Сейчас не помню какой год, но был еще Союз, и до развала его было далеко. Трое адвокатов: Чистов Юрий Михайлович, Стукалова Елена Григорьевна и я должны участвовать в Аламединском районном суде по одному уголовному делу. Суть дела такова: отец и двое его взрослых сыновей похитили целый самосвал колхозной пшеницы на корм скоту. Цена похищенного в суммовом выражении была не такая уж и большая, но усиливало вину и наказание, сговор, группа лиц, да еще добро общественное. Все трое под стражей. Дело у председателя суда. Рассмотрение должно было начаться после обеда. Но, как обычно, начало затягивалось , то судьи нет , то прокурора куда- то вызвали.
Тут нас собирает председатель суда и объявляет, что дело будет рассматриваться в выездном заседании в клубе колхоза. Мы приуныли, так как выездной суд ничего хорошего нашим клиентам не сулил . Выездные суды специально проводились в устрашение, в назидание чтобы другим неповадно было. Носили они, как писали тогда, воспитательный характер. Едва успеваю позвонить соседке, чтобы детей из садика во- время забрала. До пейджеров и сотовых телефонов было еще далеко.
Колхоз где -то за Токмаком. Это почти час пути. Процесс долго не начинается. Судья ждет пока народ соберется. А народ... пока скотину не накормят, коров не подоят, прийти не могут. Оно и понятно. Постепенно сельский клуб набивается до отказа: тут и стар и млад . Люди идут и идут больше от любопытства. Процесс начался совсем поздно, подсудимые вину признали, каялись, так как были пойманы с поличным. Как положено, выступили прокурор, адвокаты. И судья с двумя заседателями ушли в совещательную комнату для вынесение приговора.
Ждем. Чтобы скоротать время, выходим из клуба, уже хорошо вечерело, рядом какое- то озерцо, а там … невидаль для нас городских.... камыши (poros), такие красивые с коричневыми початками, похожими на копченую колбасу. Собрать их для икебаны - идея была моя. Юрий Михайлович увлеченно собирает нам с Еленой Григорьевной огромные почти метровые букеты. Уже быстро темнеет.
Возвращаемся в клуб. Снова ждем. Судья с заседателями как- будто провалились. Их нет и нет. Заходить в совещательную комнату по закону нельзя, да и позвонить неоткуда. Час, два, ждать становится невыносимо. Публика наполовину в клубе разошлась, у женщин с 4 часов утренняя дойка. Остальные...спят.. вповалку кто на стульях, кто в междурядье, а кто- то прямо по проходу, причем и дети тоже. Ото всюду слышится мощный, временами раскатистый храп.... А судьи нет. Наконец, он появляется. При тусклом свете клубной лампы спешно оглашает приговор.
Пока доехали до дома, уже полночь, Чистов на своем «Москвиче» нас развез. Выходя из машины, предупреждаю Елену Григорьевну, вы дверь пока не закрывайте, если меня домой не пустят, приду к вам ночевать. Жила она недалеко. Чистов, на всякий случай, предупреждает, камыши- то оставь, мало ли что, завтра утром тебе на работу принесу. Нет! вполне разумное предложение отклоняю. И вот с охапкой этих метровых кустов поднимаюсь на свой 3 этаж. Звоню. Ожидаю любой реакции, кроме той, что произошло. На пороге стоит муж, весь взволнованный, перепуганный, и первый вопрос, что случилось? Обнимает, «Господи, я так волновался, слава Богу, ты жива».
Вот вам и ответ на вопрос, как мы смогли, несмотря на все, вместе прожить почти 45 лет!
Но самое неожиданное было утром. Какая- то вся всклокоченная Елена Григорьевна встречает меня еще на входе, и с возмущением рассказывает - представляешь Бобырев меня не пустил домой, и через дверь кричал ей известному в городе адвокату , женщине с безупречной репутацией! чтобы шла туда, где была. Впустила свекровь. Надо сказать, что муж ее Анатолий Михайлович был очень уважаемым в юридическом сообществе человеком, фронтовик, член Верховного суда, им было обоим тогда чуть больше 50 лет, и для меня они были уже «стариками», не способными на проявление высоких чувств .
А камыши эти еще долго стояли в красивой китайской вазе, украшая гостиную, и напоминая такой смешной эпизод из моей очень богатой событиями адвокатской жизни.