— Я, — говорила она, с аппетитом откусывая от толстого бутерброда, — практически не ем хлеба, да и вообще стараюсь не есть вредной пищи. Овощи надо употреблять, фрукты, творог.
При этом уничтожала булочки и пироги. Хотя, творог тоже ела. Сдобрив изрядным количеством сметаны с сахаром или вареньем.
А вообще она напоминала Захару смешную картинку из старой книжки. Там гневный дядька кричал своему сыну: «Грязнуля!», за то, что он капнул на скатерть. А сам не замечал, что его собственный галстук плавает в супе.
Захар терялся. Ему, конечно, попадались люди, которые говорили одно, а делали другое. Но чтоб так явно! И он не решался сделать замечание взрослому человеку. А потом понял, что все равно бесполезно. Это когда она начала ворчать на него, что, дескать, весь стол завалил своим пластилином. Вылепил, говорит, одну фигурку, убери за собой, вытри все, делай новую.
А ее стол завален так, что хозяйку там не найдешь. Старые газеты, обрывки бумажек, растрепанные книжки с сальными пятнами, куски шпагата. Она же среди этого хлама расчищала местечко, и чувствовала себя прекрасно.
На Захарово же ехидно-робкое замечание твердо отрезала, что все вещи ей нужны и беспорядка никакого нет. Напротив, она знает, где какая вещь лежит, и может найти ее в любой момент. А вот ему нужно прибраться, ибо он довел отведенный стол до кошмарного состояния!
За эти две недели Захар чуть не спятил от постоянных поучений. Даже когда они ходили в цирк и в зоопарк, тетя все зудела, как надо правильно себя вести. Говорила она это громко, так что люди оборачивались и пожимали плечами.
Папа, приехавший за Захаром, провел с ней всего пару часов. А выйдя за дверь, утер лоб и сказал: «Прости, Зорик!»
А потом был еще лагерь. Раньше Захар в лагеря не ездил. Только читал про них в книгах.
Ехать не хотелось. Но и не поехать было нельзя. Иринка укатила на сборы. У родителей отпуска выпали на осень. А бабушка поехала погостить к сыну, дяде Захара. Мама, разумеется, не позволила, чтоб сын был весь день без присмотра. А в лагере «присмотра» хоть отбавляй!
Дома были любимые книжки, велосипед, на котором можно было до одури гонять по окрестным улицам и парку. Рядом спорткомплекс, туда можно ходить в бассейн. А в лагере что? Купаться – на пять минут, да еще воду все взбаламутят в отгороженном водоемчике. В лес идти одному не разрешат. А целым отрядом идти, никакого интереса нет. Сказать по правде, одного-то в лес и родители не пускали. Обычно ходили, с папой и с Иринкой. Или с бабушкой. Но с ними—то, интересно. Рассказывают что-нибудь, показывают. А в лагере только пересчитывают без конца…
Ребята, правда, попались неплохие. Но слишком активные, а Захар не такой. Не хотелось ему ни в футбол играть, ни у теннисного стола скакать. Впрочем, общались все нормально, никто не ссорился.
А Захару просто очень, отчаянно хотелось домой.
А потом он сошелся с одним мальчиком. Даже казалось, что подружился. Витя так хорошо умел слушать, давал советы. И делал предостережения. Да—да, именно предостережения. Как—то, очень доверительно шепнул: «Ты не общайся с Олегом, он воспитателю «стучит» на нас». Захару стало грустно. Олег нравился ему. Забавный такой, веселый. А надо же… Кто бы мог подумать?
И в самом деле, воспитатель, откуда—то узнавал о всяких проделках. Хотя все, вроде бы, молчали намертво. Захар даже на Витины расспросы отвечал: «Не—а, не знаю». (Раз уж дал слово молчать!). А воспитатель узнавал и наказывал. То Сережка Урасов в лес вместе со всеми за ягодами не ходил, сидел наказанный в спальне. То Алеше Смирнову было запрещено купаться до конца смены.
А потом оказалось, что это именно тихий мальчик Витя сообщал о чужих прегрешениях. Когда Захар узнал об этом, ему стало так обидно, что он даже уткнулся в подушку и всхлипнул. Ведь они же дружили с Витькой, разговаривали обо всем! Как же он мог, вот так?! Захар побежал, нашел его и, задыхаясь, спросил:
—Тебе не стыдно?
