Сухан не понравился ей при знакомстве. На такого на улице внимания не обратишь: долговязый, сухой, сросшиеся темные брови, глубоко посаженные глаза.
Он несколько дней подряд будто случайно оказывался у ее комнаты, когда она возвращалась с пар. Наташа открывала дверь, и он шел следом, не спрашивая, текучий и плавный, как леопард. Тихим голосом, растягивая слова, он говорил смешные гадости про ее соседок, намекал на какие-то таинственные дела и, чуть покусывая сухие губы, нависал над ней, прожигая темным, полным чего-то смутного, взглядом. Он навязывался, но не слишком, оскорблял и тут же делал комплимент. Он заворожил Наташу, ей захотелось его разгадать.
Они встречались в ее комнате, когда соседки уезжали в институт. Курили сигареты, пили крепкий чай и шли на рынок к Ленинскому проспекту. Наташа отвлекала продавцов, а Сухан воровал. Книги, плюшевых зайцев, колбасу, куру-гриль и Наташины любимые эклеры. Держась за руки, они возвращались мимо магазина «1000 мелочей», Наташа вслух восхищалась их смелостью и глупостью продавцов, а Сухан скупо посмеивался и говорил: «Лохи не мамонты, не вымрут».
Воровство заводило Наташу, этот опасное озорство было для нее чем-то новым. Папа-инженер и мама-учительница внушали ей, что брать чужое - плохо. И теперь, когда она брала, да еще с такой наглостью и бахвальством, ей казалось, будто она скидывала оковы родного дома, провинциального города и той привычной себя, которая ей давно уже надоела.
Они возвращались в общагу и готовили в общей кухне обед. Сухан благосклонно помешивал в кастрюле пельмени и говорил: «Мне не впадлу». Потом они торопливо, стараясь успеть до прихода соседок, ели прямо из сковородки, и, забыв про посуда, целовались и трогали друг друга. Приходили Лена и Юля, а Сухан «сваливал на хату».
Вечерами Наташа и Сухан шли гулять до Академической, чтобы неистово целоваться у памятника Хо Ши Мину, в переходе или под лестницами в подъездах домов.
Однажды Сухан привел ее в их напаренную, пахнущую мужскими телами комнату.
На хате были Маныч, Серый, Витек и Турболет. Наташа знала, что «братва живет по вписке», но не сразу заметила двух бледных невнятных «батанов», студентов из города Тореза. «Слышь, земеля, метнись в аптечку, отоварь рецепт».
В углу были свалены дубленки. Турболет хвастался, изображая, как визжала дамочка, хватаясь за сумку. Сухан шикнул на него, а Маныч мягко попросил: «Варежку завали».
- Хочешь трамала? – спросил Сухан, когда вернулись из аптеки студенты.
- Да, - испуганно согласилась Наташа, - А что это?
- Это такие колесики. Не бойся, девочка. Хорошо будет.
Друганы Сухана с одобрением улыбались, кивали и прятали глаза. Она проглотила пять желатиновых капсул. Ее усадили за стол, стали поить чаем и развлекать. Она же настороженно и радостно чего-то ждала.
Ей все как будто старались понравиться. Турболет налил в самую лучшую кружку чай для нее, Маныч, посмеиваясь, предложил сигарету, Сухан поднес зажигалку, а белобрысый Витек протянул мармеладку, но она отказалась, и он грустно положил мармеладку себе в рот.
- Ну как ты, девочка? – спросил Сухан. - Есть что-то?
- Не знаю. Вроде, нет.
И начались такие искренние разговоры, будто эти пять воров увидели в ней деву Марию, и каялись ей один за другим. «Наташенька, - говорили они, - ты такая хорошая, ты сидишь здесь, разговариваешь с нами. Ты – чудо!».
Может быть, они говорили другое, но Наташа слышала именно это, и жалела их, не осуждая. Ей льстило говорить с ними на равных, и, казалось, каждый хотел не ее тела, а именно понимания и принятия их души.
Речь зашла о женщинах и мужчинах. Наташа высокопарно рассуждала о равноправии, о женском уме, логике, о том, что уважая женщину, мужчина становится духовно богаче и поднимается над собой. Никто не возражал, видимо, не понимали. Парни посмеивались и молча пожирали ее глазами.
