1. Ведовство Сувора
Подождав пока уляжется пыль от дребезжащего автобуса, с тарахтением убегающего вдаль, Сувор покинул остановку. Никто не приветствовал, некому было встречать. Сам он родился и вырос в здешних краях, однако, когда учился в третьем классе, родители приобрели квартиру в городе, и вся семья перебралась туда – папа, мама и сын. Только бабушка отказалась расставаться с домом, в котором прожила всю жизнь. Сувор, как сейчас, помнил всё то, что говорила бабушка его родителям: «И куды мне старости лет в город-то? Чаво я там делать-то буду? Ни огорода, ни курочек! Я ж с тоски заплесневею!». И вот бабушки не стало…
Сувор тяжело вздохнул, проглатывая подступивший к горлу ком. Сейчас он уже молодой юноша, окончивший высшее учебное заведение и получивший профессию, большую часть жизни проведший в городской среде. Но, тем не менее, сельская жизнь манила его к себе, прельщала своей неприхотливостью и неспешностью. До сих пор, будто наяву, перед глазами вспыхивали яркие воспоминания из детства: как приятно было долгими зимними вечерами слушать бабушкины волшебные истории, спрятавшись от холодов под одеялом, а весною – замечательно пускать кораблики по весело журчащим ручейкам, летом – купаться в местной речке вместе с другими ребятами… А вкус бабушкиных оладий и блинов, наваристых щей и душистого домашнего хлеба – ему точно никогда не забыть!
Несмотря на то, что он довольно рано уехал вместе с родителями, Сувор почти каждые выходные и все каникулы проводил здесь, предпочитая родное село разным оздоровительным детским лагерям. Нигде в целом мире ему не рассказали бы столь увлекательных сказок о невероятных существах, каких и вообразить себе невозможно – все эти домовые, кикиморы, банники, полудницы, мавки и прочие оживали в воображении, казались настоящими, как, например, это дерево или небо над головой.
Однажды, то ли в девять, то ли в восемь лет, когда он гулял по заброшенному пляжу, ему померещилась берегиня – бледнолицая статная дева в длинных белых одеждах, хранительница местного водоёма. Прибежав домой, он сразу же поведал об увиденном бабушке – та только похвалила внука за внимательность и зоркий глаз, дескать, не всякому удаётся воочию посмотреть берегиню. А вот мама лишь улыбнулась, когда услышала историю сына, папа вовсе никак не отреагировал. После этого Сувор ещё больше стал доверять бабушке и меньше делиться с родителями своими наблюдениями.
Теперь же друзья все разъехались, бабушки не стало, и только старый дом всё так же стоял на прежнем месте – покосился, правда, немного, краска облупилась… Мама хотела продать дом и просила Сувора съездить изабрать старинные вещи, которые там остались.
Отперев дверь, он зашёл в сени, и тут же послышалась какая-то возня в гостиной. «Неужели воры?» - промелькнула спонтанная мысль. Но, вбежав в комнату, Сувор увидел в дальнем углу косматого коротышку, который рылся в дубовом ларе, где обычно хранились платки и подобные вещи.
- Ты кто такой? – строго спросил Сувор.
Мужичок грозно сверкнул очами – мол, как со мной разговариваешь?
- На столе – послание для тебя, - вместо ответа обронил незнакомец.
Стоило лишь на секунду перевести взгляд на указанный конверт, как мужичок, словно сквозь землю провалился. Сувор потряс головой – неужели померещилось? Куда девался незваный гость? Что за фокусы? Подойдя к столу, он распечатал конверт – обнаружил письмо и перстень. Бабушкин почерк Сувор узнал сразу и подумал, что удивительно, как записку никто не обнаружил раньше.
«Милый мой Суворушка! – обращалась к нему бабушка в своём послании. – Я знаю, что прошу немало, но исполни мою последнюю просьбу. Хату – не продавай. Владей ей сам, как добрый хозяин. Перстенёк – от твоего деда остался. Надень его на палец и всё прояснится, увидишь мир настоящим, это твоё право – принимать зрение в дар или нет. Слишком долго я его развивала, жаль, если напрасно…».
