Однажды я уже обращалась к феномену Мертвого Отца на материале киноленты «Маяк». Тогда мы поговорили о символической и реальной функциях Отца, о Боге и Законе, о первобытной орде и прочем, и прочем…Однако всякий, заинтересовавшийся этим термином, наверняка задастся вопросом: раз уж есть Мертвый Отец, значит, где-то есть и Мертвая Мать? Действительно, и такое имеется. Явление ММ, впрочем, не очень глубоко изучено и в современном психоанализе представлено довольно слабо. Но сама эта неизведанность порождает любопытство аналитика и дает простор для размышлений. Обдумывая, на каком нескучном примере можно продемонстрировать работу Мертвой Матери, я вдруг осознала, что нет лучшей иллюстрации, чем случай Джозефа Сида из анализируемого мной недавно Far Cry 5.
Но разберемся для начала с самим понятием Мертвой Матери. Оно довольно сильно отличается от своего «собрата», Мертвого Отца, хотя есть у них и нечто общее. Для проведения аналогии предлагаю на время отбросить символическую функцию Мертвого Отца как Закона. Тогда нам останется сухое понимание того, что отцу вовсе не обязательно действительно умирать, чтобы стать «мертвым» в глазах ребенка, — достаточно потерять свою власть над фаллосом, источником наслаждения, т.е. матерью. Точно так же Мертвой Матери нет никакой необходимости умирать по-настоящему. Тем не менее начальные представления о ММ носили характер именно такого примитивного реализма. Еще Мари Бонапарт одной из первых обратила внимание на особый вид депрессии, с которым сталкивается ребенок после ранней утраты матери, но так и не пошла дальше этого частного случая. Лишь Андре Грин в своем очерке «Мертвая мать» впервые выдвинул это понятие за рамки буквального понимания и сформулировал простую истину о том, что важен не реальный статус матери, а то, как ребенок его воспринимает.
Однако на этой метафорической природе схожести между ММ и МО заканчиваются. В то время как Отец исполняет функцию регулятора наслаждения, Мать сама является источником этого наслаждения. Конфликт сына с Отцом носит явный эдипальный характер и требует либо убийства Отца, либо кастрации сына. Он отсылает к первобытному преступлению и вытекающим из него чувством вины. В то же время «смерть» Матери происходит вовсе не в результате матереубийства, а как бы сама по себе, без участия ребенка. Мать умирает по непонятным для него причинам, и эта неожиданная утрата фаллоса отбрасывает ребенка к еще более ранней, доэдипальной травме отнятия. Потому-то исследование этой проблемы так тесно связано с идеями Мелани Кляйн об отлучении от груди.
Итак, каковы же основные характеристики Мертвой Матери? Прежде всего, она отсутствует в жизни ребенка эмоционально, хотя и присутствует физически: она может заниматься им на минимальном, «требуемом» уровне, может даже по-своему любить его, но в силу каких-то личных причин всегда держится на расстоянии, не позволяя ребенку установить с собой полноценную связь. Мотивов для подобной отстраненности может быть великое множество: от реальной загруженности жизненными проблемами и банальной нехватки времени до затяжной депрессии и собственных неразрешенных психологических проблем. Но несмотря на то, что мать не испытывает особого интереса к своему чаду и не может быть отзывчивой к его желаниям и потребностям, она все равно остается объектом его вожделения. В попытках сохранить мать, не допустить ее окончательной смерти, ребенок начинает сам идентифицироваться с ней: он тоже становится холодным, отчужденным, уходит в себя. Так он пытается стать частью матери, занять хоть какое-то место в ее жизни. А поскольку единственная мать, которую он знает — отстраненная и бесчувственная, то и сам он вынужден стать таким же.
Конечно, не стоит воспринимать эту ситуацию буквально и думать, будто мать действительно представляет собой какой-то «овощ». Вполне даже вероятно, что она живет полноценной эмоциональной жизнью — на работе, с друзьями, занимаясь любимым хобби или еще чем. Но вся эта энергия, при условии, что она есть, направлена куда угодно, только не на ребенка, для которого причины такого холодного отношения остаются недоступными. Интуитивно он может догадываться, что где-то есть некий Третий, виновный в смерти матери, но реальный «корень зла», особенно если мать и впрямь погружена в глубокую депрессию, определить так и не сможет. В результате начинается активный поиск утерянного смысла (почему мать потеряла интерес?), что приводит к усиленному фантазированию и раннему развитию интеллекта. А какие последствия из этого вытекают — предлагаю рассмотреть на примере Джозефа Сида, ведь настало время нам обратиться к анализу его детства.
