Вечер купался в пожелтевших листьях деревьев. По дорожке парка, скрытой от любопытных глаз прохожих, шла молодая женщина. Остренькие плечики, черный топик, тату вокруг пупка и заношенные до бахромы джинсы делали ее больше похожей на угловатого подростка и только налитая молоком грудь да руки, вцепившиеся в старую зеленую коляску, складывали пазлы реальности.
Катюха шла, закусив губы так, чтобы ни единый звук не вырывался из глубины, но слезы было не остановить. Да, все окончилось тем мартовским холодным утром, когда она, разнеженная от его ласк, шепнула, что у них будет ребенок… А в ответ были жестокие слова, которые хлестнули как плетью - нагуляла… А ведь он у нее был первый, если не сказать, единственный…Глупая! Думала, что это в шутку он называет ее «деревенской дурочкой», а оказалось, что он …презирал ее с самого начала! Как он тогда сам собрал ее вещи и выставил за дверь. Она и одевалась-то в коридоре и все боялась: не увидел бы кто-нибудь. Но обошлось.
Девушка сглотнула образовавшийся комок и наклонилась к коляске – младенец спал. Счастливый, - подумала Катюха, - не надо заботиться ни о жилье, ни о деньгах. А вот ей-то и идти некуда. Домой возвращаться тоже смысла нет: мамка только рада была, что ее дочка в городе устроилась. В деревне работы нет, а ей еще двоих поднимать, а тут она, старшая, с лялькой.
Да, сегодня она последний день ночует с Максимкой у подруги: завтра приезжают ее родители и все – иди куда хочешь. Ладно, хоть после роддома Любаша ее приютила и не говорила, как некоторые, чтобы аборт делала. Да разве это ж можно – дитя убить? Он разве виноват, что отец его подлецом оказался? Только куда сейчас? На вокзал? Нет! Еще заберут как бомжиху…
-Катька! Катюха! - окликнул ее сзади женский голос.
Девушка обернулась. В накрашенной и кокетливо одетой женщине она с трудом узнала мамину знакомую. Кажется, они учились вместе. Вот некстати!.. Катерина обреченно вздохнула, понимая, что старая мамина подруга так просто не отвяжется. Врать или не врать про Максимку? А Лидия Павловна между тем подходила ближе и приходилось ждать и показывать, что она, Катюха, рада этой встрече…
2.
- Катенька!- голос Лидии Павловны был сама любезность,- ты откуда здесь? И с коляской? Подрабатываешь? Или твой?
-Мой! - врать не решилась, все равно при случае мамке расскажет, но голову подняла гордо, насколько позволяло склонившееся тело и руки, держащиеся за поручень старенького чуда.
- А не рано тебе, девочка? Детей заводить?
- Мне восемнадцать! Совершеннолетняя!
-Вот-вот, всего восемнадцать. А папаша-то есть у твоего? Кто в коляске-то? Девочка? Мальчик?
Мамина подруга деловито заглянула внутрь коляски:
-Ишь, какой голубоглазый! Ну, чего молчишь?
- Мальчик. Максим,- голос Катерины внезапно осип, и она произнесла имя сына шепотом. Ее настроение менялось как флюгер – напористость у маминой одноклассницы была еще та. Голова девушки буквально пухла от потока слов, которые вылетали изо рта немолодой женщины. «Ну, чисто, сорока стрекочет!- вдруг подумалось Катюхе, и она невольно улыбнулась, представив, как возле коляски расхаживает белобокая, в малиновом пальто, птица.
Лидия Павловна тоже обратила внимание на Катину улыбку, но расценила ее по-своему;
- О милом вспомнила? Ну-ну! Только, видать, неденежный он у тебя, даже коляску мальцу не справил. Ой, и хотела бы я тебе, Катюха, помочь, да не могу из отпуска только.
- Лииида! Лидуня! Ты скоро? – в тишину вечера ворвался еще один голос, бархатный, обволакивающий. «Любовник».- почему-то подумалось девушке, увидевшей, как заторопилась к мужчине в клетчатом мамкина подруга. И вздохнула облегченно: допрос окончен. И заторопилась домой к подруге – кормить малыша. О завтрашнем дне думать не хотелось…
Катюха привычно позвонила в дверь Любашиной квартиры. Второй, Третий.. Она привыкла, что дверь подруга открывала сразу же, но за дверью …было молчание. Родители приехали, - почему-то сразу подумалось девушке, и она устало опустилась на корточки. Дорога в никуда, которая должна была начаться завтра, стала реальностью сегодня, а она, Екатерина Васильевна Марычева, к ней оказалась не готова…
3.
Сколько просидела Катюха перед закрытой дверью? Минут двадцать? Полчаса? Нет, звонить она больше не решилась - смысла не видела, хотя там остались ее немногие вещи. Но это мелочи! Главное – рядом! Сынуля! Слава богу, молоко у нее свое, но вот пеленки и все остальное… Как же некстати приехали родители! Куда ей теперь? И, словно, почувствовав тревогу матери, заворочался, захныкал в коляске малыш. « Пора кормить»,- бездумно подумалось девушке, и она тут же на лестничной клетке вытащила из коляски мальчика и дала ему грудь. «А вот купаться, Максимка, нам с тобою сегодня не придется, да и жить негде, - уже вслух сказала она, - но ведь мы справимся?!» И малыш, как поняв, что матери нужна поддержка, широко улыбнулся в ответ. Так они и задремали вместе на ступеньках большого многоквартирного дома.
- Ты чего это тут, девонька?- разбудил Катюху голос дворничихи, - да еще с мальцом?
- Некуда мне, тетенька, - устало отозвалась девушка, - да вы не беспокойтесь: вот солнышко встанет, и мы пойдем…
- Сама говоришь – некуда… Погодь-ка! Ты же, кажись, здесь жила, в девятнадцатой?
-Жила.. Временно… У подруги.. Да у нее родители вчера приехали..
- И что же? Даже переночевать не пустили? Вот нелюди! А подруга-то что ж?
- Она родителей боится…
- Вот что, девонька, пойдем-ка со мной! Давай- давай, поднимайся! Паренька-то я, подожди, возьму.
Катюха отдала Максимку пожилой женщине и только тогда почувствовала, как отекли ее ноги от долгого сиденья на каменных ступеньках.