Толком не поняв, что именно хотела сказать бабушка этими строками, Сувор всё же надел перстень. Тотчас его начало клонить в сон, будто вся усталость прожитых лет разом свалилась на него. Не в силах сопротивляться, юноша опустился в кресло и сразу уснул. А проснувшись, вышел на крыльцо подышать свежим воздухом и обомлел – мир заиграл невиданными доселе красками, словно сдернули с очей серую пелену.
- Ого! – воскликнул он, глядя на розовеющий закат.
- Ага, красотища, - негромко произнёс тот же самый косматый мужичок, очутившийся рядом, откуда ни возьмись.
- Ты кто такой?
- Я тебя еще голопузым помню! – нахмурился коротышка. – Буянка я.
- Постой! – опешил Сувор. – Бабушка рассказывала сказки про домового по имени Буянка.
- Ну, так и есть…
- Но это же сказки... вымысел!
- Ты меня видишь? А мир по-новому видишь? Настоящее всё, а?
- Настоящее… Но как? Что это?
- Это ведовство, - шмыгнул носом Буянка. – Бабка тебе, вишь, какой дар оставила. Еслихочешь, то можешь ещё отказаться. А как солнышко сядет – так ведуном и останешься.
В кармане зашумел мобильный телефон. Это звонила мама, спрашивала, когда он вернётся.
- Я пока что останусь здесь, мама. Я позже перезвоню, извини, - ответил Сувор и, как зачарованный, уставился на солнце.
- Решай! – поторапливал Буянка. – Либо снимай перстенёк, либо в избу пошли, неча на ветру прозябать.
Некоторое время Сувор колебался. Происходящее не было похоже на глупый розыгрыш – слишком иначе теперь ощущалась природа, даже дом со всеми вещами вместе теперь воспринимались как-то по-особому. А может, ведовство – это правда? А даже если и нет, то, какое право мы имеем растрачивать достояние предков? Какое такое право позволяет наплевать на веру в добрые сказки и чудеса? Вздохнув, Сувор улыбнулся уходящему солнцу. Он твёрдо решил, что не оставит дом, да и с перстнем отныне не расстанется.
2.Домашние хлопоты
Проснувшись поутру, Сувор потягивался в кровати, протирал сонные глаза, и взгляд его остановился на левой руке с перстнем. Полюбовавшись вдоволь старинным украшением, он внезапно заметил, что ладонь затянута некоей голубоватой плёнкой. Постаравшись стряхнуть с себя непонятный налёт, юноша пришёл к заключению, что всякие попытки бесполезны, потому что и вторая рука тоже была в этой странной субстанции. Сувор быстро, чуть ли не в панике, скинул с себя одеяло и обнаружил, что и ноги и туловище точно также покрыты плёнкой. Он скосил глаза на кончик носа, чтобы удостовериться, что необыкновенное вещество находится, в том числе, и на лице.
- Буянка! – закричал юноша, полагая, будто это как-то связанно с проказами домового.
- Нучаво верещишь? – косматый мужичок, покряхтывая, появился из соседней комнаты. Пепельноволосый, со спутанной бородой, в красной рубахе в белый горошек, притом ещё в синих шароварах и лаптях, подпоясанный верёвкой, он очень органично выглядел в старом русском доме.
- Что это? – испуганный и вместе с тем рассерженный Сувор вытянул руки.
- Длани, - со скучающим видом отозвался Буянка.
- А на них что? Чем они измазаны?
- Это сон, - подбоченился домовой.
- Что?
- Сон.
- Какой такой сон? – изумился Сувор, сделав глупое лицо.
- Самый обычный, человеческий, - передразнил его Буянка. – У домовых и прочих обережников – совсем другие сны.
- Объясни!
Буянка тяжело вздохнул:
- Ты вечор принял дар от бабушки, верно? Стал ведуном, так?
- Так!