Все о моей матери
«Книга Джозефа» — приквел к Far Cry 5, который получили в качестве бонуса первые две тысячи человек, предзаказавшие игру в Mondo Edition. Книга представляет собой «автобиографию» Джозефа, описывающую его детство, становление Отцом и основание Врат Эдема, и является подробной инструкцией к тому, как вырастить шизоида с комплексом спасителя. Из нее становится ясно, что у Джозефа, как и у любого уважающего себя «злодея», было очень тяжелое детство. (Ох уж эти драматические психопаты) Братья Сиды выросли в бедном пригороде Рома, штат Джордия, в семье с деспотичным отцом-алкоголиком, помешанным на религии. В их доме было запрещено все: радио, телевидение, книги, журналы и комиксы. Все, кроме Библии. В своих воспоминаниях Джозеф не раз обращается к болезненному эпизоду, когда отец застал его читающим комикс про Человека-Паука. За что, естественно, жестоко наказал сына ремнем.
«Приоритетом в семействе Сидов, как знали все по соседству, был дешевый виски, который отец пил от рассвета до заката. И чем больше в него вливалось виски, тем больше библейских стихов звучало из его уст и тем чаще дети терпели перемены его настроения».
Поначалу все побои доставались старшему ребенку, Джейкобу, но со временем гнев Старика Сида перешел и на младших детей — Джозефа и Джона. Уже тут начинает проявляться диаметрально противоположное отношение двух братьев к сложившейся ситуации. Пока в Джейкобе растет жестокая ненависть к отцу и желание избавиться от него, Джозеф сносит издевательства достаточно спокойно и отстраненно — как вспоминает он сам, «даже не плача». Во время наказания он смотрит на дом соседей через дорогу и уходит в себя, фантазируя о том, что творится там, за закрытыми дверьми. Как будто все страдания реальной жизни происходят не с ним, а с кем-то другим.
«Каким-то образом я умел запираться внутри себя во время избиения».
Единственной радостью маленького Джозефа становится бегать в ближайший магазин, куда его за дешевыми полуфабрикатами отправляет мать, и, сидя на полу, листать журналы, уходя в собственный мир фантазий и молча сомневаясь в правоте своего фанатично-религиозного отца.
Мать братьев также была отнюдь не любящим родителем. Долгие годы жизни с деспотом сломили ее — она оказалась слишком погружена в собственное горе, чтобы заниматься еще и детьми. Самоустранившись из их жизни, она как бы оградила себя от агрессии мужа, стараясь не вмешиваться в его процесс «воспитания». Она оставалась равнодушной к происходящему в собственном доме даже когда Старик Сид начал избивать самого младшего ребенка, Джона.
«Равнодушие нашей матери только усугубляло ситуацию. Она вяло скользила по дому, всегда в одной и той же ночной рубашке. Она никогда не была для нас чем-то большим, чем призраком, от которого не стоило ждать никакой помощи. Обреченная на вечное безумие, раздавленная браком с человеком, который говорил как святой, но поступал как демон».
Проходит время, и Джейкоб, который всегда был смелее и решительнее своих младших братьев, начинает все больше конфликтовать с отцом, параллельно продумывая способы его убийства. Однако Джозефа эта перспектива пугает — получив маниакально религиозное воспитание, он воспринимает отцеубийство как окончательный, непростительный грех, на который нельзя пойти даже в самой безвыходной ситуации. Он начинает все больше уходить в себя, ища ответов у Бога.
«Насилие стало настолько нормальным, что когда мы ложились спать, Джейкоб бесстыдно говорил с нами о различных стратегиях, которые он придумывал, чтобы избавиться от нашего отца. Возможно, он только размышлял вслух, как мечтают о мести пьяные сотрудники, с которыми плохо обращаются на работе. Тем не менее я понимал, что мне нужно поговорить с Джейкобом и удержать его».
И именно в этот переломный момент, когда старший брат уже готов совершить непоправимое, Джозеф получает 25 ударов ремнем за чтение комикса и впервые слышит Голос. Голос, который приказывает ему сдержать своего старшего брата, поскольку все они, трое детей Сидов, были выбраны для исполнения воли Господа. Чтобы дать человечеству последний шанс на искупление.
«Ничто больше не могло остановить меня, потому что это была миссия, которую мне поручили, и ничто и никто не могло противоречить мне, потому что я стал посланником. Той ночью я говорил с Джейкобом в крошечной спальне, которую мы делили. Мне удалось убедить его не противостоять нашему отцу. Позже он расскажет, как мои глаза лихорадочно светились в темноте и как моя вера удерживала его за руку. Я больше не был его тихим, робким младшим братом. Голос изменил меня. Я пробудился».
