупотребляющие друзья тебе более не интересны, а из употребляющих ты выбираешь тех, кто “пожирнее”: старше, богаче, опытнее, влиятельнее. На этой стадии ты еще боишься вляпаться в зависимость и свято веришь, что такие “умные” друзья тебя от нее уберегут. Видимо, поэтому я так тянусь к Лешке, и, видимо, это он имел в виду, когда говорил о своих отношениях с Кирой.
И пока я пребываю в надежной тени Энфилда, нюхаю его нереально дорогой кокс и обсуждаю дела, с Дани происходит нечто страшное. Но я этого не замечаю. Просто не хочу замечать. Я прекрасно осведомлен о том, как расширяется наш ассортимент, меня держат в курсе новых поставок питерского амфетамина, но я в упор не вижу, что Дани дико потерял в весе. Мне не до этого. Нет, мы по прежнему созваниваемся и встречаемся, но я почти его не слушаю, а сам твержу “Энфилд то, Энфилд это”. Дани это бесит, но он старательно скрывает свою злость. Боится потерять самого близкого в мире друга, которым я, откровенно говоря, на тот момент уже не являюсь.
Так заканчивается 2010 год и начинается новая эра - эра спайса, “солей ” и синтетических психоделиков.
