Захар прискакал домой, отзвонился маме. Мама пожелала знать, пообедал ли ненаглядный сын, или сжевал бутерброд и занимается более интересными делами. Сын уверил, что съедено все подчистую. Более того, грибной суп удался, поэтому уничтожено аж две порции.
Захар положил трубку и поволок сумку к письменному столу. Надо бы уроки поделать. Но не-о-хо-та! И вообще как-то на душе пасмурно. Из-за чего бы? Да все покоя не дают эти реплики, о том, что он изменился.
Он направился в прихожую, к большому, во весь рост, зеркалу. Покрутился, оглядывая себя. Вот так вроде и ничего, волосы каштановые, глаза синие. Тощий, правда. Но это тоже ничего, зато ловкий. Вот и папа, если посмотреть на его детские фотографии, был в Захаровом возрасте худым. А уши уже и не торчат совсем. Вот в первом классе, так торчали, что его Чебурашкой даже дразнили. А теперь все нормально.
Захар немного попрыгал перед зеркалом, а потом скис, подошел почти вплотную и начал себя изучать более пристально. Ведь, если честно, страшновато, что отразятся непонятные способности на его облике. Он и сам чувствовал, что становится злее, легко заводится. И Мишка говорил, и Иринка. Да и мама недавно печально улыбнулась:
— Зорька, что ты такой нахохленный все время, возраст переходный начался?
Да еще некстати вспомнилась эта бабка из тети-Аниных рассказов. Вдруг он тоже высохнет от злости?!
Внешне все было без изменений…
Захар вдруг понял, что устал. Устал думать об этом своем даре, и о том, что с ним делать. Хоть бы подсказал кто. Очень трудно принимать решения одному «Надо сказать Иришке. Она всегда понимает».
…Уроки не делались. Даже стихотворение не училось. А ведь обычно стихи запоминалось после второго прочтения. На математику вообще нельзя глядеть без содрогания, отложим! Одно только упражнение по русскому было нацарапано кривым почерком, и торжествующе отброшено в сторону. Ну, что там еще? История? Ну, где же Пушинкина-то?
Не зная чем себя отвлечь, Захар встал и пошел на кухню. Известно же, что для поднятия настроения нет ничего лучше, чем съесть что-нибудь вкусное, да под хорошую книжку! И время пройдет мгновенно.
Щелчок замка. Захар метнулся в прихожую.
— Ну, наконец-то!
— Почему «наконец-то», — удивилась сестра, — я вовремя пришла, даже никуда не заходила. А что случилось, Зорька?
Тот потоптался.
— Мне надо с тобой посоветоваться.
— Что-то натворил?
— Да нет, — ответил он с досадой, и даже героически сказал: — Ты пойди поешь, чаю попей, там пирожные еще остались, а потом поговорим.
Пока Иринка занималась своими делами: обедала, звонила по телефону, рылась зачем-то в шкафу, Захар маялся. Наконец, сестра вошла в гостиную и, уютно умостившись на диване, сказала:
— Ну, выкладывай, Захаренок…
Захар даже засмеялся вдруг, подумав, как странно будут звучать его слова.
— Ириш, помнишь у нас с тобой разговор был, ну, про то, как люди себя ведут среди других людей?
— Не-а, не помню!
— Ну, И-ир, вспомни! Про то, что они других не уважают, толкаются! Про девушку с газетой!
— А-а! Помню-помню!
— Помнишь, ты жалела, что ничего не сможешь сделать? Пушинкина, а вот если б у тебя была сила, ну, допустим, двигать вещи! Как бы ты поступила?
Глаза у сестры загорелись. Она прошлась по комнате и стремительно развернулась.
— У-у! Я бы всяких подонков наказывала бы! Пристал бы кто—нибудь ко мне, а я б его — р-раз!
— Для собственного удовольствия, что ли? – поинтересовался Захар ехидно.
— Ну, нет, конечно! – Иринка вдохновилась. — Для общей пользы. Мало ли поганцев на улицах встречается! Только тут с умом надо делать, не наобум!
— Я как раз об этом и хотел сказать. Иришка, у меня появился дар. Я когда разозлюсь, могу делать всякие вещи. Необычные.
— Какие еще вещи?
— Ну, например, посмотрел я на одного дядьку, он споткнулся и упал. Вот.
— Может, это случайность, Зорь? – осторожно спросила она.
— Да ну, какая случайность! Я уже сто раз проверял. Не веришь? На Коноваленко, например!
— На Ко-но-ва-лен-ко-о? – изумилась сестра.
— Ага, на ней. Из-за меня она чесалась.
