Война (первая германская)
Шел шестнадцатый год, века двадцатого, второй год войны. Демьянычу, именно так его звали с малых лет за ум, не по годам пытливый, разговор рассудительный и очень снисходительную, с шутками и прибаутками, реакцию на бесшабашные выходки товарищей - односельчан, пошел тогда девятнадцатый и, вот, "забрили" и его….
Девки на селе, рёвом плакали оттого, что одного из самых завидных женихов, увозили куда-то далеко, воевать с "германцами". А, парень был "что надо". Ну, во-первых, почти закончил реальное училище, где был не из последних, по части прилежности и успешности. Видел автомобиль и даже хвастался, что катался на нем и «гудел» в грушу. Во- вторых, отец его, Демьян, пока находился, после Цусимы, в японском плену, много чему научился, по части крестьянского ремесла, например, плетения из лозы изящной мебели, кошевок, разведения чайного гриба, который он называл «императорским» и щедро делился своими знаниями среди земляков, потому, был он очень уважаемый человеком, не потерявший авторитет, даже, после выделения из общины на "столыпинские отруба". На "пленные компенсационные" или, как тогда говорили, «откупные», пытался выучить сына, хотя, после получения выдела из общины, вынужден забрать его обратно. Забрать, чтобы работать по хозяйству, и, нещадно, наказывал, если тот пытался открутиться от ежедневных разнарядок. Демьян был, говорят, роста небольшого, но уж очень крепок, а "нагайку", вообще из рук не выпускал. Крутой был мужик.
На «провожанах», говорят, забавный случай произошел. Дружок у деда переел и закрутило у его живота. Вышел, он, значит во двор дома, оглянулся по сторонам и видит дверь стайки приоткрыта. Ну, и рванул туда. Быстренько спустил штаны, присел и оперся правой рукой на что – то основательное. Оказалось, на рог козы. Коза, взревев, рванула в сторону выхода из помещения и вытащила, упорно державшего её, за рог, «дружка» во двор. Народ, выходя из дома на улицу, с песнями и плясками, увидел картину почти «интима», пьяного молодого человека, со спущенными штанами и дико орущей кормилицы семьи. Так, и осталось в деревенских преданиях, на века, что в Мазенине, живут «козоё…ы»
Итак, "забритые под чистую" призывники шли колонной, с обозами, до ближайшей железнодорожной станции, Можга, где заканчивалась строящаяся ветка тупика Транссибирской магистрали на Екатеринбург. С разворотной площадкой для паровозов. И, только там, грузились на платформы и рассредоточивались по теплушкам, чтобы ехать, с комфортом, в сторону Москвы и Питера.
Петроградская "учебка".
На распределительном пункте, в Петрограде, его, как самого грамотного, со справкой от реального училища, определили на курсы телеграфистов, где он изучал, кроме азбуки Морзе, методы и способы обеспечения связи между войсками, техническое снаряжение, оборудование связистов, и, даже, различные методы доставки сообщений, даже с помощью голубей.
На распределительном пункте, в Петрограде, его, как самого грамотного, со справкой от реального училища, определили на курсы телеграфистов, где он изучал, кроме азбуки Морзе, методы и способы обеспечения связи между войсками, техническое снаряжение, оборудование связистов, и, даже, методы доставки сообщений с помощью голубей.
Изучал кавалерийское искусство, знакомился с автомобилями, мотоциклами, велосипедами, аэропланами и маломерными быстроходными судами, включая парусники. К началу семнадцатого года, Демьянович, был уже подготовленным унтер-офицером, сразу с тремя поперечными нашивками на погонах и перспективами на хорошее, по тем временам, полковое жалование.
