В сентябре в кинотеатрах — постановка театра Donmar «Кориолан» с Томом Хиддлстоном в главной роли. К старту показов — наш рассказ о главном герое.
«Кориолан» — одна из поздних пьес Шекспира, написан был, предположительно, в 1607 или 1608 году, впервые опубликован в первом фолио (первое официально выпущенное собрание пьес Шекспира, издано в 1623 году).
Хотя историки спорят и по поводу существования реального человека, и по поводу мотивов, им двигающих, все же принято считать, что историческим прототипом главного героя являлся римский полководец Кай (Гай) Марций. В 493 г. до н.э., еще будучи юношей, он отличился при взятии Кориол, после чего и стал называться Кориоланом. Пытался избраться на должность Консула, но своей гордыней и неприкрытой ненавистью к плебсу лишь настроил всех против себя и избран не был. В 491 г. был изгнан из Рима за то, что предложил во время голода повысить цены на казенный хлеб, точнее, не пожелал раздавать его бесплатно. Бежал к вольскам и вместе с ними пытался отомстить Риму, но в последний момент принял решение пощадить город. После этого, по одной версии, его убили пришедшие с ним разгневанные вольски, по другой — он дожил в изгнании до глубокой старости. Его биография содержится, например, в «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха (110-115), которые и явились основным источником для шекспировского сюжета.
Нам довелось прочитать очень разные жизнеописания Кориолана, представляющие его и как человека чести, и как последнего подлеца. Если вы откроете Википедию, то увидите там глубоко отрицательный образ предателя. Но свидетельств в пользу именно такой версии примерно столько же, сколько в пользу героической.
Спорить не будем. Нас интересует Кориолан таким, каким его нарисовал Шекспир, а Шекспира никогда особо не волновало соответствие историческим фактам. Куда интереснее для него была личность, люди и обстоятельства ее формирующие.
Впрочем, и у шекспировского Кориолана трактовок куда более одной. Чуть позже мы поговорим о том, как считалось правильным ставить «Кориолана» в СССР, но не только наша страна переписала пьесу по-своему. Началась волна «антикориолановских» постановок с... Брехта. Да, великий немецкий драматург перекомпоновал и отчасти переписал Шекспира для того, чтобы подчеркнуть все отрицательные стороны Кая Марция и практически убрать положительные. Герою отказано в праве сражаться ради блага Родины (только ради приумножения собственной славы), он страдал манией величия, был полностью лишен романтических черт и даже на героическую гибель права не имел. Оно и понятно: в те годы, когда Брехт работал над пьесой, страх перед властью одной сильной обаятельной личности, к тому же личности, ставящей себя выше других, был очень силен, и не только в Германии. Современные постановки во многом «растут» из версии Брехта: редкое демократическое общество признает нормальным то отношение к народу, которое практиковал знаменитый военачальник. А мы попытаемся немного реабилитировать этого, возможно, самого противоречивого шекспировского героя. Вы с нами?
Портрет героя
Итак, Кай Марций Кориолан. На поверхностном уровне — человек с посттравматическим синдромом, не умеющий жить в мирное время, выращенный и «заточенный» на то, чтобы воевать, искать врагов и сражаться — там и только там он счастлив. Горделив, гневлив, презрителен, груб, не считается с чужим мнением, с традициями и правилами, идущими вразрез с его представлениями о чести и доблести. Ставит себя выше других (немного смешно писать такую характеристику о патриции в Древнем Риме. Как будто в классовом обществе остальные представители верхних слоев осознают себя иначе). Но! Честен, открыт, бесстрашен, не алчен, способен на любовь, дружбу и верность.
На этом же, поверхностном, уровне можно еще увидеть мужчину-сына-мальчика, задавленного авторитетом властной матери, чьи амбиции в итоге и приводят к трагическому концу. Мать хотела видеть его воином, мать хотела видеть его на вершине славы — и она сделала его таким. Всю жизнь он стремится к поставленным ею целям.
