Олег СЛЕПЫНИН
В 2:40 ночи резкий звонок в дверь. И повторно; теперь понятно, — не снится. Ясно и то, что не обыск. Во-первых, когда обыск, всегда предчувствие.
Во-вторых, по ночам им запрещено да и вообще пандемия, должны чем-то другим заниматься, а не литераторами. Открываю — соседка слабым голосом: ой помираю, наверно; сердце болит, дышать не могу, рук и ног не чувствую, онемели. Ей 34.
Меряю давление, а какое у неё нормальное — неизвестно. Мне кажется высоким. Даю таблетку. Звоню в скорую, ехать не хотят, расспрашивают. И соседка не хочет, говорит, куда ещё завезут. Велят выпить много корвалола и сказать, какая температура. Снова звоню, они перезванивают.
Перемещаемся к ней в квартиру. Дышать нечем, форточки закрыты: живёт в маске, боится, что вирус через окно залетит. Открываю окна. Уже четвёртый час. Она звонит духовнику в монастырь, просит о. архимандрита помолиться. Рассказывает ему о самочувствии.
Приезжает на скорой заспанный дядька в мятой красный униформе...
Слушает, меряет. Говорит свой диагноз, не инфаркт. Соседка понимает: "всё от нервов". Врач даёт свою таблетку и много корвалола... Мне понятно, что это нечто вроде коронавирусной шизы, в церковь перестала ходить, когда страх стали нагонять, а прежде вся жизнь для неё была церковь.
Эта ночная история срифмовалась вот с чем.
В соборе на вечерней службе подошёл товарищ, сказал, что мама его умерла. Я стал расспрашивать. Говорит — раньше её каждый год клали в военный госпиталь, а сейчас всё закрыто на коронавирус.
Спрашиваю: получается, — она жертва коронавируса?
Мой товарищ человек особый, возможно святой, одет как бомж, глаза сияют синим, видит много глубже, чем я. Объясняет всё с духовной точки зрения, показывает связь её имени с днём её ухода. Полностью соглашаюсь.
Полностью: битва идёт духовная, клочья летят во все стороны, осколки свистят, брызги кровавые летят...
Русь святая, держись!