Дворничиха привела ее в свою небольшую служебную комнату, в которой только то и было, что кровать и комод, притулившийся у стены напротив. На комоде стояли старенький телевизор «Рассвет» и небольшая икона Божьей Матери. Анастасия Кузьминична ( так она велела Катюхе ее величать) положила спящего малыша на кровать, привычно перекрестилась на лик Богородицы, затем позвала:
- Катерина, давай на кухню, сейчас покормлю тебя сердешную, а уж потом кумекать будем, куда тебя пристроить. Оставила бы тебя, да некуда. Хозяин придет с работы, полежать надо, а тут ты.. да еще с мальцом.
Катюха прошла в чистенькую небольшую кухоньку. На столе стояла сковорода, в которой весело поблескивала желтыми глазами яичница. Девушка сглотнула слюну – последний раз она ела вчера, перед вечерней прогулкой. Анастасия же Кузьминична между тем достала из холодильника пакет молока и налила большую кружку. Увидев, что Катерина так и не решается сесть, а стоит, переминаясь в дверях, прикрикнула:
- Садись давай! Считай, что не тебя кормлю, малыша, раз он еще титьку сосит. Поешь, а потом подремай немного, до обеда тебя никто не потревожит.
Второй раз Катюху уговаривать не пришлось: яичница и кусок черного хлеба с молоком, поданные от души, показались ей самым лучшим лакомством, какое она когда-либо пробовала.
Проснулась девушка от тихого разговора. Мужской голос с кухни что-то выговаривал хозяйке. Катерина прислушалась – речь шла о ней.
- И зачем ты ее сюда привела? Ведь не зря ее оттуда выперли. Поди, стянула что-нибудь..
- Да побойся бога, Николаич! У нее же дитя. Куда она с грудничком?
- Детдомовка, что ли?
- Не знаю, не спрашивала. Но помочь-то надо. Ведь не объела она нас. Тем более, я уже и договорилась с Таисьей. Вот встанут, покормятся, и пойдем потихоньку.
- Да я ничего, Настена, мальца-то жаль, конечно, заходил я туда, смотрел: ладный хлопчик. Только сама понимаешь – негде у нас, да и что за девка? Непонятно.
Катюха встала, взяла Максимку на руки и вышла в кухню. Около старенького холодильника сидел плотный, коренастый мужчина с кустистыми черными бровями. Всем внешним видом хозяин походил на филина, вернувшегося с ночной охоты. Катюха несмело улыбнулась ему и тихо поздоровалась:
-Здравствуйте.. Мы сейчас уйдем.. - и замолкла, не зная, как обратиться к мужу Анастасии Кузьминичны.
-Борис Николаич я – ответил тот и обратился к жене: Ладно, Настасья, утрясайте тут свои дела, пристал я, пойду лягу.
В дверь позвонили. Дворничиха ушла открывать, и вскоре вернулась. Позади нее шла с двумя пакетами Любаша. Увидев Катюху с Максимкой на руках, заулыбалась радостно и защебетала виновато:
- Я не хотела, но они как узнали, даже слушать меня не стали. Особенно папка.. Но, понимаешь, я не могла… Они же мои родители. Вот, я вещи ваши принесла.. А вы тут сейчас жить будете?
- Нет, девонька!- остановила ее Анастасия Кузьминична, - негде у нас. В другое место я ее устрою. Что вещи принесла – спасибо! Только, если бы я не зашла к вам, где бы ты свою подружку искать стала? А вещи ее на помойку бы выкинула, если бы родители сказали? Добро – то до конца делать надо. Ладно, ступай давай, некогда нам. Ох, молодые вы еще, глупые. Вроде бы и взрослые, а все как в куклы играетесь, а дите живое, ему не только любовь, а и забота нужна, постелька теплая, а не лестничная клетка.
И, увидев, как сникла Любаша, добавила примиряюще:
- Ладно, оставайся пока, лишними руки никогда не бывают.
4. Вымытый, сытый и довольный Максимка ехал в своей старенькой коляске навстречу новой жизни. Три женщины: две молодых и третья, умудренная опытом, сопровождали его. Любаша, как всегда, что-то весело щебетала, Анастасия Кузьминична неторопливо и методично рассказывала Катюхе о том, как следует себя вести там, куда они сейчас идут. Катерина же вполуха слушала и ту, и другую. Но больше всего она радовалась, что уже сегодня у них с сынулей будет и место, где спать, и что покушать.. И даже работа, собственные деньги…Не надо ни у кого просить! Счастье-то какое!
Они подходили к небольшому кирпичному зданию инфекционной детской больницы. На крыльцо вышла немолодая женщина в белом халате. Увидев их, она призывно помахала рукой. «Таисья», - вспомнилось Катюхе.
-Ну, здравствуй, Васильевна! – поприветствовала подругу дворничиха,- принимай семейство!
- Приму, приму, Кузьминична,- добродушно отозвалась та и, поглядев на Катюху, спросила: Ты, что ли Катерина?
Я, - отозвалась несмело девушка.
-Ну, тогда айда со мной. Коляску оставь – она тебе пока не нужна будет. А пакеты я сейчас возьму.
И подхватив вещи, добавила: Прощайтесь давайте – некогда мне: за полчаса все сделать надо.
Катюха повернулась к провожающим, самым родным для нее на сегодняшний день людям. Подойти, обнять надо,- подумалось ей, но не смогла, а лишь неловко махнула рукой. Затем стремительно, с сыном на руках, шагнула в открытую дверь вестибюля.
Таисья Васильевна отвела ее в небольшую комнату. Белый потолок, зеленые стены, узкая панцирная кровать, тумбочка – все как в обычной больничной палате. Только у противоположной стены небольшая детская кроватка и пеленальный столик.
- Жить пока здесь будешь, а там посмотрим. Работать дворником начнешь, а через месяц в другое место определим. Анализы все сдашь за это время. Пища после всех, чтобы с персоналом и больными не контактировать,- и, увидев, как испуганно смотрит на нее девушка, уже мягче добавила,- все образуется, доченька, все образуется! Давай осваивайся тут, а мне идти нужно.