- Вот и не дивись теперь разным новым вещам. Когда живое существо погружается в сон, его тело затягивается полупрозрачным веществом, тоненькой плёночкой, эта плёночка, собственно, и есть сон. Забавно, к слову, на кошек смотреть – они просто ходячие комки из шерсти и сна. Заведи кота, а? Или нет, лучше кошку – они более покладистые!
- Подожди ты! – отмахнулся Сувор. – Что мне с этим-то делать?
Он снова указал на руки.
- Умойся хорошенько! А лучше – искупайся, утром хорошо совершать омовение. Вода всё растворяет, и сон тоже. Главное лицо водицей умыть, длани, после этого сон быстро спадает. Так что насчёт кошки?
- Тебе зачем? – наполняя рукомойник водой, поинтересовался Сувор.
- Ну, как же? – возмутился домовой. – Ты ведун, тебе должно знать, что кошки лучшие помощники в хозяйстве! Приобретёшь?
- Ладно! – вытираясь полотенцем, Сувор вернулся в комнату, чтобы одеться и потерял дар речи от увиденного.
На кровати лежала гладкокожая серая образина с вытянутой мордой и красными глазками. Больше всего она напоминала смесь собаки с ящерицей. С последней особое сходство придавали длинный хвост и раздвоенный язык, то и дело выныривающий из багровой пасти.
- А-а! Жуть! Буянка! Что это? – Сувор выдал целый поток обрывистых фраз.
- Видишь ли, хозяин, - смахивая пыль с буфета, спокойно ответил домовой. – Жилище пустовало долго, а без строго надзора тут набежало всяких проходимцев. Это не нечисть, конечно, просто бездомные сущности, питающиеся невидимой силой… ентой, как её? А, енергией, вот!
- Они энергией питаются? – поморщился Сувор.
- Ага, - кивнул Буянка. – У всего есть своё излучение, енергия по-вашему.
- Прогони его! – потребовал Сувор у домового.
- Не хочу! Сам гони! – возразил Буянка и исчез, словно не бывало.
- Уйди! Вон! – замахал Сувор на образину, развалившуюся на кровати.
Существо, невидимое простому глазу, слизнуло остатки сна, оставшиеся на кровати, и подвинулось ближе к стенке.
- Уйди, кому сказал! – повторил Сувор.
- Что же ты, хозяин? – отвратительным голосом протявкала образина. – Всю ночь с тобой бока друг дружке грели, и ладно! А тут увидал и вой поднял! Ложись лучше, места много!
- Поди прочь! – Сувора разозлила наглость непрошеного гостя.
Питающаяся энергией сущность лишь хмыкнула и, отвернувшись к стенке, захрапела – по-видимому, объелась голубоватой плёнкой человеческого сна. А раздосадованный поражением юноша пошёл на кухню утолить голод и жажду, но куда бы он ни заглянул – в кастрюлю, кружку или даже в пакет с продуктами, купленными вчера в сельском магазине, везде расположились существа-паразиты. Маленькие – размером с фалангу, и большие – почти с мизинец, они высасывали из посуды и из пищи, из воды едва заметные полупрозрачные искрящиеся струи – энергию, которая насыщает организм при употреблении пищи. Вот так бывает: ешь фрукт или овощ, или блюдо какое-нибудь и ни капельки не наедаешься, а оказывается, тут уже до тебя всю энергию выпили, оставив пустую оболочку!
- Буянка! – взмолился Сувор. – Помоги, пожалуйста! Я всё для тебя сделаю! Честное слово! Кошку заведу! И собаку, если надо!
- Собака – дворовому лучший друг, - вылез из-за плиты домовой. – А рюмку водки будешь по праздникам мне ставить?
- Буду!
- Ладно. Слушай меня! Сперва-наперво – вымети каждый угол, потом – влажную уборку сделай. Да мой хорошенько! На совесть! Паразиты чистоты не любят! Так мы от половины сразу отделаемся! Затем принеси в дом чертополоха, смородины! А я уж наложу такие обережные чары, что ни одна зараза не проникнет в хату! Кстати, на полке есть тетрадь – там от бабушки твоей полезные советы остались, посмотри какие знаки надо начертать по углам!