Что же ясно из этой завязки истории? Для начала то, что Джозеф, в отличие от множества стереотипных антагонистов, однозначно не психопат. Во-первых, у психопатов отсутствует воображение, а Джозеф склонен к фантазированию. Во-вторых, вопреки популярному заблуждению, психопаты живут очень бурной эмоциональной жизнью. У них отсутствует эмпатия, но это не значит, что у них нет чувств — просто они не понимают, что эти же чувства есть и у других людей. Они равнодушны к страданиям окружающих, но при этом крайне болезненно реагируют на несправедливость в свою сторону и уязвление собственного самолюбия. У Джозефа же все происходит с точностью наоборот — он запирает свой эмоциональный мир на замок, стараясь ничего не чувствовать, чтобы не испытывать душевной боли и быть «удобным» окружающим людям. Людям, в которых он искренне нуждается и которых старается любить несмотря ни на что.
Второй момент — мать детей «мертва», поскольку неспособна давать наслаждение ни отцу, ни сыновьям, а значит, перестает быть фаллосом. При этом чем более недоступной она становится для своих детей, тем больше возрастают их нереализованные инфантильные желания к ней. Джозеф нуждается в матери, но она раз за разом оставляет его одного справляться со своими переживаниями. В результате происходит самодепрессация: «Если я буду нуждаться, то буду наказан и покинут». Джейкоб пытается вырулить из этого тупика и привлечь внимание матери, отыгрывая эдипальный конфликт с Отцом и желая убить его как фигурально, так и буквально (мама, посмотри, я тоже могу быть настоящим мужчиной!). Джозеф же, в силу более юного возраста, выбирает иной путь — идентификацию с Мертвой Матерью (если я тоже притворюсь мертвым, возможно, Отец меня не заметит).
Итак, маленький Джозеф живет в постоянном стрессе, однако стоически старается этого не замечать. В полярном мире, созданном его родителями, ему приходится делать выбор между диктатурой отца и противостоящим ей равнодушием матери. Как и любой нормальный ребенок, он ищет способа минимизировать свои болезненные переживания, а потому решает оградить себя от окружающей боли, переняв модель поведения матери. Подобно ей, он тоже перестает проявлять «неудобные» чувства: гнев, обиду, злость и проч. Идентификация с матерью к тому же становится защитой от страха кастрации со стороны угрожающего отца и помогает поддерживать отрицание. Таким образом, Джозеф учится терпеть и устранять свои недостатки. Он привыкает игнорировать свои желания, насиловать себя, не проявлять сочувствия к самому себе. Он продолжает злиться на отца за его несправедливость и на мать за ее равнодушие, но приобретает навык ничего не чувствовать, поскольку боится, что его гнев может разрушить и без того хрупкую связь с матерью. Он становится ригидным и пассивным, мрачно ослабевая душой и телом: «Если я не буду ничего хотеть и не буду ничего делать, то не буду и страдать».
Эту же модель поведения Джозеф продолжает использовать и в приемной семье, куда его с братьями направляют социальные службы после обнаружения следов побоев у Джейкоба и ареста их биологических родителей. Новые опекуны оказываются далеко не добрыми самаритянами и решают использовать маленьких Сидов в качестве бесплатной рабочей силы. Детей держат запертыми в сарае и кормят лишь затем, чтобы у них оставались силы заниматься каторжной работой по дому и саду. Но снова Джозеф не предпринимает никаких попыток повлиять на ситуацию, покорно снося все унижения. Кто знает, что было бы, если бы однажды чаша терпения Джейкоба не переполнилась и он не поджег дом мучителей? Возможно, трое братьев так и остались бы сидеть в том сарае.
Своей логике терпения Джозеф продолжает следовать и во взрослой жизни. Прямое подтверждение этому — события Far Cry 5. Сколько бы зла игрок ни причинил ему, скольких бы его родных и близких не убил, Джозеф стерпит это, благородно простит и продолжит давать игроку вторые шансы на искупление. Он не злится, не выходит из себя, говорит вкрадчивым тихим голосом, ласково смотрит прямо в глаза, порой заставляя игрока устыдиться собственных поступков. Даже в своих элегиях по убитым родственникам он не повышает голоса и не проявляет негативных эмоций — лишь в последней его записи мы наконец наблюдаем бурный прорыв чувств. Но несмотря на весь ущерб, нанесенный Джозефу игроком, в конце игры он все равно готов простить вас и предлагает вам уйти с миром. Что подтверждает — он действительно абсолютно уверен в благородстве своего характера и в силе своего всепрощения.