Сквозная для Шекспира тема: сильная женщина, мечтающая о славе для мужчины, приговаривающая в итоге и его, и себя. И мужчина, великий воин, поддающийся соблазну или чужой воле, принимающий губительное решение. Знакомо? Знакомо. И у Шекспира. И в истории. Но. Есть одно огромное «но». И это «но» — собственно то, о котором просит, не понимая, о чем просит, мать. И то решение, которое принимает сын, зная, какой страшный выбор делает. В отличие от большинства «ломающихся» героев этот поддается не соблазну личного блага. И это важно. Это, возможно, ключевое.
Если порыться в этих «картинках» глубже, то оказывается, что постоянно возникает вопрос, модели ли поведения героя сбоят или сбоят нравственные и моральные принципы «мирного времени». В системе ценностей Кая Марция — честь, храбрость, верность слову, уверенность в друзьях, прямолинейность, ведь хитрость допустима лишь в форме тактики боя. Презрение к трусам, ненависть к врагам. И в этой системе очень четкая субординация, где каждый знает свое место (это понятно и по отношению к полководцу, и по отношению к матери). И жесткость, грубость речи, необходимая в ситуациях, когда нужно мгновенно принимать решения, и когда окрик позволяет прийти в себя оступившемуся. На войне ясно, кто враг, а кто друг, кто боец, а кто трус.
Итак, вот она, система координат, система ценностей Кая Марция, прописанная Шекспиром более чем отчетливо — резкими, контрастными тонами. Если храбр, то безудержно, если гневается, то страшно, если верит, то до конца, если презирает, то даст это понять так отчетливо, что не оставит себе ни шанса на расположение в ответ.
И что же не так в этой системе координат? Никто не скажет, что это набор качеств отрицательного героя, пусть и отчаянно неприятного. И все же именно с этим набором качеств человек, которому должно быть национальным героем, лишь поднявшись на вершину славы, мгновенно оказывается изгоем, а затем и — по нормальной системе ценностей — предателем.
В Риме кризис. Кризис экономический, немедленно влекущий за собой кризис политический. Народ голодает и возмущен ценами на хлеб — народ недоволен властью патрициев. Зреет бунт. Патриции пытаются сгладить конфликт, но, разумеется, не методами экономическими, а исключительно популистскими. Народу дают право выбрать трибунов, давая, таким образом, некую иллюзию участия во власти. Война размывает конфликт, но затем, после победы, он становится еще более острым, и патриции пытаются решить конфликт при помощи «сильного лидера». Лидер-воин, по определению не способный быть лидером-политиком, политическую битву проигрывает, и «свои» мгновенно отрекаются от него, соглашаются на популистские меры, которые, конечно, временно снимают напряженность, но на завтра окажутся еще более страшным кризисом. Про какое время написано? Про какую страну?
Враги
В «Кориолане» нет однозначных героев. Вроде бы довольно много отрицательных. Но не Авфидий, отчаявшийся победить Кориолана в честном бою и мечтающий о вероломном убийстве, не мать, ради собственных амбиций толкающая сына на отчаянные поступки, не трибуны, легко манипулирующие толпой, нет, самый неприятный герой пьесы — народ, плебс. Знаете, есть такой термин — «марксистское шекспироведение». Эта ветвь литературоведения считала, что народ в «Кориолане» нельзя считать отрицательным персонажем, ибо он по-детски наивен и политически недальновиден, но последователен в решениях: идет за тем, кто может ему помочь. Советской науке не оставалось ничего иного, ибо как может быть Шекспир против народа? Но, как говаривал Кин, даже если вымарать все реплики, как иначе истолковать сюжет? Всегда были и есть «они» и «мы». И эти «мы» всегда будут считать, что «они» все делают не так и намеренно во вред.
Мнят они, у печки сидя,
Что знают все, чем занят Капитолий:
Кто в гору там пошел, кто процветает,
Кто пал, кто с кем в союз вступил, кто в брак.
Они лишь тех, кто им по нраву, любят,
А чуть кто им не люб — мешают с грязью (здесь и далее перевод Ю. Корнеева) — говорит о плебсе Кориолан. Опять-таки, про какое время написано?