5. Каждое утро вставала Катюха засветло и, пока спал малыш, прибирала больничный двор, собирая в мешки рассыпанное по всему двору осеннее золото листьев. Правда, когда шли затяжные дожди, выходить было труднее - старенькое пальто не спасало, а туфли, купленные как-то на китайском рынке, грозили расползтись по швам. Да и в комнатке было не согреться. Середина сентября, а батареи еще не включили. Выручали Васильевна и Кузминична: одна принесла ей резиновые сапожки с утеплителем, другая из собственных ниток связала Максимке носочки и теплую кофточку. Любашу на территорию больницы не пускали, да и не могла она так рано приходить: все приветы передавала, а скоро вообще в Англию уехала – родители решили дать ей заграничное образование. Катюха взгрустнула – скучно все-таки без подружки ей, с «бабулями» обо всем не поговоришь. Девушка, улыбнулась, вспомнив вновь этих немолодых женщин. Какие они разные! Баба Настя, пышнотелая, со светлыми, зачесанными назад седыми волосами, все грозится отвести ее и Максимку в церковь – окрестить. А сама на картах любит ворожить – смешно! Бабушка Тася – совершенно другая, худощавая, в очках, волосы – мелкие кудряшки. Катюха до сих пор не поняла, химия это или настоящие. Разглядеть трудно – она всегда волосы под платком прячет. По этому, постоянному платку на голове, Катюха и думала вначале, что Васильевна тоже в бога верит, пока не услыхала однажды: «Бог…бог.. И где он, твой бог, Настасья, коли от беды оборонить не может. Главное – люди!»
- Катерина! – окликнул ее с крыльца женский голос,- иди-ка сюда!
Девушка повернулась. Молодая врач из третьего отделения, где лежали заболевшие груднички. Кажется, Таисья Васильевна называла ее Екатериной Алексеевной и советовала слушаться, но, по возможности, держаться подальше от греха. Значит, подходить надо, если зовет.
- Ко мне в отделение пойдешь! В палате грудничок лежит один, без матери, присматривать надо. Жить будете в одной палате с ним. Я
уже распорядилась- сказала, как приказала. И ушла, не сказав больше ни слова.
Уже в обед Катюха обживалась на новом месте. Васильевна, узнав, только головой покачала. Но куда деваться?... Не ей, обычной техничке, приказы начальства оспаривать. А младенец в палате оказался девочкой, маленькой и худенькой. И плакала она как-то неестественно, с хрипами, словно хотела громче и не могла. «Брошенная», - поняла девушка, не увидев на кроватке ни фамилии, ни имени младенца .И так жалко Катюхе стало малышку, уже с рождения обделенную, что она поклялась, что хоть ненадолго, но станет девочке родным человеком. «Я буду звать тебя Лизой, - обратилась она к брошенному больному ребенку, - Лизонькой. Тебе нравится?» И ей показалось, что маленький комочек пытается улыбнуться ей в ответ…
6.
Каждый день приходила Екатерина Алексеевна в палату к Катюхе. И вроде бы тезки, почти ровесницы, но ни одного доброго слова не услышала от нее девушка. Придет, брезгливо посмотрит на завернутую в больничное одеялко девчушку, развернет одной рукой, одетой в медицинскую перчатку, повертит. Малыщка заливается в плаче, а эта «мадам» ей и слова ласкового не скажет. И чего на детского врача, спрашивается, училась. Дитя-то в чем виновато? И приходилось Катюхе после такого осмотра брать Лизу на руки и успокаивать, шептать разные слова… А через неделю …
Зашла как-то в палату медсестричка, укол малютке ставить, увидела, что Катюха девочку на руках и держит:
- Ты что? Нельзя ! Она же сифилитичная!
- Как? Она же совсем маленькая!
- У нее мать сифилисом болела. А у тебя свой ребенок. Заразить не боишься?
Катерина оглянулась на Максимку. Розовощекий, он сладко посыпал в своей кроватке. Нет, сыночку она заразить не хотела.
-Хочешь, я тебе книжку принесу про сифилис у детей, - продолжала между тем медсестричка, - почитаешь в свободное время.
- Принеси. Только почему мне никто не сказал про это? Даже Екатерина Алесеевна – ведь она же сюда каждый день приходит!
-А «мадам» это надо? Ты для нее кто? Девка без мужика, без прописки и с лялькой неизвестно от кого… Она тебя, считай, облагодетельствовала. Ладно, некогда мне. Эта «королева» увидит, что я тут с тобою стою, мало не покажется…А к этой подходи даже поменьше – от греха подальше…
Весь день старалась девушка не подходить к кроватке малышки, а под вечер не выдержала. Перепеленала, покормила на руках.. «Бог не выдаст, свинья не съест!» – вспомнилась любимая мамкина поговорка, и так захотелось домой, в родное Кашино… «Нельзя туда, - одернула себя Катюха, - пока нельзя. На ноги встать надо».
Когда ребятишки задремали, открыла принесенную Раечкой книжку и углубилась в чтение: «Ребенок может появиться на свет с явлениями врожденного сифилиса. Для начального периода наиболее характерными являются поражения кожи и слизистых оболочек». Чем дальше читала Катюха, тем страшнее ей становилось. Так вот почему Лиза так тяжело дышит – не может из-за гнойничков внутри. И на ладошках у нее пузырьки, и лицо как светло-коричневая масочка. Господи! А она-то думала, что малышка просто другой национальности… Вот глупая! Девушка огорченно поглядела на малышку. Лиза, Лизочек! В чем же ты провинилась, что тебе досталось такое? И что же теперь делать ей, Катюхе? Бежать? Куда? Да, бежать-то ей и некуда… Пока дом ее здесь. Значит, нужно как-то беречь..Максимку… себя.. У Екатерины Алексеевны спрашивать бесполезно.. Остается одно - искать ответы в книге!
7. Всю ночь читала Катюха книгу. Задремала только под утро, да и то вполглаза. Еще сон приснился какой-то жутковатый. Привиделось, что стоит в палате женщина в белом одеянии и руки к ее сыну тянет, а тот отодвинуться хочет, да не может. А руки все длиннее и длиннее. Тут повернула она лицо к ней, Катюхе. А это Екатерина Алексеевна: коса длинная короной на голове, брови дугами, и только глаза злые, пустые. Потом женщина выхватила из кроватки Лизу и испарилась.. как туман…
Открыла Катюха глаза и сразу к кроваткам: нет, оба малыша на месте.. Максимка даже улыбается во сне…По привычке выглянула в окно. Надо же, снег выпал. Тоненький, тоненький. А поверх него кто-то веточку рябины бросил, такой застывший красненький цветочек. Жалко: когда растает – в грязь втопчут,- вздохнула девушка. И отвернулась от манящей прелести утра –захныкал проснувшийся сынишка.