Но, увы, процессы, которые шли в армии, призванные уровнять рядовой и офицерский (унтер-офицерский) составы, не позволил юноше использовать все привилегии, которые были, ему, положены по штату. А, к марту семнадцатого года, Русская императорская армия вообще была переименована в Революционную армию свободной России. Среди солдат появились элементы брожения. Власть постепенно переходила к пьяной «шантрапе». В отдельных частях солдаты, подстрекаемые этими баламутами, объединившимися в партийных ячейках анархистов, большевиков, эсеров и, прочих, «пламенных революционЭров». Издевательства над офицерами стали обычным явлением. Демьяныча направили в часть, на границе с Польшей, откуда с боями они отступали в сторону Пскова. Потом, бои с немцами, вообще прекратились, приказы командования "стоять" не исполнялись.
Отмена единоначалия в армии привела, вместо повышения её боеготовности, к нарастанию анархии, в виде отказов солдат сопротивляться или идти в наступление, вплоть самосудов над боевыми офицерами. Кроме того, произошёл колоссальный рост дезертирства. Для противодействия развалу армии развернулось движение «ударных частей» (называвшихся также «революционными», «штурмовыми», «частями смерти»), то есть практически, это означала формирование "заградительных отрядов". Параллельно с солдатскими комитетами, начали формироваться офицерские организации. На сцену начали вылезать всякие "дикие" дивизии из представителей действительно диких, но отважных, представители племен Северного Кавказа и Средней Азии.
Дезертиры.
Но было, уже, поздно. Дед говорил, что это было, уже, «как мёртвому припарка».
Начался "раздрай" армии и общества.
Демьяныч был не дурак и решил переждать, это смутное время, дома, у своей маманьки, которая постоянно писала письма. Почта была единственным государственным органом империи, работающим исправно. Мария, мать Демьяныча, была не только способна пригреть своего «родненького», но и скалкой пройтись, по «бестолковкам», особо настырных обидчиков. После боёв под Псковом, когда в феврале восемнадцатого, "германец уже выдохся" и был остановлен, рванул Михаил Демьяныч домой. Толпа дезертиров, захватив паровоз и несколько вагонов, направилась сначала на Москву, а потом на Нижний Новгород, Казань и, дальше, за Волгу….
Препятствий, на пути, особых, не встретили. Правда, каждую заправку паровозов углем и водой добивались с помощью винтовочной стрельбы, над головами блудливых железнодорожных начальников.
Добравшись до дома, Демьяныч, как положено, принял хорошую порку от отца, за несоблюдение присяги. И, только, то обстоятельство, что царь, к этому времени, уже отрекся, спасло, Демьяныча, от более серьёзного наказания. Так, он иногда рассказывал, что отец забил бы его нагайкой в «усмерть», если бы не отречение «батюшки».
Хлебнув столичной жизни и дезертирской вольницы, Демьяныч загулял по-крупному. Никто ему был уже не «указ». Очнулся только через месяц, в объятиях красавицы - Прасковьи Павловны, самой богатой и красивой невесты, на выданье, своего села.
Через неделю они обвенчались, а через девять месяцев крестили своего первенца «Федяшку».
Белые.
К весне 19-го, с востока, подошли к Каме армии Колчака, проповедавшие верность Царю и Отечеству под лозунгами за Русь, Единую и Неделимую. Бывшего царя уже не было. Его расстреляли, как говаривал дед, по приказу прибывших, из-за океана, жидомассонов.
О каком, теперь, царе была речь, Демьяныч, не совсем, в своём возрасте и понимал. Корниловская, деникинская попытки, рейдЫ Май- Маевского и Шкуро, направленные на восстановления государственного порядка потерпела фиаско. Надежда была на адмирала. Отечество, вернее остатки государства российского, в виде всяких советов, комитетов, комиссариатов, собраний, местных правительств отдельных, чуть ли не волостей, прочих пан-атаман тавричеких, отбивалось от интервенции прежних друзей, которые назывались Антантой, и иных иноземцев на севере, западе и востоке. На юге: Украине, Армении, Грузии, Азербайджане, Бухаре, только еще организовывались "самостийные" республики.