Серый, который до этого молчал, сидя в углу и накрытый двумя одеялами, вдруг сказал:
- Курица никогда не встанет между пацанами.
Наташа посмотрела на него, худого, с темным серым лицом, крючковатым носом, и спросила:
- Кто это говорит? О! Кажется, он проснулся! Посмотри на себя. Тебя человеком сложно назвать! Не то, что мужчиной, - она отвернулась.
Сухан одобрительно кивнул. Остальные заржали.
После этого все стало происходить быстро. Наташа еще говорила, смеялась, но ее слушатели незаметно исчезали, и вот они уже вдвоем с Суханом, и он на нее так смотрит, что внутри у нее что-то начинает дрожать. Он ведет ее к продавленной пружинной кровати, расстегивает пуговицы, опрокидывает назад. Черные глаза блестят, хищное, красивое лицо нависает над ней. Наташе страшно и сладко. Его сильные требовательные руки трогают в ней все, даже то, что еще никто никогда не трогал. И ей неодолимо хочется расслабиться, подчиниться его неистовству и силе, позволить все. Он проникает в нее. Ее мысли исчезают, и остается одна только теплая нежная темнота, сочащаяся сладким соком юности и печали.
***
Любила ли Наташа Сухана? Она не могла понять. Ей не с чем было сравнивать. И незачем было понимать. Любопытство, азарт, влечение – все это было так ново. Если бы кто-то сказал ей, Наташа, тебя затягивают наркотики и разврат, она бы рассмеялась и махнула рукой – да бросьте! Проводить время с Суханом вскоре наскучило ей, хотелось только секса и колес. Под трамалом тело становилось неутомимым и бесчувственным, и какая-то равнодушная нега разливалась в нем. Но и это вскоре надоело Наташе. Она уже собралась Сухана бросать, как узнала про «герыч». Сухан употреблял героин, и ей тоже захотелось попробовать.
Она быстро научилась понимать, когда Сухан приходил вмазанный: зрачки маленькие, словно концы иголок, плавные закругленные движения, хриплый низкий голос, растянутые слова. Соседки, интуитивно чувствуя химическую его враждебность, как-то особенно не выносили его в эти дни. Своей равнодушной иронией он доводил до слез толстую Лену, Юля старательно его игнорировала, но в конце концов не выдерживала, пыталась парировать, увлекалась, кричала на него. Тогда он обрубал ее своим приглушенным голосом: «Че орешь, как потерпевшая. Варежку завали». Наташа пыталась заступаться за девочек, но про себя посмеивалась над тем, как он выставляет их дурами.
С некоторых пор, когда раздавался его кодовый стук: раз, раз – два и тихое поскребывание в конце, Лена и Юля брали учебники, тетради и уходили к сокурсницам на восьмой этаж. Наташа же, как только за ними закрывалась дверь, садилась к Сухану на колени, заглядывала в его темные глаза, в узкие зрачки, льнула к нему и говорила:
- Принес для меня что-то? Ты же помнишь, я хочу попробовать герыч.
Сухан отстранял ее, слегка встряхивая за плечи, и говорил:
- Дурочка! Зачем тебе? – целовал ее в нос. – Я же ради тебя брошу.
***
Наташа была одна, когда раздался знакомое поскребывание. Она решила не переодевать шелковый халатик, Сухану он нравится. Но на пороге стоял Серый. Он выглядел иначе, чем в тот вечер. Его не трясло, лицо было жестким и самоуверенным, острые черты лица складывались в какое-то решительное устремление. Двигался он медленно, как сонная муха. «На героине», - поняла Наташа и хотела закрыть дверь.
- Надо поговорить. Я войду, - он оттолкнул ее и прошел в комнату, не снимая обувь. Наташа пошла за ним, не зная, что делать.
Разговор выходил странный. Он вроде как признавался ей в любви, говорил, что она перевернула его жизнь, заставила его взглянуть иначе, и он мог бы… Что угодно мог бы ради нее. Наташа молчала, придерживая на груди халатик. Тягостное и удручающее впечатление производил на нее разговор. «К чему все это?» - думала она.
- Думаю, тебе пора.