Катюхины руки привычно начали свой неторопливый бег по дню: перепеленать, накормить, протереть все поверхности дезинфицирующим раствором. Максимке уже пятый месяц пошел. На пеленальном столике повернешь на животик, а он уже ползти куда-то пробует, топорщится своими ножонками, упирается в мамкины руки. Вот дома бы его да на теплый ковер или в подушки посадить! А здесь где? Не на пол же! Вот и приходится на руки почаще брать, чтобы хоть как-то повеселее сынуле было. Только и смотреть-то в палате нечего – одни стены крашеные. И в коридор с ним нельзя – инфекционное отделение. Как в клетке! Даже Таисью Васильевну не пускают, что уж говорить об Анастасии Кузьминичне. Девушка вздохнула. Да! А что Лизы-то не слышно? Катюха подошла к кроватке больной девочки. Олимпийский лобик малышки был неестественно бледен, открытые глазки смотрели вверх и были затянуты какой-то белою поволокой. И только губы да светленькие реснички трепетали чуть-чуть, моля о чем-то, только ей одной понятном. «Умирает, - испугалась Катюха и, выхватив девчушку из кроватки, ринулась с нею в коридор.- Помогите!» Сидящая на первом посту пожилая медсестра торопливо пошла ей навстречу: «Куда бежишь, оглашенная? Стой! Нельзя сюда!» И забрав у девушки сверток, унесла его куда-то в конец коридора.
Целый день промаялась Катерина в неизвестности: где малышка, что с ней. Ждала обхода, Екатерину Алексеевну, Раечку, но ни один человек не заглянул в ее палату, ни за книжкой, ни просто так. Пыталась выведать в пищеблоке, но и там ее расспросы встретили недружелюбно: «Твое дитя, что ли? Нет ее в палате, и радуйся! А померла если – тем лучше, всех освободила…» Так и легла спать Катюха с тяжестью на сердце: ведь неизвестность хуже всего, да и нелегко было смотреть на пустующую у двери кроватку.
8. Проснулась девушка от странного звякающего шума. Повернув голову, открыла глаза – у Лизиной кроватки стояла Раечка и собирала детское постельное. Почувствовав на себе Катюхин взгляд, резко повернулась и прошептала:
- Не смотри так! Жива, жива еще девка! Да только недолго ей осталось. Хорошо, если до вечера дотянет. Болезнь ее печень съела. Но сюда она больше не вернется – других заселять велено. Вот дезинфекцию и провожу. Да, и если книжка не нужна больше, я ее заберу.
Катерина молча подала ей книгу- перед глазами стояло личико маленькой девочки, с которой, хоть и ненадолго, свела ее судьба:
-Скажи, а что с ней потом будет? Ну, когда уже все…?- слова давались девушке с трудом..
-Похоронят где-нибудь.. Как бесфамильную… . Тебе-то что за корысть?
- Жалко… . Я уже и имя ей дала. Лиза.
- А зачем? Такие не живут долго. А если и живут, так маются. Тебе вон о своем думать надо,- сказала, как отрубила Раечка и вышла, плотно затворив за собою двери.
Ближе к обеду зашла и Екатерина Алексеевна. Выхватив из кроватки Максимку, она понесла его к столику, там быстро сдернула с него рубашонку и задрала маленькие детские ручки вверх, высматривая что-то подмышками. Малыш даже запищал, захныкал от такой бесцеремонности. Оторопевшая вначале Катюха подбежала и выхватила сына из ее рук, прижала к себе и только потом отразила, какие холодные у «мадам» руки:
- Екатерина Алексеевна! Он же спал почти! Сказали бы мне, я бы сама все сделала: и подняла, и сорочку сняла, и на руках подержала.
- Ничего с твоим сыном не сделается, поревет и успокоится. Смотри-ка прынц какой!
- Да вы же напугали его!
-Ты чему, девочка, возмущаешься? Живешь здесь на птичьих правах!...
А ведь, действительно, на птичьих, - подумалось Катюхе, и она ничего не сказала в ответ, хотя очень хотелось.
Уже поздним вечером, укачивая на руках Максимку, девушка вновь вспомнила о Лизе: « А ведь на ее кроватку никого не положили! Может, еще жива малышка?»
Утро принесло ей неожиданную радость: в дверь палаты тихонько проскользнула Таисья Васильевна. Женщина прижала палец к губам и прошептала: « Хватит, девонька, тебе здесь обитаться! Другое место я тебе нашла, получше! Сбирайся давай!
Но Катюха только головой покачала:
- Не могу я сейчас, баба Тася! Мне про Лизу узнать надо…
-Какую Лизу? – удивилась женщина.
- Она тут в кроватке лежала, Больная была, сифилис врожденный. Я ухаживала за ней. А вчера ее забрали, сказали, что умирает. Ты лучше со мной посиди сейчас. А я потом все разузнаю.
- Нет, Катерина, мне узнать проще. Ты в этой комнатке запертой сидишь, а я повсюду бываю. Добегу-ка я до одной знакомой. Она тут, внизу робит. Все и узнаю. А ты, девка, все равно настраивайся, ближе к вечеру я снова подбегу.
- Хорошо, Таисья Васильевна, буду ждать.
Когда женщина, попрощавшись, ушла, Катюха решилась выйти в коридор. До завтрака еще было время, и ей захотелось спуститься на лестничную клетку. Внизу кто-то разговаривал.
- И чего так долго, - услышала она мужской голос.
- Дела были! – резко ответил женский.
- Дела.. Дела… У меня тоже дела. Ты свое обещание когда выполнять будешь?
- Так не было ничего подходящего. Вот сейчас только вариант появился. Да только сложно - мать рядом. Недели две потерпеть надо.
- Ты меня завтраками не корми. Не больше недели.
- Попытаюсь,- ответила женщина, и мимо Катюхи, едва успевшей спрятаться за крашеную дверь, проскочила Екатерина Алексеевна.
