Мы уже были тогда не дети, особенно я. Мне было двадцать четыре года. Он, двадцатилетний, почитал меня за человека взрослого и умудренного. На самом деле ему просто нравилось отражаться в моей «патине». В этом желтоватом стекле с добавлением ядовитого свинца. В этих пятнах, разводах и трещинках. В этой потускневшей амальгаме, через которую просвечивало все, что далее…
И вот ему придали облик того самого двадцатилетнего молодого человека, с коим я когда-то познакомился. Через месяц я приехал к нему. Он сделал вид, что обрадовался мне, но потом долго изучал сетевые архивы, чтобы удостовериться, что я - это я и мы действительно знакомы. Мы долго разговаривали, вспоминали - все-таки не виделись уже лет сорок, никак не меньше. Сначала он не рассказывал о том, чем занимается, лишь отшучивался. А мне было не до шуток. Я признался ему:
- Чувствую себя не в своей тарелке в этом «дивном новом мире», и рад бы сбежать куда угодно, хоть на Луну, хоть в космическую пустоту, но не могу этого сделать, поскольку принадлежу фабрике с потрохами. Моя суетливость вернулась вместе с молодостью, я, кажется, опять сделал что-то не так…
Да, я никогда не задерживался на одном месте надолго. Но одно дело, когда тебе двадцать-тридцать лет, другое, если тебе скоро девяносто восемь и ты не принадлежишь себе. На это он сказал мне со смешком, тоном заговорщика:
- Я могу тебя отправить туда, где они тебя не достанут.
- Они могущественны,- возразил я. - Ты себе не представляешь как.
- Представляю, - возразил он, махнув рукой. – Представляю и очень могущественных и сверхмогущественных. Ведь на Земле живет шестьдесят миллиардов людей. И на Луне уже несколько миллионов. Так что хватает среди них и очень, и очень-очень, и страшно могущественных. Но, тем не менее, есть еще больше мест, откуда тебя никто не достанет. Другое дело, что пока оттуда не возвращаются.
Я замолчал заинтригованный, и при этом сомневающийся, поскольку место, откуда ни один не возвращался, в моем представлении было только одно, как сто, двести, так и тысячу лет назад. Немного потомив меня, он склонился над столиком со стеклянной столешницей, подышал и написал пальцем по затуманившейся поверхности: «Прошлое».
Его кабинет был наполнен архаичными вещами из нашей молодости: большой письменный стол, шкаф, изящный журнальный столик, за которым мы разместились в креслах.
Наш следующий диалог проходил уже больше знаками и гримасами, чем словами, я понял, что он опасается прослушивания.
- Это возможно? - спросил я с большим сомнением.
- Только в один конец, - объяснил он. – Туда.
- Давно? – спросил я.
- Я в этом бизнесе уже несколько лет, - сказал он с важным видом. – Техника совершенствуется.
- Кто это придумал? – спросил я, и он показал наверх, но, как я догадался, это означало не Бог.
- Соседи, - прошептал он.
«Какие-такие соседи? Братья по разуму с далеких планет?» - подумал я. Люди моего поколения привыкли относиться ко всему такому скептически.
- Даже если ты шутишь, я скорее согласен, - произнес я, особенно не раздумывая. Ведь из нас двоих больше думал он, и так было всегда.