Почему же так происходит? Ведь Джозеф в своем уме, он понимает, что такое зло и даже обличает его, но при этом не осознает, что сам является его носителем. Он не видит, что в своем маниакальном стремлении быть «справедливым» он оказывается несправедлив по отношению к другим, а прежде всего — к самому себе. Ответ прост — однажды Джозеф услышал Голос в качестве награды за свое терпение. Он не плакал, пока отец избивал его, он покорно снес все мучения, и за это был избран самим Господом. «Если родители меня не любят, то по крайней мере Бог любит». Второй раз он слышит Голос уже во взрослом возрасте, и тоже во время избиения, на этот раз — шайкой мелких грабителей. Случайно ли, что Голос приходит к Джозефу только во время травматических событий, чтобы сделать физическую боль более сносной? Конечно, можно ответить на этот вопрос с религиозной точки зрения и допустить, что Бог действительно два раза обращался к Джозефу. Но, как по мне, гораздо интереснее принять более реалистичную трактовку — Джозеф в самом деле слышал голос в своей голове, однако его происхождение было вовсе не фантастическое, а шизоидное.
Акцентуация
Шизоидный тип личности, вопреки названию, имеет мало общего с шизофренией. Единственный момент — люди шизоидного типа могут быть предрасположены к шизотипическому расстройству, которое иногда характеризуется слуховыми галлюцинациями. Чаще же всего шизоид представляет собой обычного человека, который, правда, с детства был вынужден уходить в тихую гавань фантазирования, познавательной и духовной деятельности — скорее всего, из-за хронического стресса. Во взрослом возрасте такой человек излишне углубляется в теоретизирование, интеллектуальные процессы и достижения. Таким образом он пытается защититься от опасностей жестокой реальности и заслужить внешнее одобрение/самоодобрение через свою творческую, духовную или интеллектуальную активность. Религия также имеет для шизоида гораздо большее значение, чем для других людей. Для него добро и зло, справедливость и несправедливость — очень конкретные и важные категории, направляющие его судьбу. Из этого следует, что жизнь для шизоида скорее спиритуализируется, нежели переживается.
Личность этого типа обычно характеризуется скудной палитрой чувств. Оно и понятно, ведь все свое детство шизоидный ребенок переживал глубокую хроническую депрессию, но был вынужден скрывать свое несчастье, дабы справиться с окружающими его трудностями. Взрослый же шизоид, как правило, уже настолько привык абстрагироваться от своих чувств, что перестает испытывать какие-либо глубокие переживания — как негативные, так и позитивные. Исключением является иногда появляющееся у него чувство необоснованной эйфории. Оно наступает в связи с минутным исполнением какой-то иллюзии — то есть тогда, когда на мгновение религия, знание или идея становятся ответом на все молитвы. Подобный эмоциональный подъем, как описывает Джозеф, он испытывал, читая о святых паломниках и пророках, — в тот момент он будто прозревал и видел истинный путь, уготованный ему Господом, — и тем удовлетворялся.
Разумеется, шизоид всегда осознает, что с ним что-то не так: он нелюдим, не имеет карьерных амбиций, часто не интересуется сексом, у него проблемы с трудоустройством и «вписыванием» в коллектив. Все эти утомительные общественные ритуалы он считает за пустяки, не дающие никакого чувства истины. Зачастую он «дрейфует социально»: раз за разом меняет места работы, предпочитая все менее квалифицированную, но не может подолгу задержаться ни на одном месте. Так, например, Джозеф несколько лет подряд менял города и виды деятельности, работая то уборщиком, то лифтером, то упаковщиком на фабрике…И нигде не мог удержаться от того, чтобы не рассказать кому-нибудь о Голосе в своей голове. За что, естественно, каждый раз оказывался уволен. Причина социальных неудач шизоида, очевидно, кроется в том, что такой человек банально слишком рано повзрослел. В каждой шизоидной личности скрывается глубокая травма вследствие необходимости становиться взрослым. Джозефу уже в юном возрасте пришлось взять на себя ответственность «сдерживающего» элемента в семье, он самостоятельно навязал себе роль родителя по отношению к братьям. В результате, став взрослым, он все еще ждет, когда кто-нибудь вернет ему его собственную украденную жизнь. Он так и не научился зрелому подходу к работе, семье и жизненным трудностям. К примеру, Джозеф открыто признает, что был в ужасе, узнав о беременности своей жены. Будучи «никем» — без работы, без образования, без денег, он был абсолютно уверен в том, что не сможет позаботиться о будущей семье. И когда жена погибла в аварии, а Джозеф остался один на один со своей новорожденной дочерью, он снова столкнулся с неизвестностью и непониманием, что ему делать. В тот момент он якобы понял, что это было очередное испытание, посланное ему Богом. Сможет ли он отказаться от роли отца по отношению к своей дочери, чтобы стать Отцом всем праведникам? В итоге Джозеф решает убить собственного ребенка, свято веря, что это и есть доказательство его любви к Господу. Что это, как не очередной побег от ответственности реальной жизни в мир фантазий о собственной «избранности»? Хотя кто знает, возможно, быть спасителем человечества действительно легче, чем отцом.