- Благодарю! – воскликнул Сувор и, не мешкая, принялся за дело.
Через пару часов жилище сверкало чистотой. Буянка помог выгнать нежеланных соседей и запер окна и двери обережными чарами, что выглядели, как витые узоры. Сувор, просмотрев бабушкину тетрадь, совершил обряд и утвердил себя полновластным хозяином.
Позавтракав, наконец, он вздохнул:
- Ещё же с дворовым связи налаживать…
- Не беспокойсь! – улыбнулся Буянка. – И с дворовым, и с банником я потолкую! Ты только водочки нам достань!
- Хорошо! – засмеялся Сувор.
- А ты хороший парень! Споёмся! – хохотнул Буянка и вновь исчез за стенкой.
3. Предок
На закате Сувор вышел во двор, потянулся, похрустев косточками. Прошёлся по огороду, оценивая доставшиеся в наследство владения. Сорняков много развелось, заросла земля, огрубела; дворовой – ей подстать, жилистый сухой мужик в армяке и валенной шапке, в скрипучих сапогах, ходит туда-сюда – вздыхает да поскрипывает. «Ничего, - улыбнулся Сувор, - и тебе жизнь наладим! Новый забор сделаю, грядочки рядком, как полагается, собаку заведу, станет тебе, дворовуша, помогать!». Заглянул в баню – там Буянка с банником, лохматым дедом, закутанным в простыню, допивали бутылку водки под совместное гоготанье.
Приблизился Сувор к яблоньке, что возле самой изгороди притулилась, далеко веточки раскинула. Юноша похлопал её по стволу, взглянул на морщинистую кору с какой-то любовью, с непередаваемой тоской, не пойми, откуда возникшей в сердце. За изгородью, через сто метров, пологий склон, ведущий к спокойной тихонькой речке. Сувор вспомнил в очередной раз, как в детстве видел на заброшенном пляже берегиню, хранительницу сельского водоёма, решил выйти на бережок через заднюю калитку.
- Обожди, хозяин! Ты чего это вздумал? – окликнул дворовой, желавший было присоединиться к Буянке и баннику.
- Прогуляться хочу, - невзначай ответил Сувор.
- Ты б лучше, того-сь, поостерёгся б! – предупредил дворовой. – Тут разные шастают! Закат всё-таки ж! За городьбу не ступай! Я на неё-то защитные чары навешал, а за ней-то опасно!
- Чего опасного? – усмехнулся Сувор.
- Года три назад в реке девка утопла…
- Я же плавать не собираюсь, - отмахнулся Сувор и захлопнул за собою калитку.
От реки наползал жиденький туман, придавая величавой таинственности здешним просторам. Чуть слышно звенела река, смиряя свой бег в преддверии ночи, перешептывались камыши, покачиваясь на беспокойном ветру, который готов был всюду проникнуть, точно до каждого имелось у него особое дело и надобность. Угасающее светило расплескало по небосводу алые краски, делая закат торжественным и печальным. Солнце – неустанный странник, несущий свой кругосветный дозор в сопровождении красного всадника на огненном коне – Дня Деньского, верного и надёжного спутника. Теперь Сувор видел воочию эту незримую обыкновенному человеку быль, видел могучих исполинов, в виде которых представали казалось бы пустые и безликие стихии. Ан, нет! Всё живёт, всё дышит, вещает о чём-то своём, имеет свой образ, неповторимый лик, размер, форму… Ты только вглядись повнимательнее, распахни очи, ведай…
Вдруг из тумана вынырнула женская фигура. Из-за дымки создавалось впечатление, будто она не идёт по земле, а скользит. Но Сувор списал это на усталость и обман зрения. Девушка была бледной, в буквальном смысле слова – белее мела, с золотистыми распущенными волосами, спадавшими ниже пояса. Бездонные чёрные глаза с густыми ресницами и бровями, как смоль, смотрели прямо и не моргали. Одежда на ней была непривычная – белая холщовая рубаха до пят, которая из-за длинны своей волочилась по земле, цепляясь за кустарники и коряги. «Берегиня!» - подумал Сувор, делая несколько шагов навстречу.
