Обычно несведущий народ называет их «херувимчиками» — это неправильно, поскольку для обозначения младенца с ангельскими крыльями есть специальное слово — «путто». От итальянского putto — маленький мальчик. И «лилипут» отсюда же (английское Ii’l + putto). Не говоря уже о том, что настоящие херувимы — это даже не ангелы, а монстры-тетраморфы (которые в свою очередь являются отсылкой к ассирийским крылатым быкам шеду).
Термин создан для обозначения всех этих крылатых младенчиков в искусстве Ренессанса. Тут важно сделать отступление: нет, это не амурчики. Да, напрашивается сравнение с древнегреческим Эросом. Кроме того, уже во времена позднего Рима сложилась традиция украшать подобными фигурами детские гробики-саркофаги. Но выглядело это совсем иначе. Для примера взгляните на Bacchic Sarcofagus из Пизы, датируемый вторым веком. Мы видим замечательную детскую вакханалию, а маленькие ангелки бухают, жрут или пребывают в мрачном отходняке. Такого посмертия древние римляне желали своим деткам — и я не могу их осудить.
В схоластическом Средневековье никаких путти не существовало и быть не могло, поскольку они противоречили царившим канонам живописи и иконописи. Зато пляшущих скелетов — сколько угодно. Поэтому когда Донателло (главный популяризатор путти в эпоху Ренессанса) работал над канторией (трибуна для церковного хора) флорентийского собора Санта Мария дель Фьоре, церковники изрядно психовали потому, что эти самые путти были слишком похожи на амурчиков, то есть получалось, что храм украшен языческими образами, а это даже во времена Возрождения ни в какие ворота не лезло. Решение нашлось просто, Донателло в контракте обозначил эти фигуры как spiritellis. Очень забавное слово, псевдолатинский неологизм, который был специально создан, чтобы дистанцировать получившихся путти от языческих прототипов.
Spiritellis — это не амурчики. Если уж проводить аналогии, то они ближе всего к духам воздуха, к Гермесу. Функция путти в композиции была двоякой, но обе прекрасно сочетаются с архетипичной нагрузкой духов воздуха, типа Ириды. Во-первых, путти были аллегорией вездесущности Господа. Они незаметно для других героев украшали своим присутствием центральные события христианской живописи и постепенно начали прописываться в исторических сюжетах, особенно если в них присутствовала доля аллегоричности. Во-вторых, путти стали глашатаями, которые воздавали славу добродетельным христианам. По этой причине вы часто можете встретить их с трубой и другими духовыми.
Под этим соусом Донателло удалось пробить место для своей художественной находки. Характерно, что самые ранние путти, как бы это сказать, в общем, они поджарые, у них есть более-менее нормальные крылья. Но буквально через десяток лет их разнесло, художники, формировавшие канон, заземлили их, сделали тучными, обрезали крылья, напрочь загубив аэродинамику. В итоге мы получили привычный образ разжиревших младенцев, которые не способны не только к полету, но, кажется, и к перемещению в целом.
Параллельно с христианской живописью пробуждался интерес к античным (языческим) мотивам. И на полотнах стали возникать мифологические сюжеты с натуральными амурчиками, купидончиками. Кстати, spiritellis появились и у Гермеса. Например, раффаэлевская роспись Лоджии Психеи.
Видите? Динамика движений. Они еще не окончательно заплыли жирком.
Была и другая причина, по которой художники Возрождения полюбили этот образ. Как в своем очерке пишет Борис Алмазов, советский бард и писатель:
«Ваятелей прошлого привлекала задача изображения маленьких детей своей сложностью, поскольку у детей совсем другие пропорции, чем у взрослых, да еще и все ткани мягкие, скелет — опора построения фигуры скрыт тугим детским тельцем — всевозможными «складочками и перевязочками». Традиция сохранения сходства с античной скульптурой соблюдается в статуях и маскаронах путти. Мы без труда отыщем прообразы толстощеких малышей в античной скульптуре, пока в многоликом разнообразии маскаронов на смену античным богам не придут портреты реальных людей. Хотя и здесь некоторое сходство или во всяком случае традиция сходства с божествами, хотя бы в идеологии, сохраняется».
Вы можете спросить, относится ли к путти знаменитый брюссельский писающий мальчик и его клоны? Нет, это из другой оперы. Это как раз проявление карнавального начала в схоластическом Средневековье, Рабле вам и не такое расскажет и покажет. Одна версия гласит, что статуя установлена в напоминание о событиях Гримбергенской войны, когда люлька с сыном Готфрида III Лёвенского была подвешена на дереве, чтобы видом будущего монарха воодушевлять горожан, а ребёнок оттуда мочился на сражающихся под деревом воинов. По другому преданию, статуя была изначально призвана напоминать горожанам о том мальчике, который струёй мочи потушил разложенные неприятелем под городскими стенами боеприпасы. Короче, мальчик реальный (уж точно не spiritelli), а повод шутовской.
Потом началось экуменическое слияние. Путти, амурчики, купидончики трансформировались в один образ, ставший элементом светского декора. Скажем, в эпоху рококо количество купидонов зашкаливает, как на полотнах, так и в элементах архитектуры: любили в те времена золоченых крылатых карапузов всовывать в люстры, вписывать в орнамент.