Именно из этого ощущения собственной неполноценности, очевидно, рождается и потребность быть кем-то особенным. Когда общество тебя отвергает, остается либо сдаться, либо начать культивировать компенсаторную идею собственной исключительности. У шизоидов она нередко реализовывается через появление несвойственных ранее интересов и увлечений. Например, неожиданно возникает интерес к религиозной литературе, к богоискательству и паранормальным явлениям, к философии и психоанализу ;) (Г. Гантрип однажды пошутил, что «психоанализ - это профессия шизоидов для шизоидов»). Вполне закономерно, что именно в этот период жизни Джозеф начинает активно изучать теологию, заново открывая для себя Библию и проводя все свободное время в городских библиотеках. В это же время формируется его темное альтер-Эго Отца: властного и энергичного лидера, абсолютно уверенного в себе и в собственной правоте.
В поисках Третьего
Постепенно мы перешли к прямой связи между шизоидами и Мертвой Матерью, ведь первое нередко вытекает из второго. Чтобы вытеснить чувства ненависти и холода, с которыми шизоидному ребенку пришлось столкнуться, он обычно предлагает другим то, чего сам не получил — любовь и заботу. Он ассоциируется с собственным Эго-идеалом — одобряющим и полным сочувствия к другим. Тут есть место для фантазии инвертированного вампиризма. Ребенок как бы «питает» мертвую мать своими эмоциями, выполняя так образом функцию кормящего родителя. Ребенок становится матерью, а мать — ребенком. Отсюда — усиленная родительская позиция Джозефа, потребность быть Отцом для всего и вся. Однажды он уже перенял роль родителя и это позволило ему овладеть своими чувствами и ситуацией. Поэтому во взрослой жизни он стремится контролировать уже не только одного себя, но и всех вокруг, соблазняя их своим пониманием и заботой, крепко привязывая окружающих к себе. Своим «великим планом» он дарит надежду всей огромной пастве Врат Эдема, обещая в организованном порядке увести праведников в царство великого будущего. Нетрудно, однако, заметить, что Джозеф принимает на себя гораздо больше ответственности, чем может унести. Например, он раз за разом прощает проступки своих братьев и сестры несмотря на то, что они постоянно наносят ущерб его проекту (не говоря уже о преступлениях Помощника). Эта игра в «доброго родителя», очевидно, является очередным методом самовозвеличивания Джозефа, который, впрочем, идет во вред ему самому.
Тем не менее, Джозеф и вправду считает, что способен дарить любовь, что у него огромные запасы этой любви — хотя на самом деле все его чувства остались в залоге у Мертвой Матери. Со стороны нам совершенно очевидно, что «любовь» Джозефа к ближнему своему — ненастоящая, напускная (достаточно взглянуть на все зверства, творящиеся Вратами Эдема в Округе Хоуп), что неудивительно, ведь невозможно уметь чувствовать других людей, не научившись сначала чувствовать себя. Но сам Джозеф неспособен осознать собственную холодность, так как это означало бы признать и свое бессердечие и несправедливость — главные качества его родителей. Потому-то он и продолжает избегать конфликта с игроком даже после того, как тот убивает всю его семью — не из благородства характера, а лишь из страха перед собственными деструктивными чувствами. Свою злость Джозеф умеет выражать только в пассивно-агрессивной форме — так, например, он поступает, спасая игрока в конце FC5. Только лишь затем, чтобы последующие семь лет в бункере истязать его своей любовью и всепрощением.