За забором же дворовой, наблюдавший издали за происходящим, опрометью бросился в баню, прервал посиделки домового с банником, вытащив их наружу, и указал в направлении Сувора.
- Погиб новый хозяин! – гикнул банник, который подобно своим сородичам недолюбливал людское племя.
- Дурень! – закричал перепуганный Буянка, успевший привязаться к Сувору. – Как же мы без него! Вернись, батюшка! Вернись, хозяин, вернись!
- Вертай, дурень! – дворовой приблизился к изгороди, но перепрыгнуть через неё или хотя бы свеситься, чтобы ухватить Сувора за шиворот, не мог, так как был всецело привязан к своему пространству. – Вертай! Вертай взад, кому говорю!
Но заворожённый юноша уже не мог отвести взгляда от бледной девицы, которая словно загипнотизировала его. «Иди ко мне!» - послышался мертвецкий голос… или это ветер пролепетал в кронах дерева?
Девица развернулась и пошла к реке. Сувор двинулся за ней, повергнув своих обережников – домового, дворового и банника – в ужас. Однако тут произошло неожиданное – старая яблоня расправила скрюченные веточки и цепко ухватила юношу за воротник. Получилось так, что Сувор резко дёрнулся – оттого и очнулся, потряс головой, проясняя сознание и отгоняя лживый морок. Перстень больно жёг палец, как будто его раскалили в огне.
Бледная дева в этот момент оглянулась и, увидев, что ворожба её рассеяна, оскалилась по-звериному, обнажая ряд редких и острых, точно иголочки, зубов. Она разбежалась и, высоко подпрыгнув, зависла в воздухе, готовая в любой миг обрушиться на свою жертву. Испуганный Сувор так и шлёпнулся на землю, но сумел подавить страх и быстро начертал перед собой обережный знак молнии, олицетворяющий свет и дарующий защиту против злой силы. Устремившаяся уже к нему нечестивица, глухо зарычала и, обернувшись большой чёрной птицей, улетела прочь.
Сувор поспешил во двор. Сердце колотилось в груди, пот катился крупными градинами.
- Ну ты и дал, хозяин! – шумный банник хлопнул его по плечу.
- Не делай так больше! – хмуро изрёк Буянка, переживавший больше других.
- Это была берегиня? – спросил Сувор.
- Нет, - покачал головой дворовой. – Это была утопленница, навка или мавка, иначе говоря. Она преждевременно погибла и теперь живым мстит за то, что они могут солнцу радоваться, и за то, что в жилах их горячая кровь.
- Жаль её, - промолвил Сувор. – Она красивая… правда, злоба слишком уж исказила её.
- Чтобы навьи не трогали и не мешали, и быстрее освободились от своего бренного и никчёмного существования, надо им баню истопить и пригласить попариться, - предложил банник. – Этот древний обряд раньше часто исполняли. Баня очищает не столько тело, сколько душу.
- Решено! – ответил Сувор. – Завтра так и сделаем!
Обережники разбрелись каждый по своим местам, а Сувор ещё немного постоял во дворе. «Кто же это удержал меня и спас от наваждения?» - спросил он и, сам не зная зачем, взглянул на старую яблоню. На стволе, возле самой кроны, проступил добродушный лик. «Бабушка!» - не удержался от возгласа Сувор. Образ исчез через мгновение, но юноша больше не сомневался в том, что предки рядом, помогают ему и следят за каждым шагом. Обняв яблоньку, он постоял так некоторое время, а потом, довольный и радостный, отправился домой, а то уж совсем стемнело…
4. Полусон
Сувор сидел за кухонным столом и попивал горячий травяной чай из блюдечка, как ещё с детства привык. Он частенько вспоминал старенький самовар, вспоминал, как дедушка при помощи сапога растапливал угли… кажется, это было очень, очень давно. Случается, что какой-то отрывок из далёкого детства осколком застревает в памяти и, то и дело, даёт о себе знать, - от этого возникает одновременно и сладкое, и томительно-болезненное чувство в груди. Был вечер, сумерки только начали сгущаться, и из окна, с кухни, открывался вид на пустую улицу с её пыльной ухабистой дорогой и рядами двориков, огороженных заборами. Он недавно проводил маму на автобус и теперь в голове у него время от времени проскальзывали обрывки из их разговора.