Вербовщики Колчака, а это были кадровые офицеры российской разведки и контрразведки, в первую очередь, интересовались личными делами бывших воинов на призывных пунктах. Для победы нужны были машинисты, артиллеристы, авиаторы.
А, что касается связистов, да ещё из унтер-офицеров, то это была самая востребованная категория воинского состава. Михаила Демьяновича призвали сразу. Назначили начальником фельдъегерской связи, при штабе, одного из полков, стоящего на левом берегу Камы, в порту Симониха, около строящегося железнодорожного моста, присвоили звание подпоручика, поставили на приличное довольствие.
Служба была знакомая и, Демьяныч, исполнял её, особо не напрягаясь. Изредка даже наведываясь к семье. Прикрепили к нему ординарца, Ахмета Валеева - высокого и крепкого сарапульского молодого татарина, из такелажников порта. Дед даже выхлопотал перед руководством ему одну унтер-офицерскую лычку, правда с условием, что тот научится читать по-русски. «Ахметка», как его звал дед до гробовой доски, освоил эти премудрости сходу, ну, и, уж тут, Демьянычу, некуда было деваться. Да, и без преданного помощника, сложно было обеспечить связь, между подразделениями полка раскиданными, вдоль реки, на много верст. Обеспечить связь, любыми, разнообразными, доступными и недоступными средствами. Командование требовало связь и связь была. Была всегда. Простояли они там почти два месяца. Но, все изменилось вдруг. Сарапул захватила дивизия «красных», под командованием комдива Азина. Его бойцы, пьяные «в задницу» латыши, безшабашно «пря» на пулеметы, преодолевая заградительные сооружения, заняли железнодорожный мост и колчаковцам, в условиях весеннего разлива рек, выбирая сухие гривы между болотами, пришлось отступать в сторону Сайгатки, Чернушки, Осы и, далее, на Пермь.
Варя. Военно-походная любовь
На этом переходе, в походных условиях, и сошелся он, влюбившись с первого взгляда, с женой одного из руководителей ижевских повстанцев, который погиб под Воткинском. У той, было двое детей, да двое народились, пока носила их, нелегкая…, по просторам Сибири, Маньчжурии и Дальнего Востока.
Несколько раз пытались они закрепится в тех местах, но, поняв, что, это, полунатуральное существование, не для них, отремонтировав телеги и поменяв лошадей, двигались дальше, Так, дошли до Порт- Артура, где и слились с вооруженными толпами своих соратников из ижевско-воткинской дивизии. После бесконечных митингов, ругани и разборок, часть дивизии решила перебираться в Северную Америку, часть - на Филлипины и в Южную Америку, часть пошла в сторону Шанхая, к бананово - лимонному Сингапуру, а часть, наиболее отчаянных, решила вернуться, несмотря ни на что, на Родину.
В числе последних, был и Демьяныч, уже в звании поручика, и его верный ординарец, в звании старшего унтер - офицера, Ахмет Валеев.
Якутская.экспедиция
Из Порт-Артура, они добрались, через Харбин, где он расстался со своей неофициальной семьёй, до Владивостока, где организовалась Дальневосточная республика и, затем, с отрядом около тысячи человек, четвертая часть, из которых, были кадровые офицеры, под предводительством генерала Пепеляева отплыли на север и, высадившись, в порту Аян, пошли на Якутск, защищать Временное Правительство Якутии.
Захватив город и еще несколько поселков – улусов, расположенных вокруг, они бились, с большими потерями, в боях с «красными» партизанами, до середины двадцать третьего года. После подхода регулярной армии «красных» и пленения ими остатков офицерского и рядового состава экспедиционного корпуса генерала Пепеляева, брата главы правительства России, при Колчаке, расстрелянного вместе с ним, в Иркутске, Демьяныч, уже в звании штабс-капитана, с «Ахметкой» и несколькими солдатами, захватив, какой-то обоз, двинулись на юг.