- Ладно, понял. Надо сменить тему, - он быстро обшарил взглядом комнату и заметил на столе карточную колоду. – О! Давай сыграем. На интерес в «Дурочка». А?
- Тебе лучше уйти.
- Сыграем и уйду. Обещаю!
Наташа кивнула. Ею овладело какое-то тупое и безвольное безразличье. Единственное, чего она хотела – чтобы он ушел. Она не понимала, как играла, скидывала все подряд, с трудом различая масти. Конечно, она проиграла.
- Все, пока. До встречи! – с облегчением сказала она.
- Нет, нет, нет, девочка! - он хищно улыбнулся. - Ты проиграла. А знаешь, что значит «на интерес»? Ты себя проиграла, лохушка, - его тон так разительно отличался от того извиняющегося, заискивающего, в котором он только что признавался в любви, что Наташа совсем растерялась.
- Теперь я могу с тобой что угодно сделать, - тянул Серый. - И никто не поможет. Даже Сухан. По понятиям карточный долг – святое. Да, девочка, таки-е-е делааа…
Наташа слушала его в каком-то тумане. Будто она была кроликом, а он удавом, и он как-то гипнотизировал ее.
- Думаешь, я в тебя влюблен? Да, смазливая мордашка. Можно дать пососать. А больше еще заслужить надо. Знаешь, сколько таких, как ты, молодых и тупорылых. Ты мне на хуй не сдалась! За долг я отрежу тебе палец. Тащи нож?
Наташа послушно принесла. Она не могла поверить, что это правда, ей казалось, что он вот-вот рассмеется, скажет, что пошутил. Она положила на стол указательный палец и протянула Серому нож. Ее трясло. Полы халата разошлись на груди, на коже выступила испарина.
- Указательный тебе еще пригодиться. Давай средний.
Руки не слушались, пальцы дрожали. Он сам выпрямил ее средний палец, положил на стол, опустил лезвие, надавил. Она молчала. Он надавил сильней и слегка резанул. Наташа не двигалась. Он осмотрел ее, скользнув взглядом по груди.
- А ты смелая! –облизнул губы. - Я передумал! На хрен мне твой палец, – он бросил нож. – Давай лучше я тебя угощу. Ты же хотела попробовать. Исполню твое желание. В ванну пошли.
Наташа послушно шла за ним. Они закрылись. Он достал из кармана шприц с мутной, коричневой жидкостью.
- Давай руку. Да сядь ты на край, что ты трясешься! Поработай-ка кулачком. Вот так, да, моя девочка, сейчас все будет!
Он ввел иглу в выступивший на ее руке бугорок вены, потянул за поршень, в шприц ворвалось облако крови. Серый медленно надавил на шприц.
В ее глазах взорвалась тысяча солнц, волна прошла сквозь нее и смыла все, память, страх, стыд, сознание. Она перестала существовать. Остался только холодное и приятное безразличие.
- Ах ты, сучка. Хапнула передоз! - услышала она издалека.
Кафель медленно поплыл вверх, потолок закружился и сузился, сознание погасло. «Вот я и попробовала героин», - подумала Наташа перед тем, как совсем исчезнуть.
В ее уме вспыхивали какие-то картинки. Ширинка у ее лица. Он расстегивает. Соси. Ей смешно. Все гаснет.
Очень холодно. Звездное небо кружит над ней. Звезды безразлично подмигивают. И она, такая же безразличная, как звезды, летит к ним. Чье-то лицо склоняется над ней:
- Жива?
Она безразлично блюет с крыши. Кто-то держит ее сзади поперек тела. Ветер обдувает ее, треплет распахнутый халат, груди беспомощно болтаются. Ей становится смешно.
- Холодно, - говорит она, ощущая холод не только телом, но всем своим несуществующим существом.
- Иди, согрею!
Вдруг она сидит на стуле в какой-то комнате. Тяжело поднять веки. За столом незнакомые люди, они смотрят на нее и испуганно шепчутся. Среди них он, ее спаситель. Он подходит и небольно бьет по щекам.
- На, хлебни чайку, - подносит к ее губам чашку.