Настоящий же двигатель бурной деятельности Джозефа, источник его неиссякаемой энергии — это скрытый гнев (и это роднит его с Помощником). В первую очередь это гнев на самого себя: за то, что не все предвидел, не все проконтролировал, неправильно сделал или сделал недостаточно. А потому он постоянно готов принуждать себя к непрекращающейся деятельности по спасению человечества. Вы можете себе представить, чтобы Отец отдыхал или развлекался? Я тоже нет. Как и любой шизоид, он живет в постоянном напряжении — если он позволит себе расслабиться, то непременно столкнется с чувством вины и будет вынужден оправдываться перед самим собой. Конечно, жизненный путь Джозефа сильно утрирован в силу своей художественности. Но именно в таком виде он идеально раскрывает трагедию шизоидного типа личности — поскольку эти люди избегают любых эмоционально насыщенных ситуаций и отношений, дабы не нарушить свой внутренний покой, они вынуждены отрицать и собственные чувства тоже. А потому даже не проверяют, соответствуют ли их «желания» их истинным потребностям. И живут фантазиями о собственной исключительности, делая все, чтобы уйти от реальности и не столкнуться с этими самыми потребностями. Которые, как нетрудно догадаться, вполне прозаичны: любовь, забота и понимание.
Но вернемся теперь к Мертвой Матери, ведь что-то в этом феномене остается отчаянно упущенным. Например, какова символическая функция ММ? Для того, чтобы разгадать эту тайну, нам для начала необходимо понять, почему вообще явление Мертвой Матери выходит за рамки Эдипова комплекса. Ведь казалось бы, стремление ребенка узнать причины «смерти» матери, познать ее желания носит явно инцестуозный характер. Кого первым ребенок может обвинить в том, что мать потеряла к нему интерес? Конечно же, отца. В таком случае ребенок должен ненавидеть его за то, что тот отнял у него фаллос, источник наслаждения. И в конце концов столкнется с необходимостью «убить» Отца, чтобы вернуть себе обратно доступ к фаллосу. (Кстати говоря, чем меньше отец присутствует в жизни семьи, а возможно, вообще отсутствует, тем легче повесить на него всю вину за страдания матери и вступить с ним в бессознательную конкуренцию.) Однако в большинстве клинических случаев с комплексом ММ происходит ровно обратное — пока между матерью и ребенком разворачивается настоящая трагедия, отец остается где-то за кадром, и ребенок чаще всего не вступает с ним ни в конфликт, ни в конкуренцию (что применимо и к случаю Джозефа).
Возможная причина этого парадокса кроется в том, что ребенок винит в смерти матери вовсе не Третьего, а самого себя. Я уже упоминала ситуацию инвертированного вампиризма, в которой ребенок своей заботой и любовью пытается «напитать» Мертвую Мать, чтобы оживить ее и снова стать объектом ее желания. Но печальная истина заключается в том, что сколько бы усилий он ни прикладывал, кормя мать своими эмоциями, ему все равно не удастся снова пробудить ее интерес. А потому, столкнувшись с неспособностью удовлетворить ее мертвое желание, он будет вынужден пожизненно испытывать стыд за свою несостоятельность. В итоге ребенок начинает винить себя за свое чрезмерное желание к матери. В своих безуспешных стараниях по привлечению ее внимания он как бы попытался занять роль отца (того, кто способен удовлетворить мать) и соблазнить ее, тем самым нарушая запрет на инцест. Это становится преждевременной инвестицией в Эдипов комплекс и неизбежно ведет к ощущению собственной импотенции. Выходит, что неудачная попытка репарации матери в будущем сделает невозможным нормальное вхождение ребенка в Эдипов комплекс и отбросит его к доэдипальной стадии развития — к тому периоду, когда мать еще не была сексуализирована. Во взрослой жизни это закономерно приведет к разделению между нежностью и чувственностью. Поскольку образ матери для такого человека остался десексуализированным, он приобрел характер идеализированной «чистой» женственности. В романтических отношениях такая личность, скорее всего, будет искать лишь платонической нежности, стараясь минимизировать или совсем исключить сексуальные контакты. Это также характерно и для Джозефа, ведь на протяжении всего FC5 мы не находим вообще никаких намеков на его сексуальность (помимо воспоминаний о жене)*. Еще бы: куда блаженному до грешных плотских утех. Мертвая Мать (т.е. символ матери), таким образом, подобно Мертвому Отцу, становится гораздо могущественнее, чем была при жизни. ММ вездесуща и делает ребенка пленником пожизненного траура по ней, даже не присутствуя в его жизни физически. Мы могли бы обозвать это неким «Законом Матери», подобно Закону Отца, — термин этот действительно присутствует в психоанализе, но, к сожалению, изучен довольно поверхностно. Наиболее подробно тему Закона Матери исследовала через миф об Оресте Эмбер Джейкобс.