Возвращение домой
После изнурительного похода по сопкам и горным перевалам, вышли к Транссибирской магистрали.
Спрятав оружие и отпустив, с добром, возниц, они, изображая из себя, где-то беженцев, где-то "сирых" мешочников, добрались, на крышах теплушек, до Перьми, и, только в начале осени 23-го, под промозглым дождем, на палубе речной баржи, спустились по Каме, до Сарапула.
Дальше, радостные родственники Ахмета, быстро доставили Демьяныча на лошадях до дома, под пуховое одеяло родной жены. Гуляли, по традиции, со страшной силой, запалу хватило на несколько дней. Говорят, даже «набат» был. Поддатый звонарь неиствовал, как, оглашенный.
Осень прошла в уборке урожая, заготовке припасов, зима - в обжиге кирпича на заводе отца, а в марте за ним «пришли».
Арест
Пришли не кто - нибудь, а его односельчане:
- Извини, – говорят, - Демьяныч, но все знают, что ты "колчаковец", да ещё, говорят, «золотопогонник». Так что, собирай, друг, манатки. "Тройка" из центра прибыла, заседает в Сарапуле, долго ждать не будет. Если, мы тебя не приведём, то нас "приведут" и поставят к стенке.
Три, опять же по словам Демьяныча, жидомассона, в кожанках, при маузерах, с длинными лохмами волос и пучками, почти зеленой поросли, растущими из ушей и ноздрей, долго бормотали, «о своём», и, именем РевВоенСовета, дали ему восемь лет исправительных лагерей.
Соловки
Через два месяца, Демьяныч, уже, тянул, на Соловках, телеграфные провода, обучал "новеньких" искусству связи, ремонтировал телеграфные аппараты в лагнунктах «СЛОНА» и осваивал новое оборудование - радиосвязь. Поскольку он был "технарь", то его местные "вертухаи" особо не напрягали.
Хотя, другим было не сладко. Однажды, ему пришлось наблюдать, как вертухаи наслаждались своим могуществом, когда доставлял, до руководства лагпункта срочную телеграмму, увидел, как одного заключенного, за какой-то проступок, привязали веревками к "балану"- толстому бревну и пустили, "накатом", с вершины высокого холма. Выжил тот или нет, он так и не узнал. Поскольку его, сразу, по прибытию, забрав телеграмму, отправили обратно.
Соликамск
Через несколько лет, в двадцать седьмом, в годовщину десятилетия Великой пролетарской…, все «политические», ждали большую амнистию, но Демьяныча и остатки войска Пепеляева, только перебросили, в Пермь, на Соликамские соляные рудники, в качестве "поселенцев", хотя конвой, так или иначе, сопровождал их постоянно. Однако, вольная жизнь, свидания с женой, встречи с родными и близкими, были, уже, доступны.
Освободившись, отсидев "по полной", в тридцать втором, Демьяныч вернулся домой.
Пока его не было, у его успели, после горячих "свиданок" с женой, красавицей Прасковьей, родится, а потом умереть, от различных болезней, две девочки. В живых остались только сыновья: «Федяшка» и «Василко». Потом родился «Николаша».
Отец, Демьян Алексеевич, "сгорел", к этому времени, в схватке с "зеленым змием". Семейное кирпичное производство встало, глиняный карьер власть забрала в пользу "комбедов", сушильные сараи рухнули, печи для обжига кирпича развалились.
Надо было что-то предпринимать, спасать семью: мать, жену, детей.
Но, как говорят, "хорошим людям всегда везет". Вот, то-то, и оно….
Бутыш
В это время, активно набирал темпы строительства портовый узел при железнодорожной станции Бутыш, на противоположном, от Мазунино, берегу Камы.