Путти — это заметное смягчение традиционного образа настоящих ангелов и серафимов, которые ни разу не милые и вообще ассоциируются с суровым подвижничеством, аскезой и тяжелыми, судьбоносными испытаниями. Путти не сжигают города и не умерщвляют первенцов — ангелам это все раз плюнуть. Ренессанс пытался сбросить моральный гнет Средневековья. Рококо нанес удар в пах доставшему всех классицизму. Легкомысленные и фривольные путти лучше всего отражали инфантильную беззаботность, в которую стремилась уползти культура, пережатая высоким штилем.
Интересный момент, в конце XIX века в роли путти начали выступать девочки. Прежде это было слишком грубым нарушением канона. А сейчас половина картинок в сети, если не больше, в качестве херувимчиков изображают именно длинноволосых девочек.
Есть и социологические предпосылки, объясняющие популярность образа. Путти накрепко ассоциируется с бюргерством, мещанством. Из-за встречных потоков секуляризации и экуменизма они умудрились поверхностно совместить себе три очень любимых (тоже поверхностно) в мещанстве темы: 1) чувственное начало, амур, эротизм 2) лубочная религиозность, отсылки к райским кущам, свету, Боженьке и чистоте 3) символ процветания, плодородия, достатка. На последнем пункте остановимся подробнее.
Детей можно отнести к таким же объектам процветания, как скот, деньги, имущество, здоровье и красота. Все в сумме это составляет некую преумножающуюся массу достатка. Путти появляются в те годы, когда дети из голодных ртов, которых следует с пяти лет отсылать работать в поле, становятся показателем успешности и обеспеченности городской или поместной семьи. Мы настолько богаты, что можем позволить себе завести детей, а этим детям организовать специфичный период лени и баловства — детство. Современный концепт детства возник вообще только в конце XVIII в. Даже Путин (Путтин) рассматривает детей как демографический капитал, который следует инвестировать в налоги, армию и пополнение рядов бюджетников. И не особо это скрывает.
Что лично меня не устраивает в современных путти, помимо того, что это невыносимая мещанская дурновкусица? Все эти херувимчики, исправно всплывающие всякий раз, когда речь заходит о рождении или смерти детей, которые присутствуют на открыточках в сети и в реале, объединены одной общей чертой: это не дети. Это какие-то зомби-бройлеры, в духе старой рекламы окорочков «Союзконтракта». Они лишены бунтарской сущности, капризности, истеричности. Это идеальные послушные своему хозяину дети, способные разве что на милые шалости. Ни о какой эмансипации или тем более об открытом конфликте с родителями речи быть не может. Это вечные инфантилы, привязанные к мамочке и папочке. Такими мы хотим видеть детей — именно этого желают друг другу обыватели, когда одаривают друг друга путти-символикой.
Современные апологеты православия беззастенчиво спекулируют на детской теме. Родители часто спрашивают, что происходит с умершими младенчиками. И вот, как на это отвечает протоиерей Владимир Пархоменко:
«В народе бытует уверенность, что дети после смерти становятся ангелами. И это на самом деле так. Умершие дети становятся ангелами не в буквальном смысле, но имеют в вечности ангелоподобную жизнь. Возможно, они даже станут молитвенниками за своих родителей, чем будут содействовать и их спасению тоже. Для родителей, чья вера крепка, это может стать большим утешением».
Начнем с того, что ни стать ангелом, ни приблизиться к его бытию человек не может по определению в силу слишком разной духовной природы. Во-вторых, все мы рождаемся во грехе (спасибо Адаму!) и изначально имеем греховную сущность, даже младенцы, освободиться от которой можно лишь при сознательном обращении к Богу, если Он соблаговолит снять это бремя. И, в-третьих, в мысли о том, что умершие младенцы становятся молитвенниками за родителей и за весь род, способствуя их спасению, можно углядеть своеобразный перевод активов в офшор. Мы лишаемся детей, но получаем ангела-хранителя на небесах. Паритет. Впрочем, как вы понимаете, с таким подходом паству мне не собрать.
Бесповоротной смерти в обывательском сознании не существует. Своим магическим мышлением они определяют смерть, скорее, как переход в инобытие. И чем больше времени проходит с момента трагедии, тем сильнее они укрепляются в этом ощущении, поскольку боль притупляется, а пустота постепенно заполняется чем-то другим. Это психологически выгоднее. Удерживать эту боль при себе — путь к посттравматическому расстройству и ненависти. У Гамлета было много возможностей навсегда похоронить отца и успокоиться, но преследовавшая его тень не позволила ему отказаться от мести. Все эти шаблоны, вся эстетика современного скорбана направлены на то, чтобы избавить человека от вопящих теней и призраков. Представители РПЦ лишь подпевают стройному мещанскому хору.
Загладить вину перед мертвыми можно только действиями. Либо чисто ритуальными, либо подлинными, чаще всего имеющими в виду месть, реже — положительное преобразование, условно, высадку деревьев за каждого погибшего.
Сами по себе путти вряд ли играют такую уж важную роль в стабилизации общества. Но они прекрасно показывают сущность мейнстримовой культуры и основные ее ценности.