Миф об Оресте
Это один из основополагающих древнегреческих мифов, который рассказывает о сыне, убившем собственную мать в качестве мести за ее убийство отца. Клитемнестра, мать Ореста, убила своего мужа, Агамемнона, за то, что тот пожертвовал их старшей дочерью, дабы выиграть войну. Отец убил дочь, мать убила отца, сын убил мать — истинная трагедия. Вопрос о преступлении Ореста решается на первом демократическом суде, установленном Афиной. Орест, убийца и сын убийц, предстает перед судом, и жюри разделяется ровно наполовину — одна принимает сторону матери, другая — сторону отца. В результате богиня Афина отдает решающий голос, выступая в защиту Ореста, и тем самым оправдывает убийство матери (а также косвенно оправдывает насилие отца против дочери). Ее причина для перехода на сторону Ореста такова: «Ни одна мать не родила меня. Никогда я не росла в темноте чрева. Всем своим сердцем я ребенок своего отца». Таким образом, Орест остается на свободе исключительно благодаря чудесному «рождению» Афины без матери. Однако это не совсем правда.
Мы можем натолкнуться на миф о Метиде, матери Афины, которая, по словам Гесиода, была изнасилована Зевсом и впоследствии забеременела. Во время беременности Зевс проглотил ее целиком и держал в себе, откуда она делилась с ним своей мудростью и советами. Несколько месяцев спустя Зевс был охвачен головной болью, а затем из его головы вышла Афина. Но после ее рождения мы больше никогда не слышим о Метиде — от нее буквально не остается и следа. Вместо этого в мифах и трагедиях, в стихах, опере, философии и психоанализе мы постоянно слышим, что у Афины якобы не было матери. В «Орестее» это отсутствие матери служит важнейшим оправданием института патриархального права и причиной освобождения Ореста. Так что же это за закон Метиды, который так отчаянно скрывался в течение многих веков? Что это за Закон Матери, ради которого была написана «Орестея»?
Закон Метиды по факту действует как запрет на мужскую партеногенетическую фантазию, то есть фантазию о том, что отец может порождать в одиночку. Эта фантазия лежит в основе всей логики «Орестеи». Рождение Афины Зевсом формирует веру, возводящуюся в статус Закона Отца, от которого фактически зависит патриархальный порядок. Как только Метида вводится в «Орестею», вся концепция трагедии разрушается. Очевидно, сопротивление наличию Метиды было необходимо, чтобы сохранить логику патриархата. Неожиданное же ее исчезновение — это ничто иное, как радикально сокрытое убийство матери, так же как и убийство Клитемнестры своим сыном. Ключевым моментом, однако, является то, что закон Метиды не есть закон в заглавных буквах, подобно Закону Отца, как в схеме Лакана. Он не относится к какой-то систематизированной тотализирующей теории. Это не просто добавление матереубийства к отцеубийству, закона матери к закону отца. Такой подход был бы проблематичен из-за установки гетеронормативной модели комплементарности, олицетворяющей идеализированную родительскую пару. Очередной Инь и ян, устанавливающий якобы симметричное бинарное мироустройство. Вывод, к которому приходит Э. Джейкобс, заключается в том, что закон о матереубийстве, или закон Метиды, — это не единственный материнский закон с большой буквы M, это лишь один аспект многочисленных законов матери, которые еще предстоит теоретизировать.
Однако вопрос, которым нам стоит задаться — действительно ли материнский закон Метиды настолько опасен, что ради его сокрытия было необходимо «убить» саму Метиду? Похоже, что да, ведь своим присутствием мать устанавливает границу между полами и поколениями и служит напоминанием о том, что сын неспособен забеременеть и родить. В каком-то смысле она выступает нетипичным агентом кастрации, поскольку вводит запрет на идентификацию сына с собой. Стоит уточнить, что когда мы говорим о страхе кастрации у мальчика, то обычно подразумеваем его страх перед тем, чтобы стать женственным, но у этой медали есть и обратная сторона — мужская зависть к беременности или, как ее еще называют, зависть к матке (что перекликается с идеями о женской зависти к пенису). На доэдипальной стадии развития мальчики (как и девочки) хотят быть всемогущими, как мать, и иметь способность к деторождению. Это то недолгое время, когда они могут свободно фантазировать о беременности, не имея при этом феминных наклонностей. Подобная идентификация способствует тому, что сын обходит кастрационные переживания, связанные с отцом, и сохраняет связь с матерью. Однако по достижению эдипального возраста открытие полового различия само по себе «кастрирует» сына и лишает его возможности дальнейшей идентификации с матерью, при этом открывая новую перспективу для идентификации с отцом. Мальчики же с комплексом Мертвой Матери эту границу так никогда и не пересекают.