С другой стороны, в чем винить обывателя? Он просто хочет тихо и спокойно жить, иметь вдоволь «хлеба», растить детей и не воевать каждый день с соседями. И чтобы как можно меньше усилий предпринимать для этого самому. А тех, кто будет этой спокойной жизни мешать и кричать о том, что для этого надо сначала сделать что-то, — тот враг отечества, и сбросить его с утеса.
Ни любви, ни уважения нет между «мы» и «они». Есть правила игры, которых стороны старательно придерживаются, маятник качается то в одну, то в другую сторону, но в открытую форму войны ни одна из сторон перейти не хочет. Плебеи шепчутся меж собой, что им не за что ценить и уважать знать, знать ни во что не ставит народ, но и те, и другие боятся силы. Силы не боится лишь Кай Марций, а потому говорит открыто о том, что думает.
Безумье — верить в вас,
Меняющих ежеминутно мненья,
Превозносящих тех, кто ненавистен
Был вам еще вчера, и поносящих
Любимцев прежних!
Конечно, конфликт Марция и плебса — основа трагедии, поэтому написан он жирными мазками, так, чтобы всем было понятно: вот он конфликт, вот они, его стороны. Наверное, можно увидеть историю и как конфликт сильного мира сего, богатого, неспособного контролировать эмоции, бесчеловечного патриция и несчастных, обездоленных, всего лишенных римлян. Наверное. Шекспир писал «Кориолана» во времена, когда и в его родной стране было не слишком спокойно и когда тема голодных бунтов тоже была актуальна. Интересно, кому тогда сочувствовали зрители?
Итак, Кай Марций ненавидит плебс. А плебс ненавидит Марция. И измеряет его, разумеется, по своей мерке.
«Пусть мягкосердечные простаки думают, что он старался для отечества. На самом-то деле он поступал так в угоду матери; ну, отчасти и ради своей спеси, а ее у него не меньше, чем славы», — говорят о нем.
О взаимной ненависти Марция и плебса знают и его друзья, и его мать. Но восторженно толкают его к краю пропасти. Считать ли это трагической ошибкой, просчетом ослепленных любовью или верой? Или, по сути, предательством, как впоследствии оценит это Марций?
Человек, привыкший сражаться с врагами лоб в лоб, недооценил и трибунов, не столь явного противника, чье орудие — демагогия и умение уболтать, чья армия встает лишь под знамена страха и жадности. Трибунам стоило лишь слегка запалить фитиль — и пламя понеслось в сторону Сената, и сказанные Кориоланом слова про вероломность плебса мгновенно продемонстрированы на деле.
Трибуны. Избранники народа, его заступники. Отличные портреты опытных политиков. Манипуляторы, точно считывающие слабости сторон, которые необходимо стравить.
Брут
Иль его мы свалим,
Иль наша власть падет. Мы с этой целью
Должны внушать плебеям, что всегда
Он ненавидел их, что, если б мог,
Он превратил бы их во вьючных мулов,
И вольностей лишил, и рот заткнул
Защитникам народа, убежденный,
Что чернь в делах и разумом и сердцем
Не выше, чем верблюды войсковые,
Которых кормят, чтоб таскали грузы,
И бьют, когда они под тяжкой ношей
На землю валятся.
Сициний
Все эти мысли
Плебеям мы внушим, как только он
Их спесью оскорбит, что будет скоро:
Ведь Марция на чернь науськать проще,
Чем на овец собаку. Разом вспыхнет
Народ, как куча хворосту, и дымом
Его навеки закоптит.
Так и случается, и трибуны опытной рукой скидывают Марция с шаткого пьедестала.