Но она не может сделать глоток, ее мутит и рвет на пол. Кто-то кричит. Она медленно падает в липкую лужу на паркете. Но он ловит ее. Она думает, что надо поблагодарить, но ей становится безразлично.
Последняя вспышка сознания в ее комнате. Наташа стоит на коленях. Он что-то делает с ней сзади. Соседки спят. Ей стыдно, но накатывает новая волна, и сознание потухает.
***
Очнулась Наташа на следующий день, когда солнце светило в окна. В комнате никого не было. Ее подташнивало, голова гудела, а в душе было так пусто, что хотелось крикнуть внутрь себя, чтобы услышать эхо. Медленно наплывали воспоминания, заполняя чем-то противным эту безразличную пустоту. Наташе хотелось заснуть, чтобы проснуться, когда из памяти сотрутся события ночи. Стыда еще не было, но появилось отвращение, которое медленно нарастало, превращаясь в ненависть к себе.
- Этого не было! – прошептала она. – Этого не было!
Наташа зажмурилась и накрылась одеялом.
В дверь поскребли. Тонкая нить надежды оборвалась. Наташа покрылась холодным потом. Она медленно встала и подошла к двери.
- Кто там?
- Открой! – голос Серого был странным. Наташа приоткрыла дверь.
- Чего тебе?
Серый суетливо оглянулся, проскочил в дверь и несколько раз повернул в замке ключ.
- Ну я вчера очканул, - он обнял ее. - Думал, откинешься от передоза. Таскал тебя по всей общаге.
Серый отстранился, и глядя ей в лицо, начал говорить очень быстро:
- Видели нас. Сухану уже наверняка стукнули. Он так не оставит.
Наташа молчала.
- Поехали со мной? Я в тебя реально влюбился. Я ради тебя колоться брошу.
- Что ты несешь? – она оттолкнула его и удивилась, какой он легкий. – Меня это больше не касается, понял. Вся ваша шайка-лейка. Плевать на Сухана, на тебя плевать. Я никому из вас ничего не должна!
- Слушай меня, слушай… - он старался ее обнять. - Ты не понимаешь расклада, дура! Они изнасилуют или кончат тебя.
- Пошел ты!
- Как знаешь, - сказал он холодно. - Я предупредил. Держи на память! - он протянул ей брелок, резиновую пятнистую корову с ромашкой во рту.
Закрыв за Серым дверь, Наташа вернулась в постель. Она с головой накрылась одеялом и уснула бредовым беспокойным сном. Ей снились грязные стены, шприц с мутной жидкостью, фонтанчик крови, растекающаяся блевотина на паркетном полу, коридор общаги, шаркающие шаги и шепелявый говорок Сухана: «Наташшшшшенька, Наташшшшша!»
***
В дверь так ударили, что она сразу слетела с петель.
- Здрасссссти! Можно зайти? - мягко и вежливо спросил Маныч.
Их было пятеро, все - вмазанные. Один – незнакомый усатый мужик высокого роста, с неприятным жестким лицом. Глазами-иголками он быстро осмотрел комнату, бросил взгляд на Наташу.
- Пахан, - Сухан кивнул на нее, - эта.
Вышел из своей комнаты сосед Антон.
- Что вы себе позволяете? – испуганно спросил он.
- Ты кто такой? - спросил пахан.
- Я здесь живу! А кто вы такие?
- Да мне пох, где ты живешь! Кто ты по жизни?
- Сейчас час ночи! Моя жена спит. Вы шумите, выламываете двери. С какой стати?
- Иди сюда, объясню! - пахан взял его за шиворот и завел в комнату. Юля и Лена спросонья с ужасом озирались и натягивали под горло одеяла. Никто не обращал на них внимание.
- Наташа, в чем дело? - спросила Юля.
- Не знаю.
-Ты меня удивляешь! – раздраженная, она встала, придерживая ночнушку, сняла с крючка халат. - Я ухожу спать к Наумовой. Завтра контрольная по вышке. Ты помнишь?
- Да, - еле слышно сказала Наташа и проглотила вставший в горле ком.
Она смотрела на Лену и Юлю, пока те застилали кровати, и мысленно умоляла их: «Не оставляйте меня. Позовите на помощь. Пожалуйста! Не бросайте!»