9. Вечером Катюха ждала Таисью Васильевну, но ее все не было. Вот уж и первая звездочка зажглась на небе, и в больнице все затихло, только коридор и освещался небольшим количеством ламп. Неужели не придет? Вещи? А что их собирать – все на ней, а вот Максимку придется в одеяло кутать, нет у него ничего для прогулок. Есть у нее кое-какие деньги, выдали за работу, да вот по магазинам никто не отпускал. Но это дело наживное. Девушка присела у окна, вглядываясь в чернеющее внизу пространство. Да, а
вот за день она так и не узнала ничего по Лизу, словно и не было никакой девочки с олимпийским лобиком. Днем подселяли к ней одну мамочку с ребенком, но та, как только узнала, кто лежал раньше в этой кроватке, раскричалась, потребовала главврача… и все.. Опять пустует кроватка. Да, еще Екатерина Алексеевна приходила. Опять своими холодными руками Максимку трогала.. Ладно, хоть без перчаток. И с кем это она вчера беседовала? И не о них ли с сынишкой? Отнять хочет? Катюхе вспомнились все фильмы, где детишек забирали у родных матерей… Неужели и у нее забрать хотят? Сколько вопросов, и ни одного ответа…Девушка тяжело вздохнула.
В дверь поскреблись. Таисья Васильевна! – обрадовалась Катюха и подбежала к двери, хотела включить свет, но темная фигура, появившаяся в проеме, схватила ее за руку, другой поднесла к ее лицу что-то белое…пахнущее…
Очнулась девушка от причитаний Таисьи Васильевны:
- Ох, беда какая! Да очнись же, Катерина! Очнись! Где дите-то? Опоздала я! Проворонили мы с тобой Максимку!
- Где он?- язык во рту казался очень большим и ворочался еле-еле, - где сын?
- Не знаю. Я пришла, а ты на полу, и кроватка пустая. Всю ночь, видать, пролежала.
Девушка попыталась подняться. Голова кружилась.
Пожилая женщина помогла девушке сесть, сама пристроилась напротив.
- Пить, - прохрипела Катюха. Руки у нее дрожали.
Таисья Васильевна налила ей полную кружку кипяченой воды. Катерина глотала жадно, торопливо, и с каждой порцией воды ей становилось легче дышать, говорить. Но первыми хлынули слезы.
Девушка размазывала их щекам, и изо рта, как нескончаемый вопль, тянулось: «Маааа…! Мааа!»
На Катюхин крик прибежала медсестра, следом - Екатерина Алексеевна. Увидев вторую, Катерина рванулась к ней и вцепилась в лацканы халата: « Ты! Отдай сына! Отдай! Я все слышала!»
- Что, что ты слышала? – оторопела та.
- Все. Как вы вчера на лестнице договаривались ребенка у меня украсть.
- Это ты с Витькой поди ее разговор слыхала?- вклинилась в разговор Таисья Васильевна.
- Наверное, - устало согласилась Екатерина Алексеевна, - только не все ты правильно поняла. Жена у него при смерти. Уже год с постели не встает. Был у них ребеночек, девочка. Да померла она, а матери все кажется, что живая. Вот и пришло Витьке на ум, что если ребенок дома появится, его Маринка на ноги встанет. Так что не о тебе речь шла – сын у тебя.
- А не мог этот …Витька… моего …украсть?
- Не мог. Сюда ему вход заказан. Нет, это чужой кто-то. Милицию вызывать надо.
- Подожди, Лексеевна, с милицией. Тут самим покумекать, поспрошать надо, кто это у вас с эфиром по ночам шастает. Нынче Кузьмич дежурил, может, он что и видел?
10.
Весь день промаялась Катюха. Неизвестность давила так, что хотелось куда-то бежать, что-то делать, но единственное, что она могла – это проводить в последний путь Лизоньку. Девочка умерла прошлой ночью, и Таисья Васильевна договорилась похоронить ее в отдельной могилке. Пожилая женщина подарила малышке розовое байковое одеяльце, белый в кружавчиках чепчик и платьице с замысловатым рисунком. От Екатерины Алексеевны девочке досталась погремушка. Катюха посмотрела на принесенное от «мадам с холодными руками» с удивлением; она не ожидала такого, и на ее лице отразилось неподдельное изумление.
- Не смотри на меня так! – глухо сказала Екатерина Алексеевна, - не надо. Знаю – не любишь, бессердечной считаешь. Да только не сразу я такой стала. Мальчик у меня был, Ванечка. А на работе у нас тогда малыш появился – на улице подобрали, в мусорном баке.
И с целым букетом болезней! И недели не прошло, как я своего сынишку заразила. Тот –то, мусорный, выжил, а мой …через месяц …умер…И у меня… как сердце остановилось. С тех пор и не могу я, хоть с работы уходи.
- Простите меня, я не знала, - шепотом сказала Катюха.
- Да за что прощать? Разве ты виновата в этом? Но с тех пор у меня все в жизни разладилось: муж к другой ушел, решил, что со мной, ребенка угробившей, жить нельзя, родители умерли, почти сразу же за Ванечкой. Один Витька остался, брат двоюродный, да и тот бесталанный какой-то, все несчастья к себе притягивает.
- Все равно простите. Хотя бы за то, что плохое подумала.
- Да ладно! Не привыкать!
Когда Екатерина Алексеевна ушла, Катюха достала из сумочки куколку, купленную в Союзпечати, недалеко от больницы, и три белые гвоздички. «Маленький ангелочек»,- подумалось ей, когда она посмотрела на восковое лицо девочки, выбеленное до неузнаваемости смертью. Наклонилась, чтобы поправить одеяльце, и увидела маленький крестик на шее умершей. « Бабушка Настя»,- ласково подумалось ей. Да, Лизу в последний путь провожали любящие ее люди.
В час дня приехали Кузьмич и Таисья Васильевна. Погрузив гробик на старенький, видавший виды «уазик», они поехали на кладбище. Асфальтированная дорога петляла мимо высотных домов, различных киосков, магазинов пока, наконец, машина не остановилась у ворот небольшого кладбища в сосновом бору. Там их уже встречали. «Спи сладко, страдалица»,- перекрестила малышку Анастасия Кузьминична, и первой кинула на маленький гробик горсть темной земли. Катюха сделала это последней. Она впервые была на кладбище, впервые кого-то хоронила, и вот сейчас, оглядываясь, вокруг она повсюду замечала следы захоронения таких же малышей.
А ночью ей вновь приснился странный сон. Она увидела Лизу, которую держала на руках молодая красивая черноволосая женщина. Рядом с ними примостилась девочка постарше с огромным бантом на голове. А на лужайке напротив игрались с кудрявеньким малышом чета пожилых людей. «С внуком»,- поняла Катюха. И вспомнила, что фото именно этих людей она видела тогда на кладбище близ Лизиной могилки. Молодая женщина подняла на нее свои миндалевидные глаза и прошептала; « Мусорного ищи! Мусорного! Тогда и своего найдешь!»