Заканчивая тему явных врагов Кориолана: один из лидеров вольсков — Авфидий. Очень занятная «ролевая модель» — отношения этих двоих. До какого-то момента эти отношения, быть может, самые честные в этой истории. Противники, испытывающие уважение и восхищение друг к другу, ведущие честный бой, культивирующие и подкармливающие свою взаимную ненависть. Притяжение между этими двумя людьми огромно. Они как две стороны магнита, как два близнеца, ищущих вторую половину. Некоторые исследователи пишут о том, что Кай Марций искал в Авфидии ту мужскую силу, которой был лишен, поскольку рос без отца, некоторые видят сексуальный подтекст.
Примеры таких мужских «дуэтов» в литературе не редки, можно посмотреть на шекспировских же Отелло и Яго, с «разрушу то, чем не могу обладать». Отелло принимает «правду» Яго и готов уничтожить Дездемону так же, как Кориолан, пришедший к Авфидию, объединяется с ним, чтобы разрушить Рим. Но более поздний герой Шекспира, Кориолан, остается в памяти зрителя тем, кто сумел, вопреки гневливости натуры, проявить милосердие.
Силы неравны. Авфидию никогда не стать таким, каков Марций. Нет ли в нем той безграничной внутренней силы, слабее ли его неукротимость или просто он менее сильный воин — но раз за разом он терпит поражения.
Когда изгнанный из Рима Марций приходит к Авфидию со своим:
Поставь себе на службу жажду мщенья,
Которой я пылаю, ибо буду
С остервенением злых подземных духов
Я биться против родины прогнившей.
Авфидий, как бы ни был он исполнен внезапных дружеских чувств, несомненно, ощущает себя победителем. Он с восторгом принимает Марция как друга и как равного, но слишком плохо оценивает и себя, и его. Марций, даже с переломленным хребтом ценностей, все равно сильнее его в разы. Его гнев, его ярость, его сила заразительны. Авфидий и до того не имел среди воинов авторитета победителя, ибо терпел поражения от Марция раз за разом, а теперь внезапно и вовсе оказался номером вторым, не обладая ни его харизмой, ни его страстью. Зависть и обида вновь овладевают им. И этот честный враг, пытавшийся стать или казаться честным другом, оказался лживым врагом. Не тем, кто готов на открытый бой, а тем, кто, как и трибуны Рима, затевает игру за спиной. И доводит ее до конца.
Авфидий восхищается в Кориолане его свирепостью, яростью и постоянством бога войны (не зря сравнивает его с Марсом). Но не понимает того, что пришедший к нему Кориолан, кажущийся еще более ожесточенным, на самом деле мучительно перерождается. И его решение пощадить Рим — решение не того человека, у которого был на все один ответ — драться! Кориолан изменился, а Авфидий остался прежним, и он разочарован в своем божестве, в своем идоле, который оказался не Марсом, а человеком. Не драконом, как кажется уязвленному в своей любви Менению, но именно человеком. Кориолан не прощает Рим, не может и не хочет вернуться туда. Просто для него в понятии «честь» появились еще какие-то оттенки помимо победы в бою.
Кто-то из критиков написал, воспользовавшись теми образами, которые, говоря о Марции, использует Менений, что «гусеница, так и не ставшая бабочкой, не может принять ту, что бабочкой стала, ужасается ее изменениям». Оставшись «гусеницей», Авфидий презирает «бабочку» и продолжает мерить историю своими «гусеничными» мерками.
Меня рубите, вольски, на куски!
Мужи и юноши, мечи омойте
В моей крови! Мальчишка! Лживый пес!
Коль летописи ваши пишут правду,
То вы прочтете там, что в Кориолы
Я вторгся, как орел на голубятню,
Гоня перед собой дружины ваши.
Я это совершил один. Мальчишка!
Так Кориолан в последний раз напоминает Авфидию, что великий воин среди них лишь один. Авфидий по сути теряет свою воинскую репутацию, сначала приняв врага в дом и в войско, потом упустив в его пользу бразды правления, а затем вероломно убив его (не сказать, чтобы при полном одобрении своих сенаторов). И убив соперника в отчаянии зависти, в летописи он все равно остается проигравшим. А также предателем воинской чести, ибо убивает вероломно, не в честном бою.
Продолжение тут