Одной из фишек фотовыпуска тверского журнала Тверьлайф — стало интервью маститого фотографа Фёдора Савинцева. Слава о нём давно вышла за пределы России. Фёдор Савинцев сотрудничает с ведущими агентствами и даже вошёл в ТОП-50 фотографов мира.
А еще он любит птиц. И прежде чем ответить на наши вопросы, попросил редакцию «Тверьлайф» сделать для него одну маленькую приятную вещь: повесить в городе скворечник. Вуаля! А теперь интервью.
Как видят реальность люди, большую часть жизни смотрящие через объектив? Узнаем из первых уст
Объяснить, кто такой Федор Савинцев, далекому от фотографии, медиа— и арт-жиз- ни человеку очень просто. Если где-то в мире произносят слова «современная фотография» и начинают называть фамилии, со стопро- центной вероятностью прозвучит и она — Савинцев. Он же Savintsev.
Человек, который сотрудничал с самыми крупными агентствами мира Associated press и France press, а с 2003 по 2006 был шеф-фотографом «Итар-Тасс». После того, как Федор ушел в свободное твор- ческое плавание, его работы публиковалисьв лучших изданиях мира, выставлялись на самых известных площадках, уходили в име- нитые коллекции.
У него какое-то нереальное количество наград, все в разных номинациях, и все по делу: от 2 место в номинации «Люди» на «Пресс Фото России» в 2004 году до победы на Best Photographer Award, Russia в 2012 году, от побед на престижных конкурсах в Китае и Турции до шорт-листа в номинации «Архитек- тура» Sony World Photography Awards.
В 2012 году Critical Mass — TOP 50 включил Федора Савинцева в список 50 лучших фото- графов мира.Пять лет Федор занимается своим печат- ным бюро «Иматека» (слоган — «Припечата- ем как следует») и продолжает фотографиро- вать.
— Есть мнение, что журналистика и современное искусство — не равные и не всегда совмести- мые среды обитания. В арт-среде на «приклад- ных документалистов» смотрят свысока: все-таки существует такая устойчивая оппозиция «высо- кое искусство» vs «все эти ваши повседневные дрязги».
Вы в этом смысле человек уникальный и имеете по сути две профессиональных био- графии: состоялись и в фотожурналистике, и на арт-сцене.
Как в вашей картине мира соотносится фотожурналистика и искусство? — Одним из ваших учителей в фотографии был легендарный Владимир Мусаэльян, у которого есть потрясающие работы, но его все равно все помнят как фотографа «четырех ген- секов». Насколько важен и интересен для совре- менной классической фотографии опыт совет- ских фотоклассиков?
Хотелось бы пару-тройку фамилий, важных и значимых лично для вас. — Безусловно, у этих направлений различные задачи, но по сути все можно рассматривать как искусство, ведь художник осмысливает и передает образы, как и журналист, перерабатывая информацию, выдает образы, и эти образы воздействуют на сознание.
Вопрос лишь в том, какими метода- ми ведется передача смыслов. Мне уже давно не интересна журналистика в ее бытовом проявле- нии: констатация фактов, ковыряние в проблемах. Я плыву в русле документалистики, но лавирую между арт-миром и реальностью. Мне интересно документальный образ возвести на арт-сцену.
— Недавно прошла новость о закрытии журнала «Русский репортер», который никогда не был коммерческим проектом, а всегда был такой цеховой журналистской площадкой, где люди из удовольствия отрывались по клас- сическому репортажу.
Почему такие проекты закрываются? Это российская или мировая тенденция? Почему запрос на репортажную жур- налистику снижается, хотя люди по-прежнему любят и потребляют истории?
— Сейчас нет снижения интереса к классиче- скому репортажу, просто все форматировалось и теперь печатное издание нерентабельно, да и у отдельного фотографа, журналиста, блогера аудитория может быть намного шире, чем в издании, плюс полная свобода, без редактуры и ограничения действий. Я не знаю, закрывается ли РР, я уже давно не делаю репортажи для него.
— Кстати, чем закончилась история Motionphotojournalismclub? Вернется ли в ближайшем будущем запрос на такие проекты? Есть ли вообще в современной российской фотографии темы и явления, заслуживающие дискуссии?
— Дискуссионные темы всегда существуют, просто это все перенеслось в сетевое пространство, я регулярно устраиваю эфиры, где мы обсуждаем со зрителем интересующие и актуальные темы. Недавно я проводил лекцию про важность собирания марок в советское время: как образ на марках влиял на формирование мировоззрения у ребенка.
Это, я считаю, не менее важная тема, чем разбор очередного теракта или войны, а может быть, и намного важнее.
— Одним из ваших учителей в фотографии был легендарный Владимир Мусаэльян, у которого есть потрясающие работы, но его все равно все помнят как фотографа «четырех генсеков». Насколько важен и интересен для совре- менной классической фотографии опыт совет- ских фотоклассиков? Хотелось бы пару-тройку фамилий, важных и значимых лично для вас.