11. Утро было серым и тягостным. Глядя в окно на подмерзшие за ночь лужицы, на медовый ковер осенних листьев, Катюха вспоминала приснившееся ночью. Мусорный? Что-то знакомое было в этом слове, где-то она его уже слышала… Только где? И стоит ли верить снам? Вчера Кузьмич сказал, что около больницы ночью никого не было, только две машины санитарных стояли. Неужели похититель на них приехал? И кто мог забрать ее сынишку, кому он понадобился? Не Славику же, который и знать ее, беременную, не захотел…И как она могла полюбить такого? Правильно мамка сказывала: «Любовь зла, полюбишь и …». Катюха вспомнила тонкие ниточкой губы Вячеслава, серые пронзительные глаза, жесткие волосы, остриженные по последней моде…Вздохнула… Ох, какая же она тогда была глупая! Приехала учиться, а соседки по комнате то да сё.. Не успела опомниться, как и тату вокруг пупка сделала, и курить попробовала, и на дискотеки рванула. Вот и допрыгалась… Впрочем, что на девчонок сваливать, если сама с головой дружить перестала…Господи… Да где же сына искать?
Мысли Катюхи метались как птицы, заключенные в маленькую тесную клетку, из которой не было выхода. Ее никто не тревожил, и вот уже полтора часа она, как помешанная, бродила из угла в угол, пытаясь вспомнить хоть одного человека, который желал бы ей зла… Но, увы! Не могла она также вспомнить и ни одного человека со странной фамилией или прозвищем? Мусорный…
В дверь постучались, потом в проем протиснулась вначале клиновидная бородка Кузьмича, а потом и он сам:
- Ты это.., девка, пустишь меня, что ли? Я с новостью к тебе.
- Конечно, дядя Саша, входите!
- Тут, это… такое дело…Из второго отделения Светка, толстая такая, белобрысая, бабам в подсобке сказывала, что через их отделение той ночью девка какая-то с мужиком проскочила, а на руках у ей ребенок был, в одеяло завернутый. Можа, твоего несли?
- Ой, дядечка Сашечка, а вдруг и, правда, моего.. Я сегодня, сейчас же туда пойду!
- Сёдни? Не…а! Светка, кажися, дома, отдыхат…Рази токо ночью?
- Ну, хоть ночью. А ты, дядя Саша, никакого Мусорного не знаешь, не слыхал про такого?
- Мусорный? Не, не слыхал. Бачкина знаю, Мусихина опять же. Может, это милиционер какой? У нас, сама знаш, их «мусорами» кличут… А вот, девка, была у нас четыре года назад така история. Привезла утром скорая робенка одного, из мусорного бака выудила. Михалыч тогда на смене был. Он и сказывал, что малец там, в энтом мусоре, как котенок пищал. Прохожие услыхали, позвонили. Он у нас потом полгода гдей-то лежал, а потом его в Дом Малютки отправили – родни- то никакой у парня не оказалось.
- В мусорном баке? Мальчик? Дядя Саша, а Дом малютки – это где, на какой улице?
- Да раньше она Советской звалась. А сейчас – бог ведает. Все переиначили эти нынешние господа..
- Да, ладно, найду… Не до Киева же..
- Погодь, так он уже большой должен быть, Лет пять. А таких там не держат.
- Все равно, дядя Саша, пойду! Хоть узнаю, как малыша назвали и куда потом отправили..
- Ну, тогда, удачи тебе девонька! Сходи! А вечером я тебе Светку укажу..
12. Ну, и намаялась Катюха с этими переименованными улицами! Полгорода протопала, пока не поняла, что бывшая Советская Кондаковской стала. А как вначале привычно было, ну, прямо, как в родном селе: Октябрьская, Пионерская, Комсомольская… И тут, на тебе! Кондаковская! И табличка висит, что жил на этой улице некий купец Василий Петрович Кондаков. Ну, жил и жил… Какое, собственно, Катюхе до него дело? Ей «мусорного» искать надо, а не с историей города знакомиться!...
И в Дом Малютки девушку не пустили - вахтер на все ее просьбы отвечал: «Нет. Не знаю, Звоните директору.» Катюха даже слезу пробовала пустить. Безрезультатно. А где этот телефон искать, если у нее отродясь мобильника не было? Девушка уже повернулась, чтобы обратно шагать, да взгляд на скамейку упал. Решила посидеть немножко, вдруг сжалится кто-нибудь?
Катька? Марычева? – звонкий мальчишечий голос прорезал осеннюю тишину, - ты как тут?
Катюха подняла глаза – перед ней стоял ее бывший сокурсник Димка, Димка… Нет, фамилию она не помнила:
- Дела у меня тут, вот сижу, директора жду.
- Марию Петровну, что ли? Ну, ее долго ждать придется. Она ребенка на усыновление оформляет. Тут у нас позавчера такое было! Мужик с бабой пришли ребенка сдавать. Сами пьяные, что говорят – ничего не понять. И документов никаких на мальца нет. Уж их директриса пытала, где да что, а они только и божатся, что им на улице семейная пара ребенка сунула, да еще и велела сюда отнести. Ну. Мария Петровна, день подождала, другой, и решила мальца в добрые руки отдать…
- Да, интересная история. – Катюха почти не слушала паренька, думая о своем.- Слушай, а ты тут всех малышей знаешь? Мальчика с фамилией или прозвищем «Мусорный» не встречал?
-Нет. Я ведь тут недавно на практике. Слушай, а ты чего учиться бросила? Трудно стало или что другое? Я слышал, что ты замуж вышла?
- Нет. Не вышла. Подлец он оказался.
- Ну, и правильно, что расстались. Другого найдешь. Лучше.
- Тебя что ли? – Катюха усмехнулась.
- А хоть бы и меня! Я, знаешь ли, тебя еще на первом курсе приметил.
- Тыыыы?
- А что? Не гожусь на роль?
Девушка впервые посмотрела на парня внимательней. Русые волосы Димки складывались в незатейливую, почти детскую прическу, небольшой курносый нос тянул на себе громоздкие очки в черной оправе… Да…Ничего впечатляющего! Разве только синие глаза, опушенные темными длинными ресницами... Катюха вздохнула. Хороший, наивный, но …мальчик! А у нее сын, Максимка… Нет, ей не до любви!
- Ну, рассмотрела, какой я хороший?! А главное – преданный! – голос бывшего сокурсника искрился весельем, - Ой, а вот и Мария Петровна! Пойдем, я тебя с ней познакомлю.
