Плотно закрыть дверь, выпить красного крепленого, забраться с ногами в кресло, обложиться книгами. Полистать Мифы древней Греции, утратить кокон повседневности, испугаться своей хтонической сторукости и успокоиться, вынырнув в темноту, где сокровенное на поверхности.
но может мы зазвучим
новыми формами
согласно
когда отыщем
нашу Землю
Или открыть Юнга, нырнуть в зазеркалье собственной двойственности, где анимус и анима едины, а любовная вигилия длится вечно.
так я – женщина? ты – мужчина?
но моё ртутное переключенье
зажиганья под кожей – в два раза быстрее.
твоя лунная чуткость –
вкрадчивей влаги
в капиллярах, в серебряном костном свеченье.
так
я ни с кем ещё не
вплывала в себя,
тобой к себе возвращаясь.
лишь ветер оплёл нас, крылатое тело,
восьмирукое, двухголовое,
односердечное,
двое мужчин яростно
заспорили о ведущей левой.
две женщины продолжали ласкать друг друга.
твоя уступала, и мой мужчина
пил с её губ, погружаясь, всё глубже
шепча о десяти звёздах вигилий
Стихотворения Валерии Исмиевой завораживают, как шкатулка с полудрагоценными камнями-амулетами. Наверное, поэтому мне не хотелось выуживать стилистические приемы и недостатки, которые бесспорно можно найти в любом тексте. После прочтения стихотворений Валерии хочется позволить себе побыть в созданном ею пространстве под разномастным шатром ее воображения и отдаться на волю своих рецепторов. Признаюсь, что пару раз заглянула в словарь, но впечатления это не испортило.
Интересно наблюдать, как автор нанизывает на нитку пережитого и познанного цветные, разные по форме, отшлифованные собственной интонацией образы-минералы, умело сочетая агат и бирюзу, амазонит и яшму, делая разрозненное единым, воспевая чувственную эклектику как свой фирменный рецепт, особый принцип взаимодействия с другими, как в верлибре «Танец» с четким внутренним ритмом, после прочтения которого остается терпкое послевкусие.
в дрожи, как на ветру
ранней порой весенней
ты всматривался, ища моё отраженье.
наших глаз ожерелье переливалось.
я расстёгивала манжеты на руках сплетённых, до чего же тесна нам эта рубашка!
белый яд в игле скорпиона так ищет тело.
не его ли танец научил, смиряясь
разделённости-нас-в-пределах-движенья,
выведывать каждый изгиб желанья?
Легко и немного по-хулигански автор играет метафорами, примиряя Эроса и Танатоса, который «вслед за эросом свернул за огород, где стрелки мечут лук…», просит от лица своей героини Андромахи хоть на время забыть о марсианском мужском предназначении, ведь «над площадью пустынной, как арена, алеет неба раскалённый диск. Цивилизации стеклянный обелиск раздавлен». Становится понятно, что в стихотворении «Андромаха» в игре слов зашифрован остро стоящий вопрос, в решении которого мы бесправны, «смертным нам не перейти черту. И параллелен будней караван, послушны ниткам взмахи ног и рук», так что только и остается просить, напоминать:
но этот путь – стон муки без прикрас.
что Трои перерытая руда,
сражения, герои, города!
не в них трепещущая явь,
боль, блажь и дрожь от соприкосновенья…
О хрупкости и беззащитности всего живого перед смертью говорится и в стихотворении «Улитка»:
ты лежишь на моей ладони, почти зеро.
капля скользкой материи, немой язык,
лодка, танцующая очертания берегов,
дрожь, заменяющая и жест, и крик.
где твоё море, ленточка гребешка,
прянувшая вдогонку слепому азарту в шельф,
ушко, упрятанное внутри рожка валторны,
всасывающей созвучий шлейф?
И очень важно, что это «почти зеро», но вместе с тем «perpetuum mobile! каждым глотком растящий свой дом (на колене? на животе?)» хватается за жизнь, радуется каждому нарощенному слою-опыту и в итоге почти как у Булата Окуджавы «крест деревянный иль чугунный», когда «врёт на твоём арго, сдавая плинию карты и ублажая рот всеми оттенками нежности эскарго». Изящно, сильно и просто, как нефритовые четки Эраста Петровича – эскарго для нас для всех в грядущей мгле, но улитка-кавалергард об этом не знает. Или не хочет знать?
А пока Das Herz aus Glass, по-евтушенковски светло, глубоко и печально, как горный хрусталь, «остаются лишь крошки стекла – жизнь прошла! Нет, есть другой ответ».
Среди тысяч деревянных игрушек
звенит на ниточке
Das Herz aus Glass.
некуда спрятать его,
неверную ноту,
рубиновый сгусток.
щёлкнули ножницы, срезал –
вот оно, тёплое,
вздрагивает на твоей ладони
так назначь поскорее цену
и
вынимай осколки:
может однажды
их наберётся столько
что ты снова сложишь из них
свой мир
Что автор и делает.
