Вся эта история случилась в конце девятнадцатого века в больнице имени царицы Евдокии. Автор не ручается за исторические реалии этой истории, лишь за то, что они действительно были. Сама история могла бы просто присниться во сне, и утром вы бы, наверное, улыбались.
В больнице имени царицы Евдокии, в палате номер одиннадцать с утра светило солнце. Солнце всходило в этой палате, когда просыпался ее единственный обитатель - не ходячий старик Александр Евгеньевич. Александр Евгеньевич был в начале парализован практически полностью - мог только улыбаться шевелить головой и двигать пальцами одной руки, да и то, наверное, из-за своего упрямства - ведь рука ему была нужна для того, чтобы писать письма любимой жене - прекрасной и обожаемой актрисе Анне Васильевне.Сейчас он мог шевелить обеими руками и старался рисовать для нее все те, что видел во сне. А еще он улыбался. Как он улыбался! Все врачи и медсестры старались хотя бы один разок заглянуть к нему в палату, чтобы потом разнести по больнице тепло его улыбки вместе с обедами и уколами.
Несколько раз, его лечащий врач начинал несмелый разговор о том, что лечение может помогать ему и дома, но Александр Евгеньевич просил оставить его в больнице еще на немного, ведь у его Анечки спектакль, а ее руки слишком нежные и хрупкие, чтобы ухаживать за больным лежачим мужем.
Анна Васильевна, с гордой осанкой, в битых молью и штопанных перештопанных платьях приходила к мужу, ласково звала его "Плюша" и уходя уносила с собой его письма, которые он писал ей каждый день, а на тумбочке оставляла письма ему, которые он перечитывал перед сном. И его улыбка сияла ярче всех солнц.
Остроумный, веселый старик умудрялся задавать всей больнице особый тон - заражаясь его жизнерадостностью, больные старались поскорее выздороветь, или хотя бы поскорее встать на ноги, чтобы погреться в лучах его улыбки и унести с собой часть той осязаемой волшебной любви. Но потом, внезапно в больницу пришла незваная гостья - Пневмония, и своим пристанищем она выбрала палату номер одиннадцать, может быть, ей тоже хотелось послушать Александра Евгеньевича? Анну Васильевну временно перестали пускать в палату, ее муж был слишком слаб, и она могла принести на длинном подоле своего платья какую-нибудь ужасную инфекцию. Но он, по-прежнему, хотя бы раз в день писал ей письма - и студенты медики передавали ей - его письма и читали ему ее. А потом, кто-то из них догадался передвинуть кровать Александра Евгеньевича так, чтобы он мог смотреть в окно. И каждый день в одно и тоже время Анна Васильевна приходила в больничный скверик прохаживалась у него под окном, пританцовывала или разыгрывала немые сценки, и Александр Васильевич неизменно улыбался так, что даже в самый пасмурный день в больнице имени царицы Евдокии светило солнце.
Он по прежнему мечтал прийти на ее спектакли, вспоминая, какой красавицей она была сцене, как плакал или смеялся весь зал повинуясь лишь ее голосу или движению ее ресниц.
На самом деле старенькая Анна Васильевна уже давно не играла. Она служила в том же театре костюмером, подбирала и ухаживала за платьями, но мужу всегда рассказывала и писала про новые спектакли и неизменно, добавляя достоверности, жаловалась ему, что она уже слишком старая для театра и ей дают роли лишь старух и матерей, которые либо ходят по сцене немыми памятниками молодости, либо сидят в углу - как элемент декорации.
В этот день, Анна Васильевна, после прогулки в сквере под окнами мужа поехала в театр, ей нужно было подготовить и упаковать платья для выездного спектакля, ей помогала в этом гример - Глафира, маленькая хрупкая принцесса, мечтающая стать балериной.
К сожалению, сломался и сломался совершенно безнадежно, один из чемоданов, куда они паковали костюмы.
- А может быть, попробуем вот этот чемодан? - Глафира потянула за ручку и вытащила из подсобки старый потертый зеленый чемодан.
Анна Васильевна обернулась и схватилась за сердце. Жестом она отогнала Глафиру от чемодана и сев около на него на колени провела по обивке рукой. Ее руки давно были похожи на птичьи лапки и кольца стали для ее высохших пальцев велики и она обертывала пальцы тонкими полосками бархата, чтобы они не сваливались.
Погладив крышку чемодана, Анна Васильевна прикрыла глаза.
В тот год, она была влюблена, больна страстью к одному актеру - студенту Павлуше Митрофанову. Он тоже желал ее и мечтал, как они сбегут вместе и даже пятилетняя разница в возрасте - актриса была старше него на пять лет его не пугала. Они решили бежать, как в тех спектаклях и пьесах. У них была слишком «театральная любовь»
Она принесла этот чемодан и спрятала его в подсобку, но вечером, после спектакля, где Анна Васильевна играла Оделию, ее муж ее обожаемый Плюша пришел к ней гримерку, как обычно, и принес ей "Мажорнетки" самые вкусные в мире шоколадные конфеты - их продавали в только то открывшемся универмаге на Тверской. Конфеты, конечно, назывались как-то по другому, но они оба звали их "Мажорнетки", Александр Евгеньевич покупал их для нее, когда они хотели "помажорить" и не было в мире вкуснее этих маленьких шоколадных кусочков с начинкой из разной помадки, в деревянной коробочке обшитой розовым шелком.
И она никуда не уехала. Уже тогда он уже умел улыбаться, как солнце, так что Анна Васильевна смеялась, что смотреть на его улыбку - как смотреть на солнце, глазам больно. А он стоял у ее ног на коленях и утыкался лицом в юбку ее пышного платья улыбку. Так умел только ее Плюша.
Анна Васильевна открыла чемодан, и достала из него коробочку, обшитую розовым бархатом. В коробке что-то гремело, как камушки.
В эту минуту Анна Васильевна была так прекрасна. Она закрыла чемодан, достала лист бумаги и ручку и нетерпеливо махнув рукой Глафире, чтобы та ничего у нее не спрашивала, поставила на крышку чемодана чернильницу, положила лист бумаги и коробку с Мажорнетками.
" Мой дорогой Плюша,
Сегодня я снова была в главной роли. Я согласилась сыграть маму Оделии, в том спектакле, который ты так любишь, помнишь? Я снова парила над сценой, как раньше в те минуты, когда могла прожить тысячу жизней, как это волшебно, снова быть там, не в роли предмета мебели. А после спектакля, Глафира, наш костюмер, подарила мне коробочку Мажорнеток, помнишь их? Представляешь, они по-прежнему продаются и у каждой конфеты вкус счастья..."
Анна Васильевна открыла коробку и зажмурившись с хрустом разгрызла конфету и пусть она была тверда как камень, зубы у Анна Васильевны были по-прежнему хороши, а у конфеты был вкус счастья...