И Димка Верхотуров -наконец-то она вспомнила его фамилию- подхватил ее под руку и уверенно подвел к курящей на крыльце женщине.
Директриса выслушала Катюху молча, и за весь разговор перебила лишь однажды. А девушка почему-то постеснялась сказать, что ищет она четырехлетнего мальчика только потому, что сон ей приснился, что через него, «мусорного», она сына своего украденного найти пытается. Может, причиной ее молчания был этот долговязый, стоящий рядом бывший сокурсник?...
Как и предполагалось, «мусорного» здесь уже не было. Володю Иванова - так теперь звали малыша – отправили в один из детских домов области, кажется, в Свешниково. Мария Петровна пообещала более точную информацию передать через работающего у них Димку.
Все. Пора было возвращаться назад, в больницу. Она попрощалась с Марией Петровной, махнула на прощание маячившему в окне сокурснику, и легко сбежала по ступенькам. Ее ждала встреча с «толстой Светкой», которая видела похитителей ее сына…
13. Во второе отделение Катюха пошла вместе с Кузьмичом. Тот, правда, дальше двери не пошел, остановился в вестибюле недалеко от лестничной клетки:
Вон, смотри, она у окошка сидит, книжку читат. Любовный роман поди. Мужик у нее алкаш, вот она и ищет красивую жизнь в книжках, а нет, чтобы своего к порядку призвать… Ладно, Ладно.. Не слушай меня, дурака старого, иди, спрашивай, а я туточки пока постою.
Светка, увидев мнущегося в коридоре Кузьмича, хохотнула:
- А чего кавалера-то с собой не позвала? За дверьми оставила?
- Да я, тетя Света, только спросить…
- Спросииить?! И чего такого я тебе ответить должна?
- Люди говорят, что у вас тут позавчера ребенка двое ночью пронесли?
- Ну, было такое… А тебе-то зачем?
- У меня той ночью ребенка украли
- Так это твой был что ли? В одеяло завернутый?
- Наверное,…мой…Только Вы мне опишите, что за люди ребенка несли?...
- Надьку-то? А чего ее описывать? Ни кожи, ни рожи! Разве только когда накрашена на панели похожа, что у меня на кухне стоят. Такие, в синий цветочек.
- А эта, Надя, она здесь работает?
- Не –а, на анализах сидит. Я и не признала ее сразу, только сегодня утром, как увидела, поняла, кто мимо меня прошмыгнул. А вот мужичок у нее видный.. Холеный такой, с усиками. Эх, мне бы такого! Уж я бы!...
- А Вы не помните, она его как-нибудь называла?
- Ну, ты, девка, и вопросы задаешь! Я чо, за ними следила что ли! Не, они молчком прошмыгнули. Про имя у Надьки спрашивай, ее хахаль был, не мой.
- И за это спасибо, тетя Света. Ладно, сама завтра у этой Нади спрошу.
- Сааамааа? У Надьки? Не смеши меня! – медсестра опять хохотнула.- Если они твоего ребенка тащили – так она тебе и скажет! Я вот с ее напарницей завтра утречком покалякаю. Может, она чего знает. А ты лучше своего кавалера подключи, пусть поглядит, к кому Надюха шастает…
- Какого кавалера? Нет у меня никого…
- Да про Кузьмича я, который у тебя на стреме стоит и глазами зыркает! Да еще и кренделя руками выписывает.
- А-ааа…,- Катюха поглядела на дверь и увидела сторожа, который, действительно, делал ей какие-то таинственные знаки…, - Спасибо за совет. Пошла я тогда, тетя Света!
Когда девушка подошла к Кузьмичу, тот буквально потащил ее по ступенькам вниз.
- Ты чего это, дядя Саша? Случилось чего? А то мне тетя Света имя назвала той девушки, которая ребенка несла…
- Ладно. Не до нее. Я тебе щас тако покажу. Воон! Смотри! – Кузьмич указал девушке на стоящую внизу фигуру, освещенную слабым светом уличного фонаря.. Уже с полчаса здеся стоит и все наверх смортит, выглядыват кого-то.
Катюха присмотрелась. Человек внизу не шевелился, только голову задрал высоко вверх, будто высматривал что-то.
- Может, он пришел к кому-то? К жене, например?
- Это ночью-то? Чего ему, дня не хватило? Не, давай-ка ты, девка, к себе, а я пойду эту статую поспрошаю, чего по окнам пялится…
Уже в своей палате девушка, выглянув осторожно в окно, увидела, как Кузьмич подошел к стоящему внизу человеку; они о чем-то недолго поговорили, потом пожали друг другу руки и разошлись, каждый в свою сторону. Еще подождав минут пятнадцать, Катюха разделась и легла спать, решив, что утром она обязательно все у дяди Саши узнает, а сейчас пусть хоть во сне, но понянчится она со своим Максимкой.
14. Утром Кузьмича на месте не оказалось. И эта «толстая Светка» куда-то запропастилась. Зато часов в девять появился Верхотуров собственной персоной.
- Ты …как меня нашел? – удивилась Катюха.
- Ну, ты же хотела адрес поселка, где сейчас Володя Иванов живет…
- Какой Иванов?
- Катька, ты чего? Вчера приходила, спрашивала, искала, а сегодня, значит, тебе «мусорный» не нужен.. А я у Марии Петровны отпросился… Зря, выходит…
- Димочка, ты про мальчика? Ох, а я-то, дура, подумала…
- Ладно, чего уж.. Так едем что ли?...
- Конечно, едем! Я сейчас, только Таисье Васильевне скажусь.
Катюха быстренько сбегала на первый этаж, и уже через полчаса она вместе с Верхотуровым ехала в небольшой поселок недалеко от города. Разговор не клеился, несмотря на все попытки сокурсника развеселить грустящую девушку. А когда он про жизнь ее пытался расспросить, совсем замолкала, или отвечала односложно: да – нет. Наконец, пареньку надоел этот разговор в одни ворота, и он тоже замолчал. Так и доехали, каждый витая в своих мыслях.
В воротах детского дома их встретила молоденькая воспитательница.
-Галиной меня зовут, – представилась она. - А мне про вас Мария Петровна все рассказала. Пойдемте, покажу вам нашего Вовочку.
Женщина провела их в светлую комнату на втором этаже. Там, на темно-красном паласе играло несколько ребятишек. Один из них, усердно возивший по короткому ворсу желтый грузовик, поднял глаза и посмотрел на вошедших. Катюха задохнулась – на нее внимательно глядели Максимкины глаза!
