Продолжении историй о сказках и цензуре. Советская эпоха породила особый вид цензуры: в детских книжках стали искать скрытые смыслы, симпатии к прежнему царскому режиму, религиозные предрассудки.
И большевики начали решительную борьбу с таким традиционным сказочным приемом как очеловечивание животных, перенесение на животных человеческого образа и его свойств. Как было сказано, все эти говорящие зайцы, волки и медведи отвлекают ребенка от реальности. Среди пострадавших от такого подхода оказалась, например, “Курочка-Ряба”: эту сказку стали вычищать из библиотек.
Другую смешную историю рассказал журнал Story: Под запрет попал “Конек-Горбунок” – в этой сказке увидели вредную теорию о добром царе, и цензор с возмущением докладывал в Главлит, что к тому же нашел в тексте неприемлемую для детей эротику:
“На стр.42 даже порнография – старый царь жениться хочет: "Вишь, что старый хрен затеял: хочет жать там, где не сеял! Полно, лаком больно стал!” Считаю “Конек-Горбунок” к выходу в свет нежелательным”.
Поиск нежелательных для детей намеков – с этим постоянно сталкивался Корней Чуковский. Его заставляли, например, переделывать “Муху-Цокотуху”, и порой цензоров возмущал не только текст, но и иллюстрации.
В уже опубликованной “Мухе-Цокотухе” цензоры нашли эротический подтекст. Вот что писал об этом Чуковский: “По мнению Главлита, рисунки неприличны: “комарик стоит слишком близко к мухе”, она “улыбается слишком кокетливо”, “они флиртуют”.
Это было, впрочем, еще не самое страшное. Чиновники из наркомата просвещения пришли к выводу, что “Муха-Цокотуха” подрывает веру детей в торжество коллектива, что она восхваляет кулаков (“а жуки рогатые, мужики богатые”). А комарик в гусарском мундире – это, по мнению цензоров, было замаскированным восхвалением царских офицеров.
Как напоминала “Комсомольская правда”, в поиск нежелательных смыслов у Чуковского включился и Троцкий: в 1922 году в “Правде” он резко раскритиковал писателя.
И по одной из версий, причиной стало опубликованное Чуковским годом ранее стихотворение “Тараканище” - в нем увидели как раз карикатуру на Троцкого.
Стали говорить, что эти стихи написаны о военном министре советской республики и теоретике "красного террора":
Он рычит и кричит,
И усами шевелит:
“Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую”.
Чуковский жаловался в Главлит на то, как его замучили придирками и риторически вопрошал: что еще найдут цензоры в его стихах? “А еще могут сказать, что “Крокодил” – это переодетый Чемберлен, а “Мойдодыр” – переодетый Милюков”.
Между тем в “Крокодиле” цензоры нашли не только Чемберлена, но и издевательство над классиками.
Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда бы видеть это мог…
“Да это же пародия на “Мцыри” Лермонтова!” – возмутились партийные чиновники. А курирующая народное образование Надежда Крупская объявила это пародией на “Несчастных” Некрасова. И как писал об этой истории “Русский журнал”, это уже было обвинение пострашнее: ведь одно дело дворянский поэт Лермонтов, а совсем другое – революционный демократ Некрасов.
В пособиях по дошкольному воспитанию Чуковского приводили в качестве примера того, как враги в своих книгах протаскивают чуждые советскому обществу идеи: “У Чуковского и его соратников мы знаем книги, развивающие суеверия и страхи (“Бармалей”), восхваляющие мещанство (“Муха-Цокотуха”), дающие неправильное представление о мире животных и насекомых (“Тараканище”), а также книги явно контрреволюционные”.
Однако всех, пожалуй, превзошли своей фантазией чиновники из Главного управления по социальному воспитанию детей: они осудили сказку “Мойдодыр” за то, что в ней автор оскорбил... трубочистов. Но подробнее об этом - в следующей публикации, в продолжении наших историй о сказках и цензуре.