#история
История любит шутить. Правда, чувство юмора у нее странное.
Одним из любимейших развлечений госпожи Клио является путаница и неразбериха с исторической памятью. Пользуясь доверчивостью нашей, нашей привычкой к упрощенным образам, эта неугомонная леди иной раз возьмет, да и пошутит – превратит посмертную память о человеке в один сплошной анекдот или наоборот, героическую поэму, выставит прагматика одержимым злодеем, прощелыгу - героем, сластолюбца - праведником, вольнодумца - развратником...
За примерами далеко ходить не надо: «Бич Божий» Аттила, Юлий Цезарь, Ирод Великий, Екатерина Медичи, Иван IV Грозный, Ричард Львиное Сердце Король-Солнце, Джордано Бруно...
Сколько ярлыков и штампов на этих исторических персонажах, сколькими легендами они окутаны! Сквозь эти тенета зачастую невозможно продраться, чтобы рассмотреть в глубине времен истинный облик тех, кого мы привыкли осуждать или приводить в пример, чьи имена стали нарицательными, а образы символичными.
Такую же недобрую шутку госпожа Клио сыграла с одним из самых загадочных и странных самодержцев всероссийских - императором Павлом I.
Более 200 лет прошло с той страшной ночи, когда толпа офицеров и дворян ворвалась в спальню императора в его любимом Михайловском замке и запятнала свои руки кровью помазанника Божьего.
Два с лишним века миновало, тысячи страниц написано и об этой ночи, об императоре.
Но приблизились ли мы к разгадке его личности? Выбрались ли из лабиринта легенд и лжи?
До сих пор при упоминании имени этого государя в сознании человека, воспитанного на советской исторической литературе и кинематографе, возникает классический образ в исполнении Аполлона Ячницкого из фильма «Суворов» или Павла Павленко из картины «Корабли штурмуют бастионы». Зритель постсоветский вспоминает, в основном, работу Сухорукова в картине «Бедный бедный Павел»…
Но что в этих образах истинного?
Сколько правды в многочисленных и витиеватых мемуарах, записках, сочинениях цареубийц о ночи на 12 марта 1801 года, о причинах заговора и страшной его развязки?
Вспомним факты.
Летом 1800 года среди дворян и офицеров возник заговор с целью отстранения Павла I от власти.
Причин для него было немало: непопулярная внутренняя политика Павла, его жесткие, часто жестокие меры реформирования армии, его донкихотство и даже подчас сумасбродство во внешнеполитических вопросах (например, приглашение папы Римского на жительство в Россию, согласие возглавить Мальтийский орден, заключение союза с Наполеоном для совместного похода на Индию, совершенно авантюрная попытка покорить Хиву и Бухару), атмосфера страха и подозрительности, активно нагнетаемая государем, конфронтация императора с двором, гвардией и даже с собственной семьей.
Вот так иносказательно Семен Воронцов описывает свое видение правления Павла:
«Мы на судне, капитан которого и экипаж составляют нацию, чей язык нам не знаком. У меня морская болезнь, и я не могу встать с постели. Вы приходите, чтобы мне объявить, что ураган крепчает и судно гибнет, ибо капитан сошел с ума, избивая экипаж, в котором более 30 человек, не смеющих противиться его выходкам, так как он уже бросил одного матроса в море и убил другого. Я думаю, что судно погибнет…».
По разным оценкам число заговорщиков колеблется от 180 до 300 человек. Среди них высшие и низшие офицерские чины, представители нового и старого дворянства, виднейшие сановники двора, иностранные дипломаты и даже несколько дам.
О непосредственном участии в заговоре членов королевской семьи ученые спорят до сих пор и согласны лишь в одном – цесаревич Александр, наследник престола, знал о заговоре, общался с заговорщиками.
Руководителями, идейными вдохновителями заговора были вице-камергер Никита Панин, генерал-губернатор Петербурга граф Пален, князья Зубовы, их сестра Ольга Жеребцова и командир Изюмского легкоконного полка Беннигсен.
Горький и страшный опыт дворцовых переворотов XVIII века приучил гвардию и дворянство к мысли о том, что очень легко заменить неугодно государя. Причем степень неугодности последнего часто определялась частными факторами и сугубо личными мотивами.
Так и в нашем случае заговорщики, за исключением, может быть, руководителей, помнили и сокрушались не о непоследовательной внешней политике Павла, о его тратах на строительство Михайловского замка, об указе по ограничению барщины, а о наказании капитана Кирпичникова, получившего тысячу палок за резкие слова по поводу ордена Св. Анны, о слухах по поводу вторичной женитьбы Павла на одной из фавориток, о личных обидах и притеснениях, об утраченных вольностях «золотого» екатерининского века.
На что надеялись, о чем думали эти пятнадцать человек, когда шли глухой ночью по Михайловскому замку вершить расправу над государем?
Желали они смерти Павла или лишь отречения его? Стремились ли к кровавой развязке?
Или звериная жестокость внезапно всколыхнулась в распаленных страхом, азартом и осознанием безнаказанности душах при виде бессильного тела государя, упавшего от удара в висок золотой табакеркой?
Нам не дано этого понять. Как и не узнать никогда, что же точно произошло в спальне Павла той роковой ночью, сколько было убийц, почему и как поднялись у них руки на самодержца и помазанника.
Тайной остается, чего же хотел это странный, непонятый для нас государь-мечтатель, грезивший в заснеженной России о далеких берегах Ганга, строивший около российской столицы рыцарский замок, нежно хранивший память об убитом при попустительстве и одобрении нелюбимой матери отце и, подобно Цезарю, обреченный на смерть теми, кому верил.