Это выдуманная история о реальных событиях и реальных людях. И подобных историй, к сожалению, в нашей стране слишком много.
Часть 3:
За Дани всегда девчонки бегали толпами, еще со школы. Он похож на Курта Кобейна в лучшие годы: те же длинные, светлые, вечно спутанные патлы, закрывающие пол-лица, тот же поэтично уставший от жизни взгляд. То же наплевательское отношение ко всему, кроме искусства. Девчонки западают на его стихи и рисунки, на его неторопливую, полусонную речь. Они западают даже на его неряшливость, считая ее стильной. Но больше всего они клюют на историю про его французского отца. Каждый раз он рассказывает ее по разному, но всякий раз это вранье. На самом деле, Даниэль ни разу не видел биологического отца, разве что на фотографиях, но это в счет. Он действительно француз, то ли технолог, то ли программист, не помню. А еще Данина мама как-то рассказала мне по секрету, что этот француз слинял в свой Марсель, как только узнал, что станет папой. Девчонкам же Дани навешивает такой лапши, что диву даешься. То его папаша знаменитый парижский граффити-художник, который под запретом во всем мире из-за провокационного содержания своих творений. То он вдруг винодел, который живет в Божоле, ни больше, ни меньше. А если Дани напивается, то отец его становится рок-звездой, слишком известной, чтобы называть его имя. Они ведутся, девчонки, или очень натурально делают вид. Тем не менее, стоит Дани заиграть на этой французской шарманке, на него тут же вешается самая симпатичная девчонка в компании. А мне вечно достается то, что остается, простите за рифму.
Мы выросли в одном дворе, учились в одном классе, ездили в одни и те же школьные лагеря, наши мамы близки, как сестры и вообще мы все, как одна семья. Мы приходим друг к другу без звонка, все праздники отмечаем вместе и все трудности преодолеваем тоже вместе. По крайней мере, так было на протяжении двадцати лет, пока мы с Дани не начали врать родителям на каждом шагу. Когда мы стали закладчиками у Энфилда, я уговаривал Дани взять академический отпуск на литфаке. Не бросать учебу совсем. Потому что если у человека есть талант, его нельзя хоронить, даже в угоду хорошим деньгам. Но Дани все-таки бросил, считая, что ВУЗ не способен дать ему того, что дадут путешествия по миру. Он говорил, что в литературе главное чувствовать и вдохновляться, а законы и правила написаны для бездарей. Уговаривать Дани всегда было бесполезным занятием, если он что-то решил, то намертво, поэтому я сдался. Сам же я, с присущей мне осторожностью, взял академический на юрфаке и надеялся когда-нибудь туда вернуться.
После встречи с Энфилдом, не дозвонившись до Дани, я захожу к нему, благо живем в соседних домах. Он открывает мне, угрюмый и с бурой кровяной коркой поперек верхней губы. Вообще, мы с Дани крайне миролюбивые существа и никогда не ввязываемся в драку, если ситуация не оказывается экстремальной, поэтому я удивлен.
- Откуда это? — спрашиваю я в дверях.
Дани впускает меня молча, пару секунд мрачно смотрит из-под своих волос-занавесок и идет ставить чайник.
- Откуда, говорю!
- Премия от начальства. Ни хрена я не понял. Сидели в машине вроде, общались нормально, а потом он как даст меня мордой о бардачок, прикинь! Высадил и уехал, сука, даже не пояснив, че к чему.
Я мою руки под краном на кухне, заодно споласкиваю стоящие в раковине кружки.
- Ага, — говорю, — зато мне он все пояснил. Сказал, что ты был офигительно обдолбан.
- Врет.
- Нет, не врет. Ну-ка, посмотри на меня.
Я закрываю кран и подхожу к Дани. Он опускает глаза и отворачивается. Ну вот, все ясно.
- На свет давай смотри. На люстру.
Дани театрально вздыхает и смотрит на свет. Зрачки взорваны, светлой радужки почти не видно. Для тех, кто не в курсе: если ты принял психостимулятор, вроде амфетамина или мефедрона, зрачки твои будут огромными, как плошки, и этого ничем не скрыть.
- Слушай, Дань, ну есть же одно единственное правило: не употреблять. Ну ладно еще в выходные, но на работе-то…
- Да понятно, понятно, хорош бубнить…
Мы пьем чай с малиновым вареньем, которое Данина мама варит каждый год. У нее есть садовый участок где-то на подъезде к Тульской области, и она фанатично выращивает там все, что только можно. Ездит на автобусе, тащит на себе миллион сумок и все такое. Данина мама любит своего сына, как маленькое божество. Она до сих пор звонит ему по пять раз в день и напоминает, что он должен поесть. Она влезает в долги, чтобы купить ему на День рождения новый телефон. На всем белом свете у нее нет никого, кроме внебрачного французского сына.
Дани спрашивает:
- Покурим в окно, пока мамки нет?
- Покурим, а как же.
Наши мамы до сих пор свято верят, что мы никогда не пробовали курить. Или очень натурально делают вид.
Мы курим в форточку и говорим о ерунде. Например, о том, как сегодня мне удалось нахально сунуть закладку в обрамление рекламного щита прямо у метро Менделеевская, у всех на виду. Или о том, как Дани почти уговорил ночного оператора Олю сходить с ним на свидание. Опять, конечно же, при помощи своей французской байки.
- А вдруг ей лет тридцать? — говорю я.
- А вдруг все сорок?
- А вдруг она мужик? Никто ж ее не видел.
- Типун тебе!
Мы выбрасываем окурки, и некоторое время молча смотрим в квадратик вечернего неба. Тогда я в первый и последний раз сказал:
- Дань, может, бросим это все, а? Доучимся, ты поедешь в Европу писать свою книжку…
- Может и стоило бы, — отвечает Дани, глядя в пол своими глазами-плошками. — Может и стоило…
Он шумно выдыхает и начинает новую фразу с совершенно другой интонацией, и мое настроение меняется, и даже свет на кухне становится будто бы ярче.
- С другой стороны, — говорит Дани, — не так ведь все и плохо. Совсем даже не плохо. Посмотрел я сегодня на Энфилда… Нормальный вроде мужик.
И вот здесь мы оба входим в точку невозврата. Влетаем в нее с разбега, с трамплина. Мы снова начинаем романтизировать, боготворить и поклоняться. Именно здесь мы влипаем в вечную грязь.
- Нормальный мужик, справедливый, — поддерживаю я. — И то, что он тебе навалял чутка…
- За дело, в принципе, навалял, — соглашается Дани. — Он же не просто так устанавливает правила, он хочет, чтобы их соблюдали…
- За это он платит деньги, — эхом отзываюсь я.
- Хорошие деньги, — подтверждает Дани.
- Нормальный парень, — говорю я.
- Более чем, — кивает Дани.
И мы оба отталкиваемся и катимся вниз, но даже не подозреваем об этом.