Построенная ветка железной дороги Казань - Свердловск, позволяло создать идеальный транспортный узел перевалки грузов, доставляемых «паровозной тягой» с востока на запад и, поставляемых, по воде, с юга на север, или наоборот. Для строительства этой дороги и порта, новые власти, согнали люди со всей России.
«Захирелый» посёлок, стал многолюдным и многонациональным. Жизнь кипела, обустраивалось железнодорожное хозяйство. Буксиры Камского речного пароходства тащили, на баржах, на Бутыш, рельсы, цемент, строительные конструкции. Дальше они развозились по всей Советской России, включая Сибирь. Даже паровозы и вагоны в разобранном виде привозили, с Нижнего Новгорода и собирали на специально построенном тупичке. На суда, грузились пиломатериалы, удобрения, нерудные стройматериалы. Лес сплачивался в громадные плоты и доставлялся на стройки южных регионов: Волгограда, Туркестана, Северного Кавказа, Каспия, Дона.
И вот, однажды, в Мазунино приехали, в очередной раз, вербовщики, набирающие рабсилу на строительство будущей тыловой базы Каспийской военно-морского флота и большого, резервного, перевалочного, терминала горюче-смазочных средств, южной флотилии. Демьяныч долго не раздумывая, прихватил, с собой, среднего брата, «Василия» и подался к ним. И, надо ж такому, случится, первого, кого он встретил, несмело ступая на прибрежную гальку левого, башкирского, берега Камы, в порту..., был Ахмет Валеев. Погрузневший, но, с, по-прежнему, мощными кулаками и громким командным голосом, идеально разговаривающий на русском языке, он тоже прибыл, откуда-то, то ли из-под Альметьевка, то ли с южно-азиатских рубежей Страны Советов, где скрывался от внимания бдительных пролетарских органов, а может, и не особо скрывался, на развертывающееся строительство. Прибыл, с толпой татар, и, прочих среднеазиатов, которые считали его своим почти ханом. А поскольку Демьяныч был, в своё время, командир Ахмета, то весь авторитет их предводителя переходил, естественно, на него, на Демьяныча. Таким образом, во главе толпы татар, шедших почти строевым шагом, дед явился на вербовочный пункт.
Нефтебаза
Там, мрачные, полупьяные, энкэвэдэшники, прочитав его, сохранившееся, предписание о направлении, сего специалиста, по факту окончания петроградских курсов телеграфистов, в какую- то дивизию в Псковской губернии, и, справку об отбытии наказания за антисоветскую деятельность, его сразу назначили заместителем главного инженера нефтебазы-безграмотного алкаша. который "по - пьяни", постоянно, размахивал наградным маузером и изрекал, заплетающимся языком, что "белых бил и бить будет".
Потом он куда-то исчез, вместе с маузером. Говорят, маузер, нашли, у степных табунщиков, где-то в районе Альметьевка.
Строительство нефтеналивного термина
Задачей деда, было установить постоянную связь, уже телефонную, между нефтебазой, железнодорожной станцией, портом и, вновь строящимся, терминалом приемки нефти, бензина и солярки, на берегу Камы. Своего брата, Василия, он постарался устроить поближе - на этом терминале, а Ахмета пристроил в портово-железнодорожном хозяйстве, на правах бригадира. Видя, рвенье строителя социализма, и, его, беспрекословный авторитет среди татар и прочих работающих, начальство, чтобы избежать неконтролируемого воровства и разгильдяйства, назначило его начальником охраны и базы, и терминала.
Опять война
Началась война, но Демьяныч, по причине брони, от флота, не попал под
разнарядку.
Хотя, в конце войны, сразу после неё, он все же прочувствовал её масштабы, дважды доставив составы, в качестве сопровождающего стрелка ВОХРа, до Германии (границ еще не было установлено), с горючим, для наших танков и прочей техники.
До самого Дрездена, здания, деревья, да и люди, были перемешаны с землей. Чувствовалось, что, всё, было пропитано кровью.