Иринка ошарашено посмотрела на него, потом восторженно спросила:
— Зорь, ну скажи честно, ты правду говоришь? Не врешь? Тот усмехнулся.
— Щас, подожди, попробую с тобой.
Разозлиться на сестру никак не получалось. Он зажмурился. Никакого толка!! Захар открыл глаза, и собрался сказать, что пока не выходит. Но Иринка сидела с таким недоверчивым видом, что Захар вскипел. Моментально представилось пестрое куриное перо. Он мысленно ткнул им сестру в нос. Та чихнула. Потом еще раз, и еще, и еще.
Иринка замахала руками, не переставая чихать.
— Ну?
— Я верю! Пчхи! А—апчхи!
Сестра утерла нос, опасливо прислушалась к себе, и ворчливо сказала:
— Ишь, дорвался! Удержу нет! Пары чихов было бы достаточно.
— Фома ты неверующая!
— Да поверила, поверила! И вообще, надо говорить, «Фома неверующий»!
— А ты Фома женского рода!
Иринка засмеялась, а потом с огромным любопытством спросила:
— Зорь, а как ты это делаешь?
— Нужно испытывать сильные эмоции. И отчетливо представлять, что хочешь сделать. И тогда на теле человека возникают светящиеся точки. На них можно воздействовать. Но тут надо быть аккуратней… А можно и проще.
— Как, например?
— А как с тобой! Вот я тебя сейчас виртуальным куриным пером потыкал в нос, а чихала ты по-настоящему!
—Фу! – брезгливо фыркнула Иришка и снова утерла нос, — каким—то пером антисанитарийным! – Постой, — озадачилась она, — при чем здесь эти точки, если ты и без них можешь представить и муравьев, и перья?
— Эти точки, — задумчиво сказал Захар, — позволяют воздействовать на человека сильней. Я тут в драке нажал на такую, так Фомичева откинуло даже, он вздохнуть не мог.
— Что еще за Фомичев? – строго спросила сестра.
Захар поежился и рассказал все от начала до конца. От лопнувшей лампочки и до онемевших парней. Про то, как он подумал, что эту способность надо развивать на пользу людям. Иринка долго молчала.
— Мне надо, Ир, чтоб ты мне советовала. Я не знаю иногда как себя вести. И боюсь кому—то говорить. Маме с папой особенно. Да и в школе никому не скажешь. Я даже Мишке не решаюсь сказать! Я хочу быть таким, как все, не хочу, чтоб на меня пялились!
— Да, — поддержала сестра, — афишировать и вправду не стоит. Кто знает, как попытаются использовать твои способности?
— Во-во! Ко мне уже подъезжали после драки с Фомичевым. Чтобы я с одним парнем подрался.
— А ты?
— Отказался. Что я, наемник, что ли?!
– Молодец, Зорь. И не связывайся даже!
Они долго еще сидели, обсуждая подробности, и пришли к выводу, что нужно вести себя очень аккуратно. Первый раз за последнее время Захару стало легко на душе.
— Повезло мне с сестрой…
— Да ну тебя, — хмыкнула она. – Ты вообще девочек пока не сильно жалуешь.
— С чего это ты взяла?
— Да помню, высказывался на эту тему.
— У-у, так это когда было! В детском саду!
…Вообще-то к девчонкам он относился хорошо. Из-за старшей сестры. Но все мальчишки в группе считали их слабыми, плаксивыми существами. К тому же, еще и ябедами. И он, заразившись общим высокомерием, брякнул это как—то, маленькой светловолосой девчонке. И добавил еще: мол, чего ты играешь машинкой, отдай и топай к своим куклам!
Девчонка молча показала ему фигу, а когда он попытался отнять игрушку, оттаскала его за волосы. Спокойно и деловито. Захар ревел тогда, от досады, не от боли. А светловолосая, оставив его в покое, снова спокойно катала машинку, даже что—то напевала при этом. А потом, когда он, всхлипывая, стоял у окна, девочка неожиданно подошла. Поставила машинку на подоконник и тихонько сказала: «На, играй».
Никогда больше он не приставал к тем, кто слабее. Не из-за того, что впечатление могло оказаться обманчивым и противник сильнее. Нет, он как-то неожиданно понял, что справедливый человек не должен нападать первым.
А с девочкой Захар, кстати, потом подружился. Звали ее Олей, и была она смешливая, изобретательная в играх. А уже в школе, он узнал, что она двоюродная сестра Мишки. Тоже Воронкова. Он прозвал ее «ОлечкаВоронковечка», и горевал, когда она вместе с родителями переехала в другой город…
Иришка хихикнула, а потом чихнула два раза подряд.