Но Юля специально отворачивалась. Она взяла свою подушку и вышла из комнаты. Следом за ней ушла Лена.
- До свиданья девочки, - вежливо попрощался Сухан, цинично улыбаясь. Как только Витя и Турболет прикрыли сломанной дверью вход, Сухан схватил Наташу за локоть и втащил в ванную.
- Пошли, поговорим.
В ее глазах потемнело, за миг в уме пронеслось все, что было вчера в этой ванной. Наташе показалось, что Сухан понял это по ее лицу и сейчас ударит. Она обернулась, ища помощи, и увидела, как пахан толкнул Антона в грудь.
- Кто ты такой? – спрашивал он его.
- Человек.
- Волк ты позорный, а не человек! Я спрашиваю кто ты по-жизни?
Дверь закрылась. Наташа осталась с Суханом наедине. Она смотрела в пол и дрожала.
- Что, вмазалась и натрахалась под кайфом?
Наташа молчала.
- Отвечай, - он резко пихнул ее от себя. Она ударилась головой о батарею и вскрикнула.
- Где спрятала своего дружка?
- Я не понимаю...
- Не понимаешь? Эта крыса общак украл! Тебя с ним вчера видели. Вы шарились обкумаренные по этажам... Сука! – лицо его скривилось, будто от боли, он замахнулся. Но не ударил. - Как я ненавижу тебя! – прошипел он. - Я хочу вырвать твои глаза!
- Я не понимаю о чем ты...
- Попробовала девочка героин? – голос его вдруг стал елейным. - Понравилось, да? А хочешь еще попробовать? У нас есть!
- Не хочу, - тихо сказала она.
- А что так? Не понравилось? Ааа? Мразь! – он толкнул ее. Она опять ударилась о батарею и тихо всхлипнула.
- Будем тебя судить, мразь. По понятиям. Ответишь, за себя и за крысу.
Наташа смотрела в пол, чувствуя, как слезы застилают глаза.
- Подними свои глазки синенькие, бесстыжие. Ну же, посмотри на меня, куколка! - Сухан поднял ее голову за подбородок. – Ну почему? Объясни мне, почему? Неужели ты так хотела вмазаться, что тебе было безразлично, с кем, какой иглой? Серый – он же конченный! Десять лет сидит! У него ВИЧ. Вы хоть разными шприцами кололись?
- Не знаю-у-у, - она заплакала, вжимаясь в стену.
- Дура, конченая дура. Убил бы тебя. Мразь!
Наташа испуганно посмотрела в его лицо, перекошенное болью и злобой.
- Прости, - еле слышно выдавила она.
- По хер, - он холодно отстранил ее и презрительно сплюнул. - Пахан решит, что с тобой делать. Денег у тебя все равно столько нет, сколько он украл. Трахнем тебя и выкинем в окно, чтоб заяву не кинула. Пошла, сука! – он открыл дверь и вытолкнул ее в коридор.
Когда они вернулись в комнату, Антона уже не было. Наташа подумала, что он мог бы вызвать милицию или хотя бы коменданта общежития. Но почему-то на это было мало надежды.
Маныч и Турболет презрительно лыбились, глядя на нее. Витек суетился у журнального столика, прикручивая краник к бочонку пива. Он старался не смотреть на Наташу. Пачки фисташек, кальмары, сухая рыба были разложены на столе. Пацаны, развалясь на кроватях, пили пиво, грызли фисташки и бросали очистки на пол. Они обменивались шуточками и посмеивались свои скабрезным наркоманским смехом.
Сухан подвел Наташу к пахану.
- Ты что ли Наташа?
- Я...
- Знаешь, в чем виновата?
- Да.
- В чем?
- В том, что хотела попробовать героин, - Наташе казалось, что если она честно на все ответит, ее отпустят.
- Тю! И все?
- Да.
- А то, что ты пацанов поссорила, не виновата?
- Нет.
- Ты знаешь, где Серый?
- Нет.
- Приходил к тебе сегодня?
- Да.
- Что сказал?
- Сказал, что собирается бежать, и позвал с ним. Я отказалась.
Наташа заметила, как Сухан дернулся. Он кинул чем-то в нее, но промахнулся. Маленькая пятнистая корова ударилась об стену и упала на пол.