— Я в фотографию пришел самобытно, и на всем пути я так и не встретил ни одного человека, который бы мне дал что-то большее, чем я смог приобрести сам. В. Мусаэльян никогда не принимал участие в формировании моего мировоз- зрения, да и учителем моим он был формально, его закрепили в агентстве за мной, так сказать, в статусе наставника, чтобы оправдать его при- сутствие в агенстве. В годы моей работы он уже не снимал.
Мы, конечно, общались и уровень его личности весьма велик, но, скорее, это общение было просто байками из прошлого. Опыт советских репортеров был бы интересен, если бы хоть кто-то рассказывал правду: про пропаганду, про страх, манипуляции и т.д.
В военные годы репор- теры были военными и подчинялись законам государственного аппарата, о реальной журнали- стике речи-то не шло, все силы были брошены на борьбу с врагом. Я знаю несколько человек, которые трудились в другой плоскости, фиксируя бытовую реальность: Вадим Опалин, например, мог бы быть хорошим примером.
— У вас есть интересный проект про «Кратовские дачи» — место обитания советской творческой интелли- генции. Сейчас в российской творческой среде генезис чаще ищут в диссидентских и «неформальных» совет- ских проектах, целые поколения фотографов и художников получили образование в запад- ных школах искусства и дизайна и живут в диалоге с местными творческими школами
. А что же советское «официальное» искусство? Оно пригодится, это наследие? Безусловно, это наследие, на которое мало кто обращает внимание, а это наши коды, наша культура, и, развивая ее, мы бы смогли привнести намного больше, чем копируя Запад.
— Сейчас несколько лет идет всплеск интере- са к Северу. Им увлечены все, от модных дизайнеров до кино- и фотодокументалистов. Чем вызван запрос, и чем Север интересен лично вам? — Да, я заметил такую тенденцию и считаю, что это, с одной стороны, очень хорошо, что фик- сируется северная культура малых народов, но, с другой стороны, я всегда говорю, что необязатель- но мчаться на край света, чтобы увидеть красоту.
Все рядом. Мне север нравится своей умиротво- ренностью, силой, стихией, но проекты, которые сотни фотографов делают, фиксируют одно и то же: оленеводы, оленеводы и еще раз оленеводы.
— Человек — пейзаж — архитек- тура: узнали ли вы что-то глобально новое об отношениях этих трех субстанций во время ваших много- летних путешествий и поездок по России, по другим странам мира? — Архитектурой я никогда не увлекался, но волею судьбы сделал два проекта про дачи, не уверен, что буду теперь регулярно засматриваться на идеи про архитектуру, мне все же ближе человек и природа и их сим- биоз.
Долгое время человек для меня был на первом плане, а в последнее время я его использую для демонстрации масштаба по сравнению с пространством. Мне интересно, как же эта букашка может о себе столько.
— Вы человек, который, как мы заметили, с любовью и сочувствием относится к животным. В начале нулевых тема зоозащиты приветствовалась в фотографии: фотосерии о варварских традициях, связанных с убийствами животных на Фарерских островах, в Китае, в Гренландии, обсуждались, отбирались на конкурсы, отмечались премиями.
Сейчас, такое ощущение, тренд прошел, и о животных подзабыли. Почему? — Нет, я не назову себя фанатиком зоозащиты, мое восприятие лежит в плоскости адекватного воспитания: видишь, что нужна помощь — помоги, а бегать и истерить — это, конечно, действенно, наверное, но опыт подсказы- вает, что многие организации просто так зарабатывают, такая форма. Мне она не близка, но отношусь без осуждения, ведь кому-то они тоже помогают, что очень хорошо.
Также мое отношение к живым существам сформировалось из-за пары событий в детстве, не лучших с точки зрения морали. Что касается фотографий и конкурсов, то это такое конъюнктурное болото, что всерьез о них говорить нет никакого желания. Сними сейчас растерзанного слона, гориллу, распятую в джунглях, и эти снимки обязательно войдут в «лучший в мире конкурс wpp».
— Арт-сцена разрастается, но все равно по нашим личным наблюдениям долгосрочно- го успеха и тут добиваются люди, способные рождать смыслы. Как российская фотография выглядит сейчас в мировом срезе? Наших фотографов рады видеть на конкурсах и выставках? Мы тут в позиции тех, кто следует за трендами или все-таки их задает?
— У нас в России до сих пор не появилось институций, которые бы могли полноценно формировать восприятие авторов, все это подражательство и копирование. Можно найти отдельных персонажей, самобытных, которые бы могли сформировать собственную среду, но их личные амбиции и неустроен- ность не позволяют расширить воз- можности.
Все эти бесконечные фотошколы ничего толкового не дают, на мой взгляд. Было бы по-другому, мы бы видели результат. А пока Запад ждет лишь того, что сам дал, очень мало самобытного, что можно включить в мировой контекст.
— Знаем, что вы бывали, бываете и, надеемся, будете бывать в Твери. Как насчет фотопроекта в наших краях? Встречали ли тверские пространства, достойные рефлексии?
— Вся Тверская область — это жемчужина. У меня большое количество работ, которые сделаны в Тверской области, и, я считаю, что тут особая энергия.