В последнем рейсе, в районе окружной железнодорожной дороги перед Дрезденом, уплетая американские консервы и разогревая чайник на костре у дежурного вагона, он встретил фею. Фея принесла несколько картофелин и огурцов с помидорами, к его столу. «Продолжение» было уже в её хижине. Типичной «хохлятской» мазанке, обложенной кирпичом. Хозяйка, не ведавшая компаньона с августа сорок четвертого, погибшего, где – то, на просторах Белоруссии, пыталась, даже, остановить, уходящий, в Россию, состав железнодорожный цистерн. Так, что, где – то, на просторах Германии, бродит мой дядька, не ведающий, что в стране Советов, живут его внучатые племянники….
Кирпичных дел мастер
Затем, до «власть имущих», пришло понятие, что пока воевали на одной войне, разбирались в гражданской, делили нажитое империей имущество, снова воевали, строить-то разучились, да и не из чего было строить. Даже русскую печь, проблема была сложить.
И, родной коммунистической партией, указом отца народов, было предпринято судьбоносное решение, развивать производство строительных материалов, в частности, кирпича. А, поскольку, производство не развивается само по себе, то есть "по щучьему велению», то, по указанию вышестоящих органов, начался поиск специалистов, знающих технологию изготовления кирпича.
Так, кадровые службы партийных органов, вышли, на Демьяныча.
Он, к этому времени, в должности начальника охраны стратегического объекта – нефтебазы союзного значения, охраняемого целым батальоном военно-морских сил, откомандированных от Каспийской военно-морской флотилии. Это, около четырехсот моряков, где все командные должности занимали либо его друзья, либо родственники, совсем "забурел": разъезжал на немецком мотоцикле, в коляске которого всегда бормотала полевая рация, перевез семью на охраняемую территорию, оформил разрешение на оружие - наган и саблю.
Ва-а-ще, был при делах!!! Чтобы еще надо, для бывшего офицера Белой гвардии и ЗЕКа Соловецких лагерей и Соликамских «шахтных дворов»?
Но, понимая, что с исполнением указаний партии лучше не шутить, он, уже через несколько часов, после решения Центра, отбитому по телеграфу, стоял на пустыре. Стоял, на окраине городишки, районного подчинения, под откосом насыпи железной дороги. Местный землемер показывал ему, где разведано месторождение глины. Мрачный нквдешник, «в коже», намекнул, подчеркивая свою значимость, что через пару недель прибудет первый эшелон рабочих, из числа депортированных и прочих, условных, врагов народа. А, уже на следующий день, с железнодорожной станции, тракторами, волоком, тащились вагоны-теплушки и расставлялись вдоль насыпи. Мастеровые, расконвоированные, из хохлов и поляков, резво копали землянки в «три наката», а еще, через неделю территория всех этих землянок, времянок и карьера, огородилась забором из колючей проволоки.
Через год, кирпичный завод, оформленный, как цех местного машиностроительного завода, выпускающий узкоколейные мотовозы и вагоны для предприятий лесоповала ГУЛАГА, выдал свою первую партию кирпича, который до этого доставлялся железнодорожными платформами из - за «тридевять земель".
Землекопы, в основном женщины, вгрызались в откосы глиняных котлованов, загружая грузовые телеги. Унылые кобылы тащили повозки наверх, где они, разворачиваясь под прямым углом, передней и задней осей, переворачивались, и, глина вываливалась в бункер. Потом к ней, глине, подмешивались крошки каменного угля, древесные опилки и, далее, шнеком, она подавалась на резку мерными струнами в размеры стандартного кирпича. Затем, кирпич, всё лето, сушился, в штабелях, раскладываемых с помощью вагонеток, в многосотметровых сараях. С осени и всю зиму, кирпич обжигался в громадных многоэтажных печах и, уже, к лету, основной строительный материал, был готов. Стройки в городке и, в округе, оживились, набирали темп.