Настойчиво, но без излишней упёртости или суровости, Сувор объяснил маме, почему не собирается продавать дом. Изложил и отстоял своё решение остаться жить в деревне. Поначалу мама выступала против подобных заявлений, но потом улыбнулась, обняла сына и сказала: «Какой ты у меня вырос! Ты молодец, Суворушка, молодец! Если сердце так хочет – делай! А мы с отцом, чем сможем, тем подсобим». Конечно, о приобретённом даре и о зачарованном перстне, переданном бабушкой, Сувор и словом не обмолвился. Это маленькому мальчику прощали «всякие выдумки», сочтя их за невинные шалости, однако из уст взрослого юноши разного рода басни (пусть они и есть самая настоящая правда) звучали бы неубедительно или же вовсе глупо.
Заметив едва различимый силуэт за столом, справа от себя, Сувор улыбнулся краешком губ и произнёс:
- Не прячься, Буянка! Всё равно ведь вижу как ты между столом и подоконником затесался!
- Бу-бу-бу, бу-бу-бу, - недовольный тем, что его раскрыли, передразнил домовой, появляясь перед хозяином дома во всей красе. – Ишь, стал глазастым.
- И всегда был, - хохотнул Сувор.
- Не ври, не всегда! Когда мне кошку заведёшь?
- Скоро, - ответил юноша (стоит отметить, что этот вопрос ему уже изрядно надоел). – Ты лучше вот об чём мне скажи…
- Слушаю, сударь мой, слушаю, - Буянка подпёр подбородок кулаком.
- Почему на меня раньше никакая нечисть не нападала, а тут – на тебе – и утопленница, и проходимцы какие-то? Я уж боюсь представить, что дальше-то со мною будет.
- А тут ничего сложного нет, - просто сказал домовой. – Ты раньше спал и ничегошеньки не ведал, так?
- Так.
- А что с человеком, когда он спит?
- Он покрыт голубоватой плёночкой, - промолвил Сувор, передёрнув плечами.
- Есть и другая плёночка, которая затягивает человека – такая тоненькая-тоненькая, серенького цвета, как мышь, - сообщил Буянка. – Если ты будешь долго смотреть на себя, то, может быть, и заметишь её.
Сувор тяжело вздохнул, не желая ничего подобного представлять себе.
- Ну, допустим…
- Вот эта самая серая плёночка сообщает о том, что человек провалился в полуявь. Уснул как бы на мысленном уровне.
- Это как? – не понял юноша.
Домовой поморщился, нахмурился, силясь подобрать нужные слова:
- Ну, вот взять, к примеру, тебя: ты стал ведать только потому, что твоя бабушка вложила в перстень свою силу, свою енергию, а ты уже через вещицу получил от неё этот дар. У тебя от притока дополнительной енергии мысли стали шибче бегать, поэтому ты и прозрел, и стал ведуном, понял?
- То есть, я стал ведать потому, что у меня ускорилась работа мысли? – переспросил удивлённый Сувор.
- Ну да! – воскликнул домовой в ответ. – Теперь понимаешь?
- С трудом, по правде сказать. Как же я до этого жил?
- Жил во сне! – засмеялся домовой. – В полуяви жил – вроде и бодрствовал, и радовался, и горевал, а ничего вокруг себя толком не видел.