— Ну, Зорька, это все твой проклятый куриный пух…
— Ир, да он же не настоящий!
— Все равно! Я же чихаю!
Сестра вытащила носовой платок, тщательно вытерла нос, и хмуро покосилась на веселящегося братца. А веселился он, вспомнив одну историю. Про перчатки.
Иринка была ужасной чистюлей. Блузки, футболки и брюки надевались ею только один раз. Вечером, все бросалось в стирку. Обувь начищалась до зеркального блеска. В комнатах была стерильная чистота, даже на подоконниках невозможно было найти ни пылинки. А ведь известно, что пыль с улицы летит именно на подоконники!
А по улицам она ходила, ступая аккуратно, как кошка. (Только что лапками не дергала брезгливо!) Сколько раз они возвращались с Захаром с прогулки и мама сокрушенно качала головой: «Зорик, погляди только на свои ботинки! Ты что, Днепр форсировал? Дамбу строил? Вон, у Иринки какая обувь чистая, как будто по воздуху летела!
Один раз Захар серьезно-пресерьезно сказал: «Не-е, она не по воздуху летела! Она на мне верхом ехала, а я от этого по колено проваливался. Поэтому, она такая чистенькая, а я такой грязный!»
За эти слова он получил от сестрицы по шее.
Захар вспомнил историю с перчатками.
Прошлой осенью Иринка пришла из школы мрачная и надутая. Старшеклассников отправляли на субботник.
— Мам, — возмущалась она, — мы будет какой-то парк убирать. Ехать через полгорода! А там грязища, значит надо одеваться в плохую одежду! А-а! В субботу! Я как чучело буду!
Она так долго ворчала, что папа не выдержал и предложил поехать с ней. Мол, справимся быстрей. Иришка подумала и согласилась.
Как потом оказалось, эта же мысль осенила и многих других родителей. Поэтому, народу оказалось немало. А вот инструментов и всяких перчаток-рукавиц, увы, было недостаточно. И помимо новых, стали раздавать потрепанные, бывшие в употреблении.
Иринка с тревогой следила за «этим безобразием», а потом не выдержала. Протолкалась к завхозу и громко—надменно заявила: «Мне перчатки дайте чистые!» Все обернулись, завхоз обомлел. Выбирать он не разрешал, но Иринка не обратила на это внимание. Выбрала подходящие перчатки и высокомерно удалилась.
Потом папа, смеясь, рассказывал, что они долго не могли уйти из этого парка. Уже все разошлись, а Иринка все сидела на скамейке и придирчиво оттирала влажной салфеткой свои ботинки. Потом, наконец, встала, оглядела себя и милостиво сказала: «Ну вот, можно и домой!»
И они теперь частенько говорили с Иринкиной интонацией: «Мне рубашку дайте чистую!» или «Мне полотенце дайте чистое!»
…Захар вытянул губы в трубочку и сказал басом:
— Перо было чистейшее! Курицу перед этим выстирали! Ни одного микроба и штамп Санэпидназора!
Иришка засмеялась, а потом предложила:
— Ну ладно, братец, не хочешь ли со мной прогуляться? Мы сегодня играем в волейбол. Поболей за меня!
Они сообща доделали математику, вымыли посуду, и, оставив родителям записку, направились в спорткомплекс. Снова падал снег, дорога раскисла. Иринка заворчала, боясь, что они промочат ноги.
Сестра играла здорово. Кидалась на мяч, как пантера и отбивала самые каверзные удары. Захар сидел, стиснув кулаки и отчаянно сил желая ей победы. И все время помнил, что надо себя контролировать. Когда, в горячке игры, Иринку толкнули так, что она оступилась и ударилась коленом, он отвернулся. Нечаянно же толкнули…
После игры сестра долго не могла отойти. Шла подпрыгивая, и в сотый раз переживала игру. Потом замолчала, утерла вспотевший лоб и сказала:
— Фу, измоталась до чертиков!
Захар шел и улыбался:
— Молодец, Ириш!
— Что—то холодновато, — пожаловалась она, — прибавим шагу?
Они решили пройти более коротким путем, свернули за угол и застыли.
— Тьма египетская, — пробормотала Иринка. — Что здесь, как в каменном веке не знают электричества?
— Авария, наверно, — сказал Захар — Ничего, до дома немного осталось. Пошли?
— Пошли.
Идти в полной темноте было страшновато, да еще вода хлюпала под ногами. Сестра бурчала не переставая.
— Пушинкина, не бубни! Давай песни петь!