Тот с превосходством сказал:
— Нет. Вы все – лохи! Нужно показать начальству, в данном случае, воспитателю, свою значимость. Что ты все про всех знаешь. Что ты незаменим. Это называется – иметь информацию. Понял?
— А на Олега зачем наговаривал?
— А он мне не нравится.
Захар тогда долго не мог успокоиться. Осталось чувство гадливости. И вины перед Олегом. Из-за того, что поверил вранью.
А Витя ходил, как ни в чем не бывало, улыбался, и первым здоровался с Захаром.
Вот и классная, сегодня улыбается ласково, а завтра опять скажет: «Ну что за класс! Пень на пне!»
Дома Иринка встретила нетерпеливо:
— Ну, что?
— Четыре, — гордо ответил он.
— Ну, братец, профессор-академик!
Она смеялась и тормошила его. А потом серьезно сказала:
— Зорик, я тут все думаю-думаю о тебе.
— И что надумала?
— Не заморачивайся ты! Если увидишь какую-то несправедливость, тогда да, вмешивайся. А специально не нужно. И еще, старайся, чтобы это было незаметно, чтобы про тебя не догадались. Понял?
— Понял, — сказал Захар задумчиво. — Ты права.
Несколько дней прошли в ничегонеделании. Жить намного проще, когда специально не думаешь о своих способностях, о том, как надо их применять. И в школе все стало как прежде, он улыбался, а не огрызался на всех.
Вечерами читал допоздна книги, а Иринка бубнила сквозь сон, что он ей мешает.
…Утро было просто ледяным.
— Иринка, Зорик, снег опять пошел, и холод собачий, — папа вышел предупредить. — Теплее одевайтесь.
Иринка, сопела и жаловалась:
— Только-только ботинки достала и на тебе! Опять сапоги надевать! Зорька, не копайся, пошли быстрей, по гололеду-то намаемся!
После уроков Захар медленно шел домой. Холод придал всему особенную четкость. Ветки были как кованные, а решетка моста, покрытая изморозью, празднично сияла.
Гранитные спуски к Неве обледенели, и смотреть на них было больно. Но шпиль вдали так сверкал, что казалось, обещал скорую весну.
Раздался пронзительный крик. Захар резко обернулся. По наклонным плитам набережной медленно, с растерянной улыбкой, скользила вниз девушка. Кричала ее подруга. Они только что фотографировались, и, выискивая нужный фон, забыли об осторожности. Внизу поблескивала стылая свинцовая вода.
Люди у парапета замерли. Потом какой-то парень рванулся, и, перепрыгнув через цепи, протянул девушке руку. Она уцепилась. Все вздохнули, но тут же в ужасе ахнули. Ноги парня, отчаянно старавшегося сохранить равновесие, тоже заскользили.
Захар окаменел. С его места было видно, как два человека неотвратимо съезжают в воду. Что-то напряглось в нем, знакомая дымка появилась перед глазами. Правда, она была слегка красноватой, а пульсирующие точки странно подрагивали. Неважно! Главное, он чувствует силу! Сосредоточиться!
Парень на скользких плитах неожиданно выпрямился, подтянул к себе девушку, и, ставя ноги «елочкой», как лыжник, начал выбираться вверх.
А сверху уже протягивались руки, им помогали выбраться. Все!
Девушка плакала навзрыд, ее подруга тоже всхлипывала. Их успокаивали, кто-то предлагал валерьянку. Парню же кричали:
— Ну, ты молодец! Ну, Геракл!
Он смущенно говорил:
— Чувствую, сейчас нырнем, ноги скользят, зацепится не за что! И вдруг, как сила какая—то, как будто и не я! Вцепился и выволок ее!
Девушка неожиданно обхватила его руками и поцеловала. Ее подруга отстала от нее разве что на секунду. Все вокруг засмеялись, и парень засмеялся тоже.
А Захар только сейчас почувствовал, как его трясет. Озноб поднимался из глубины позвоночника. А руки так замерзли, что он их не чувствовал вовсе.
Ничего себе! Вроде не так уж и холодно! Захар понесся домой, надеясь согреться на бегу. Не получалось. Пришлось даже натянуть капюшон.
Дверь он открыл еле-еле. Рука с ключом дрожала так, что пришлось ее придержать другой. Мама выглянула в коридор и изменилась в лице.
— Мам, — еле выговорил он, — что—то я чувствую себя паршиво. Разбери кровать, пожалуйста!