- Он ей брелок сраный подарил! Оттрахал и подарил брелок! Я же был рядом, когда он его тиснул. Еще сказал: «Подарю бабе»! Сука! Удавлю!
- Успокойся, Сухан! Витек, сними-ка люстру и сделай из шнура петлю. Ага. Привязывай петлю к потолку.
Вместо лампы зажгли ночник. Происходящее становилось все менее правдоподобным. Наташа беспрекословно забралась на стол, Сухан одел петлю ей на шею.
Пока Наташа там стояла, она перестала различать звуки. Сухан что-то кричал, но ей казалось, что он беззвучно открывает и закрывает рот. Она смотрела, как люди с грязными ртами, темными лицами и колючими глазами почему-то смеются над ней и бьют по столу ногами, будто собираются выбить его. Она каждый раз вздрагивает и умирает. Но потом оказывается опять живой, и опять стоящей на столе в своем легком халатике, с петлей на шее.
Наташа не могла сказать, сколько это продолжалось. В какой-то момент она перестала понимать, очнулась только тогда, когда Сухан снял ее со стола и посадил на подоконник.
- Хочешь повисеть вниз головой, куколка? - он подтолкнул ее в окно.
- Нет, пожалуйста, не надо, - она цеплялась за его одежду.
Наташа пыталась заглянуть ему в глаза и найти в них хоть что-то близкое, родное. Ведь оно было в нем, когда он гладил ее по голове, обнимал и всхлипывал после оргазма. Ведь она знала, как он пахнет, как сопит во сне. Она знала его.
Но это был другой человек. Как в помешательстве Сухан выталкивал ее, пытаясь отцепить от оконной рамы ее пальцы. И она вдруг поняла. Есть только один способ прекратить это – пожертвовать собой. Она посмотрела на него и отпустила руки, откинулась и полетела.
Сухан успел поймать ее за щиколотки и втянул обратно. Лежа на полу, Наташа хохотала. Сухан ошалевшими глазами смотрел на нее.
- Пошла нахрен, курица тупорылая!
- Да, да! – как безумная хохотала Наташа. – Я – тупорылая курица. Тупорылая курица поссорила пацанов!
Она больше не чувствовала страха, он перегорел, как лампочка от сильного напряжения. Вместо него было отчаянное безрассудство, будто она уже умерла и ей нечего терять.
- А ты, Сухан, посмотри, кто ты. Ты мразь! Подонок! Вы все! Вы – воры, наркоманы! Шваль! Отбросы! Вы никогда не сможешь выбраться из своего дерьма! Оно будет вас догонять каждый раз. Ваша жизнь кончена. Она даже не начата! Вы как крысы всегда должны бежать по коридору, полному дерьма, и жрать друг друга. Это ваша природа, и нет другой! Вы все – крысы!
Сухан молчал. Его злость, будто питаясь ее страхом, теперь кончилась. Все они, устало развалившись на кроватях, о чем-то переговаривались и грызли фисташки, не обращая больше на Наташу внимание. За окном над домами и дымящими трубами Москвы медленно поднимался красный диск солнца.
Маныч выцедил из бочонка остатки пива и сказал:
- Кумарит. Надо валить.
Турболет проверил разорванные пакеты сухариков и кальмаров. Все было пусто. Наташа сидела на загаженном очистками от фисташек полу и молчала, обессиленная. Сухан напоследок презрительно посмотрел на нее, сплюнул, и они ушли.
Через час пришли Лена и Юля.
Как оказалось, из комнаты пропали все деньги: у Юли - из сумки, у Лены - из-под матраса. Юля начала было ругаться на Наташу, но та заплакала, и Юля все поняла. Она села рядом, обняла ее и, прижимая к себе, сказала:
- Какая же ты дура!
Наташа заревела еще сильней. В ней будто прорвалось что-то. Рыдания душили ее. Вместе с ней заплакали Юля с Леной.
- Хватит, ну хватит уже! – просила Лена. - Надо в институт ехать. Опаздываем. У нас контрольная.
- Пошли умоемся, - словно ребенку сказала Юля и подняла Наташу за плечи. Наташа послушно пошла.