Через несколько лет, кирпич пошел и со второго кирпичного завода, организованного под крышей, уже, исполкома. Директором предприятия стал «Василко», средний сын Демьяныча, вернувшийся со службы в погранвойсках, на китайских рубежах. А, со временем, к ним присоединился, после авантюрных проектов и «Федяшка». Он организовал пару бригад каменщиков- печников, выполняющих работу «со своим материалом», что, по тем временам всеобщего дефицита, было неимоверным подарком для земляков. А, дед, находил возможность «скручивать объёмы» отпускаемой продукции и вовремя обеспечивал бригады печников своим «левым», таким нужным людям, товаром.
Дед был хлебосольный весельчак, прикольный балагур и добродушный хозяйственный мужик. Анекдоты рассказывал так, что люди, сначала слушали, раскрыв рот, а потом ржали, до колик в животе и катания, в хохоте, на полу. По жизни, я не видел, у него, врагов, кругом были только друзья и доброжелатели.
На "выселках", куда наша семья перебралась, было две улицы. Домов по тридцать-сорок. Самые большие дома принадлежали, естественно, деду, и еще трем- четырем его соратникам по службе, землякам, и дьякону.
Первый дом был построен, говорят, дьякону местного прихода, зачищавшему, кадетом, еще Зимний, когда там был Керенский. Хотя клятву временному правительству они не давали, как их не уламывали агитаторы от демократов. Это, не знаю почему, но он постоянно отмечал, особо, когда мы, ребятня, приходили к нему чистить, за двадцать копеек, снег, перед его домом или скидывать с крыши. Он, всегда контролировал исполнение задания, расхаживая, перед нами, в длинной рясе и закинув руки за спину, рассказывал, как его занесла «нелегкая», через Константинополь и Черногорию, к нам.
Одна улица, в нашем околотке, официально, называлась "улица Емельяна Пугачева», вторая- "улица Степана Разина". Не надо иметь особое воображение, чтобы определить "контингент» жителей этого анклава. За вопрос: "Сидел, чё ли", можно было, запросто, схлопотать по морде, с самой неожиданной стороны. В смысле чтоб не "сумлевался".
Притчи о том что "бьёт, значит любит", "ты меня уважаешь"- это всё о наших соседях. Пьяные бесшабашные разборки, драки, обыски, уводы в наручниках, самых заядлых заводил - было обычным явлением. Дрались все и били всех и по любому поводу.
Но, иногда наступала тишина. Временами, когда, в связи, с какой-то, очередной датой своего полка, у деда собирались те, кто выжил и пережил, лихолетье. Я, их запомнил как высоких, здоровых, породистых мужиков, в длинных темных, шинельного кроя пальто, кто-то, в фуражках, с лайковыми козырьками, со следами кокард, кто-то, в "кубанке", кто-то, в папахе, "пирожком", кто- то, в "полковничьей" папахе.
Так вот, когда они шли по улице. Хотел написать "толпой", но это была не толпа, это было, что-то, другое. Все звуки ругани, скандалов, матерщины, среди поселенцев, затихали. Над улицами, «за переездом», нависала тишина. Мы, пацаны, прятались, кто, где, мог, под громкий шепот: "Белые идут". Я, тоже прятался, так как знал, что мне, на их встречах, быть не положено, но и среди пацанов, чувствовал себя неуютно. Вроде бы как "не свой". Хотя, практически все, были детьми колчаковцев, басмачей, кулаков, переселенцев с Крыма, Галиции и из Чечни, прочих, сотрудничавших, во время войны, с немцами, в том числе, явных бандеровцов и, прочего ворья, со всего Союза.
Тетя Варя
А, однажды, пришлось сведется и с "пассией", Демьяныча, времён гражданской войны. Телеграмма о том, что "Прибываю..." пришла на наш адрес, а так как домА наши, с дедом, были почти рядом, в квартале друг от друга, то послали, доставить, её, адресату, меня.