Уже будучи взрослыми мужчинами, они зачастую вынуждены переживать многочисленные семейные трудности, связанные с собственным нежеланием иметь ребенка. А точнее, с нежеланием того, чтобы этого ребенка родила их женщина. Их преследует страх родительства, желание, чтобы их возлюбленные сделали аборт, фантазии об увечьях беременной женщины и проч. Все это, очевидно, обнаруживает прямую связь с Джозефом Сидом, чей страх перед отцовством привел к самосбывшейся трагедии с его беременной женой. Тут же кроется и причина его дальнейшей бездетности — Джозеф просто-напросто неспособен стать отцом в буквальном смысле этого слова, поскольку это означало бы разрушить свою идентификацию с Мертвой Матерью. А потому ему пожизненно приходится довольствоваться одной лишь символической ролью Отца.
Есть тут и другое измерение — идея о гермафродитной природе Бога. Так, например, христианство напрямую опирается на идею о том, что Бог умудрился (пускай и не в плотском понимании) «родить» себе сына. (Хотя, если задуматься, кем еще может быть идеальное существо, как не гермафродитом?) Джозеф, чьи идеи представляют собой авторскую интерпретацию христианского учения, также воспринимает Бога достаточно дуалистично: с одной стороны, это ветхозаветный Бог-Отец, карающий и мстительный (как-никак, Он решает уничтожить человечество в истинной концовке игры) но с другой — это Бог-Мать, любящая и всепрощающая (если принять предложение Джозефа и уйти с миром, никакого апокалипсиса не наступает). Да и сам он занимает не одну только устрашающую роль Отца по отношению к своей пастве. Его «абсолютная любовь», больше напоминающая гиперконтроль, походит скорее на материнское отношение, чем на отцовское. Возможно, именно это и делает образ Джозефа столь привлекательным — он не абсолютно маскулинен, в нем есть некоторая уязвимость.
В конечном счете, если мы решим взглянуть на субъекта с комплексом Мертвой Матери за пределами его синдрома, то вряд ли сможем ответить на вопрос, что это за человек. Его индивидуальность практически полностью потеряна, затоплена и подавлена призраком матери. У него есть некая депрессия, некая травма, возможно, некая акцентуация характера, возможно, некое альтер-Эго и т.д. и т.п. Но чего он хочет? Что чувствует? О чем мечтает? Если даже сам человек затрудняется ответить на эти вопросы, то мы со своей стороны уж точно никогда этого не поймем. Хотя порой очень хочется верить, что в каждом Отце скрывается робкий нежный мальчик Джозеф.
*Тут я, разумеется, не учитываю Итана Сида, непонятно откуда взявшегося в Far Cry New Dawn. Его появление, конечно, намекает на сексуальные отношения Отца с последовательницами Врат Эдема, однако в оригинальный канон это никак не вписано и не оправдано.
Источники:
- Kohon G. «The Dead Mother: The Work of André Green». Routledge, 1999.
- «The Book of Joseph». Ubisoft, 2017.
- Pompa Guajardo E.D., Campero Anchondo M. A., Garcia Cantu W.D. «Mourning in The Dead Mother Complex». Ágora (Rio J.), 2019. Vol.22. No.3.
- Jacobs A. «On Matricide: Myth, Psychoanalysis, and the Law of the Mother». Columbia University Press, 2007.
- Mayo R., Moutsou C. «The Mother in Psychoanalysis and Beyond». Routledge, 2017.
- McWilliams N. «Some Thoughts about Schizoid Dynamics». The Psychoanalytic Review, 2006. Vol. 93. No.1.
- Мордас Е. «Зависть к беременности и фантазии о беременности у мужчин». Психология и Психотехника, 2016. № 11.
- Johnson S.M., Ph.D. «Character Styles »W. W. Norton & Company, 1994.
- Smith H.F. «“The Empty Carcass”: Dead Mother, Dead Child, Dead Analyst». The Psychoanalytic Quarterly,2019. Vol. 88. Issue 4.
- Кляйн М. «Эдипов комплекс. Работы 1945–1952 гг. Том 5». Перевод Мельникова М., Ролина О., Ниязова А., Плехова И. Изд-во «Эрго», 2009.