- Вовочка, иди сюда, - позвала малыша воспитательница, - к тебе пришли.
- Мама? – мальчик неуклюже поднялся и подошел к девушке, вопросительно заглядывая ей в лицо.
Катюха опешила. Она не знала, что ответить малышу: солгать она не могла, но и лишить надежды тоже.
- Я… твоя…тетя!- нашлась она, наконец.
- А ты меня заберешь отсюда? К маме?!
- Не сейчас, малыш! Но заберу, обязательно заберу!- в этот момент девушка, действительно, верила, что заберет отсюда этого мальчика с васильковыми глазками.
-Заберем, заберем!- подтвердил Катюхины слова стоящий рядом Димка и ласково потрепал малыша по тоненькому плечу.
- Ну, Вовочка, приглашай своих гостей чай пить, - сказала ребенку Галина. Тот доверчиво протянул свои руки девушке и юноше, и так, втроем, они дошагали до стола. Там Димка подхватил мальчика на руки и усадил к себе на колени. «Какой он ласковый к детям,- подумалось Катюхе, - кому-то хорошим мужем и отцом будет».
Поехали в город только после обеда, когда Вовочку отправили спать. И опять молчали, смотря как пробегают за окном осенне-зимние пейзажи…
« А ведь скоро у Максимки день рождения, - вспомнилось Катюхе, -а я даже не знаю, где он и что с ним. И Вовочке пообещала, что заберу. А сама в больнице живу на птичьих правах. И ребенка не уберегла. Своего ребенка…. Кто же мне чужого доверит?!...Совсем я запуталась.»
15. Заключительная.
Когда Катюха появилась в своей палате, то первой, кого она увидела, была …ее мамка. Склонившись над кроваткой, женщина тихонько напевала колыбельную, знакомую девушке еще с детства:
Зыбаю, позыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла коров доить,
Сестра ушла пеленки мыть…
Подняв голову, мать строго взглянула на вошедшую дочь:
-Ну, здравствуй, Катерина! И когда это ты меня с внуком знакомить собиралась? Спасибо: люди добрые приехали, сказали. Эх, ты!
- Мамка, мама, ты… Максимку нашла?!- Катюха кинулась к кроватке, и, увидев в ней мирно сопящего сына, обессилено опустилась рядом, на пол: Как? Где? Это твоя подруга про меня сказала, Лидия Павловна?
- Лидуня? Нет… А она что, видела тебя когда-то?
-Встречались…однажды…
-Ну, приедет она ко мне! – погрозилась мать.- Не посмотрю, что одноклассница…Нет, Анастасия Кузьминична была.
- Но я ей не говорила ничего. И адрес не давала.
- А разве доброму человеку спрашивать что-либо надо. Добрый – он сам все делает… Сердцем..
- Максимка у нее был?
- Нет. Малыша сегодня Мария Петровна принесла. Из Дома Малютки.
Катюха поднялась с пола и только сейчас заметила, что в палате они не одни – у дверей стояли Верхотуров, Кузьмич и Мария Петровна.
- Ты … ты…все …знал! И мне не сказал!- кинулась к Димке девушка. Сжав пальцы в кулачки, она принялась колотить ими по груди парня.
- А кто мне про сына сказал? - Дмитрий отвел Катюхины руки.- Если бы я с Кузьмичом не встретился накануне да за тобой не проследил, увезли бы твоего сына другие люди!
- Погоди! Так это ты про Максимку тогда рассказывал, что его алкаши принесли, - припомнила Катюха. – И под окном тоже ты был?
- Я!... И под окном, и про Максимку, хотя я не знал тогда, что у тебя сын есть. Ты другого мальчика искала – «мусорного»… Если бы ты мне раньше сказала…
- Прости, Дима, как-то неловко было, - Катюха прижала руки к своей груди, - прости…
- Да ладно, проехали…
Я ведь уже документы подготовила, - вмешалась Мария Петровна, чтобы его отдать. Дело за малым было. Да Дмитрий прибежал утром ко мне, весь как взмыленный. А потом и Александр Кузьмич с Таисьей Васильевной подошли.
-Да, да,- закивал Кузьмич, - я… энто, как мальца увидел, то сразу понял, что твой он, Катюха. Да и Тася подтвердила.
- А кто же украл его тогда?
- Вячеслав Григорьевич Говоров. Не смотри так, Катерина. Да, твой бывший и отец твоего сына, к сожалению, - ответила директриса, - сейчас он под следствием.
- Надька-то с анализов его давно знает и как кошка за ним бегат. – заторопился Кузьмич.- Вот она и рассказала, что у нас в больнице «малахольная» - это она по тебя так сказала, Катюха - появилась с робятенком. Про Лизу помянула, за которой ты ухаживала. Надька-то говорила потом, что он, когда узнал, что ты сына родила, аж позеленел весь от злости. Побоялся, что ты с него лименты требовать будешь. Вот и украли они ребенка да бомжам сунули. Ну, те и отнесли его в Дом Малютки.
- Надежда Аникеева еще говорила, что парень этот, Вячеслав, четыре года назад вообще ребенка в мусорный бак выкинул, недалеко от больницы, где мы сейчас находимся. Жив он или нет, она не знает, но, думаю, что это наш Володя Иванов, - добавила Мария Петровна.
- Как выкинул? – опешила Катюха.- А мать ?
- А та младенца под дверь ему подкинула и сбежала.
-Значит, у Максимки есть старший брат, - сказала, как уточнила Катюха.
- Ну, доча, все выяснила? – спросила у девушки мать, - давай-ка собираться. Домой поедем. Ребятня ждут уже не дождутся, когда им старшая сестра живую куклу привезет,- женщина улыбнулась.- Понянчиться страсть как хотят с племянником. Да и места у нас дома поболе, и пол теплый. Манеж достанем из кладовки. Парню полгода сегодня, а простору и не видал еще.
- Мама, а Володя как же? В детдоме останется?
- Посмотрим, Катерина, посмотрим. Это песня долгая. Одного не оставим.
- Катя, я его навещать буду, - вклинился Верхотуров,- А к тебе приезжать можно будет? В гости?
- Можно, Димитрий, можно, - ответила за девушку мать – Хорошим гостям у нас завсегда рады.
Катюха улыбнулась. Жизнь налаживалась.