Тут Сувор впервые задумался о том, насколько глубока родная речь, сколь много в ней чудесных и простых, ёмких слов. В каждом слове – образ, за каждым образом – целая история, вереница историй. Как же необыкновенно по-новому слышать привычное слово – «полуявь»! Что же это такое? Пограничное состояние между сном и бодрствованием, полудрёма – вроде бы здесь, наяву, а вроде бы нет, вроде бы уже отправился в царство сна. Поразительно! Дремлешь на ходу и даже не подозреваешь, что ползаешь, как сонная муха, - тебе-то ведь кажется, что ты бегаешь туда-сюда, из дома на учёбу, с работы – домой, что ты чего-то хочешь, чего-то тщишься, а на деле-то – всё полуявь! Вся жизнь – в полуяви, ты и не жил-то вовсе! Так, пребывал в анабиозе, имитировал собственное существование…
- А теперь я живу, Буянка? Есть на мне эта серая плёнка или нет?
- Да, кажись, нету, - прищурившись, домовой окинул его строгим взглядом. – Помяни бабу с дедом добрым словом, что сберегли тебя от подобной участи!
- А дед мой тоже ведал?
- Ведал, но гораздо хуже, бабушка твоя – та настоящей ведуньей была!
- Ты скажи, почему на меня раньше никто не нападал? Никаких мавок я ведь не встречал до того, как сделался ведуном! – снова спросил Сувор о том, с чего начал этот разговор.
- Всё из-за полуяви, - не раздумывая, заявил Буянка. – Пока спишь, тебя никто как бы толком не замечает, и ты, точно так же, почти не замечаешь леших, кикимор и остальных – погрезилось чего-то там и ладно.
- Выходит, лучше и не просыпаться! – заключил Сувор. – Спал я себе спокойно, никого не трогал и меня никто не тревожил.
- Ага, как же, - усмехнулся домовой. – Пока ты спишь, то бишь обитаешь в полуяви, тебя обворовывают всякие паразиты, бесы у тебя силы отнимают, а некоторые сущности и время твоё крадут, саму жизнь крадут! А ты спишь тихонько, дескать, моя хата с краю – и на себя наплевать, и на окружающий мир. Пропади оно всё! Так, что ли?
- То есть, пока я нахожусь в полуявном состоянии, я не могу ничего противопоставить тем, кто ворует у меня энергию, силы, время, да?
- Да, - тряхнул косматой головой Буянка. – А теперича ты прозрел, наконец-то, теперича не только ты зришь, но и тебя все вокруг видят, потому жизнь твоя сделалась опасней, но вместе с тем и осознанней.
Видимо, утомившись от разговоров, домовой исчез, - Сувор уже к этому привык и никак не отреагировал. Раз ушёл – значит, сказать больше нечего, а обережники не любят пустой болтовни. Пускай идёт, у домового всегда дел хватает, а ему, Сувору, есть о чём поразмыслить. Допив остывший чай, юноша тяжело вздохнул: что же, жизнь всегда заставляет делать сложный выбор и решать непростые задачки. Вон оно как – либо спишь, не думая о том, что служишь для кого-то пищей, либо бодрствуешь и активно борешься за собственное существование. Первый вариант вроде бы бережёт психику от потрясений, какие современному человеку кажутся сверхъестественными и фантастическими, второй же вариант – заставляет научиться управлять своей волей, принять на себя всю ответственность, быть всегда наготове, заставляет не просто обладать знаниями, но и уметь распоряжаться ими.
Сувор понимал, что уже не сможет вернуться в блаженное неведение и снова сделаться жертвой невидимых сил. Нынешнее его положение, собственно, полностью исключало статус жертвы, – иначе какой из него ведун? А позорить недостойными делами память бабушки и дедушки он не собирался. Юноша прошёлся по кухне, включил радио. Оттуда, словно в ответ на его мысли, прозвучал знакомый голос любимого исполнителя: «Но знаю я, что лживо, а что свято – я понял это всё-таки давно! Мой путь один, всего один, ребята! Мне выбора, по счастью, не дано!».
- Вот такая вот она, незримая быль, - усмехнувшись, сказал самому себе Сувор.
Конец