Захар уже не слышал маминого вскрика, не видел, как в прихожую выскочили испуганные папа с Иринкой. Медленно сполз по стене.
… — Зорик, сыночек, как ты себя чувствуешь?
Захар открыл глаза. Мама склонилась над кроватью. Папа глядел из-за ее плеча.
— Ничего, — отозвался Захар и удивился своему слабому голосу. Он откашлялся и улыбнулся.
— Ну, как он там? — послышался встревоженный голос сестры.
— Получше, — шепотом ответил отец.
— Зорюшка, родной, — мама утирала слезы, — как же тебя скрутило… Но температура уже спадает. Слава Богу!
— Я давно лежу?
— Третий день!
— Ого! – восхитился Захар, — Я даже и не помню, что столько времени прошло!
Стояло раннее утро. Родители после наставлений Иринке, какие лекарства давать Зорику, ушли. Отец на работу, мама в магазин.
Иринка придвинула стул к постели, и, пощупав лоб, сказала ворчливо:
— Ну и напугал же ты нас! Температурища такая, да еще сознание потерял! Я сама чуть не рухнула!
Захар улыбался, он уже не чувствовал себя больным.
—Погулять бы!
— Дать бы тебе по шее, да пока нельзя!
…В городе хозяйничала долгожданная весна, по утрам птицы щебетали так, что Захар просыпался. На столе стояла недоделанная модель парусника, и на фоне неба смотрелась очень здорово. Он делал ее уже несколько дней. Папа принес бруски липы и резак. Мама возмутилась было, но Захар поклялся, что будет сверхосторожным, и все пальцы останутся целы! Мама суеверно постучала по бруску.
Заходил Мишка. Они болтали о близких весенних каникулах, о еще одной контрольной по математике, которая (ура!) прошла без Захара. Мишка умудрился написать на четверку. А потом позвонила классная и, несвойственным ей сочувственным тоном, спросила о Захаровом здоровье. Он заверил ее, что к каникулам непременно выздоровеет. Татьяна Николаевна перешла на привычный тон и заметила, что выздоровление уже чувствуется, судя по репликам.
Температуры уже не было совсем, но родители упрямо не выпускали сына на улицу. И только услышав прогноз, разрешили выйти в пятницу на часок, погулять.
— Но только после того, как врач придет!
— Угу.
— Не, «угу», а дождись врача. Понял?
—Угу.
…А на дворе уже совсем тепло! Так здорово, что хочется завизжать от восторга!
Захар, подпрыгивая, двинулся на улицу. Вылетевшая из—за угла машина, щедро окатила его до колен.
Он окаменел. Резко обернулся, привычно сосредоточился. Вон там будет лужа. Глу-у-бокая! Щас ты через нее проедешь и уделаешь свою машину до ветровых стекол! Ну!
Через стекло был отчетливо виден затылок водителя. Но… Ничего не происходило. Знакомое состояние не наступало. Никакой дымки, никаких светящихся точек!
Захар заморгал. Сосредоточился снова. Ни-че-го!
Вернувшаяся сестра увидела его понуро сидящим в коридоре. Окинула взглядом мокрые брюки, грязные руки и лицо. Села.
—Зорь, что случилось?!
—Ир, — он чуть не плакал, — все исчезло. Понимаешь? Все! Я ничего не чувствую! Пропала сила!
— Ты уверен, Зорик?
— Ну, конечно, уверен! Я уже который раз пробую. И ничего. Не получается!
— Зорь, я думаю, что это временно…
— Правда? – с надеждой спросил Захар.
— Угу. Ты перенапрягся и заболел. А от этой слабости и дар твой ослабел. Но я думаю, что он вернется.
— Я заболел оттого, что простыл…
— Ты без сознания несколько дней был! И вообще, Зорь, как ты умудрился так заболеть? Не на полюсе ведь живем!
Захару не хотелось рассказывать про девушку. Получилось бы, будто хвастается! Иринка помолчала, а потом сказала уверенно:
— Вернется твой дар! И знаешь, Зорька, может и неплохо, что он пока исчез.
— Почему—у?!
— Ты обо всем подумаешь, поймешь, как лучше действовать. А то ведь кидался везде, где надо и где надо.
Чтобы ее слова не были похожи на нотацию, Иринка скорчила рожу и высунула язык.
Но Захар серьезно кивнул.
— Да, ты права. Я буду думать.
— Не хнычь, живо переодевайсяи пойдем на улицу! Такое тепло…