Радостно, размахивая листком с наклеенными буквами, я прискакал на деревянной палочке в расположение "штаба", который был организован, для нас, дедом, на задворках его хозяйственных построек. Дождавшись деда с работы, я, преисполненный чувством знАчимости момента, торжественно вручил ему послание. Только, потом, я почувствовал, что, что-то, не то сделал. Бабушка, враз, засобиралась к подруге, в другой город. Дед в задумчивости, мусолил свою трубку, а потом, и, вообще, закрылся в своей спальне. На другой день, мы стояли на перроне вокзала и высматривали "тетю Варю". А, вот и она. Вышла из последнего вагона. В шляпе.
Дед сказал, что:
- Барыня! В «мягком» приехала.
Она с легкостью несла огромную корзину яблок и котомки, перекинутые через плечо, с двумя бутылями – четвертями, с длинными узкими горлышками, наполненными темной густой жидкостью. Потом оказалось, что яблоки были молдавские, первый сбор, а жидкость называлась коньяком, знаменитым молдавским. И, понеслась, как говаривал дед, «душа в рай». Днем, дед, ходил на работу, а вечером, в доме звенели стаканы, звучала гармошка и разносились, по округе, песни, «про любовь – разлуку», раздирающие душу. Даже, я, малолетка, понимал это. Взрослые же, проходя мимо дома, испуганно убыстряли шаг и мелко-мелко крестились.
Как, я понял, из оговорок и повествований тети Вари, все четверо её сыновей сгинули в мясорубке Великой и Беспощадной.... Слушая её резкие, как отрубленные на лету, фразы о "босоте", "лапотниках", нахлынувшей в их южные края, после Победы, куда она перебралась из Харбина, через Румынию, после «гражданской» и, прочих, «краснопёрых», обшаривающих сараи и погреба в поисках «схронов», не было сомнений, что её дети погибли не с криками "За Ленина, за Сталина…", разрывая на себе рубахи. Сгинули во второй половине 50-х годов продолжая гражданскую войну.
Через неделю, когда, похоже, закончился коньяк, она быстро собралась и уехала. Дед погоревал пару дней, а, потом, и бабушка вернулась, из гостей, «от подруги».
С выходом Демьяныча на пенсию, история, с его предприятиями, повторилась вновь. Глина, вдруг, в карьерах, кончилась. Сараи, для сушки кирпича, рухнули. Печи, для обжига, развалились. Вот и попробуй поспорить с «мнением» Ильича" «о роли личности в истории...».
А, дед занялся, как ему и мечталось ранее, пчеловодством. И если раньше это было хобби, то тут всё уже было всерьёз. До пятидесяти ульев доходила его пасека. Я, ему, частенько, как мог, помогал справляться с этим хозяйством.
Однажды, помнится, я прибежал, в грозу, мокрый, с дедовой пасеки, домой и меня «вдарила» молния. Я видел, как бы со стороны, золотую змейку, которая, нехотя, выйдя из домашнего электровыключателя и впилась мне в шею и правое плечо, а потом ушла, через левую ногу, в пол. Мать, тоже, частично пораженная молнией, побежала, прихрамывая, за помощью, к деду. Дед, мигом, приказал собравшимся соседям закопать меня по шею в землю. Существовало поверье, что это помогает. А, сам, начал обегать всех владельцев транспорта. Я, временами приходил в сознание и с интересом рассматривал, как меня, безжалостно закапывают в мокрую землю. Гроза уже, к этому времени, кончилась.
Наконец, дед нашёл мотоцикл с хозяином, который оказался, в рабочий день, дома и, взяв меня на руки, залез в коляску и доставил меня в городскую больницу. Откуда, к вечеру, потыкав иголками руки – ноги и сказав, что «удивительно крепкое сердце», меня отпустили.
Хотя удар молнии не прошёл даром. Об этом промолчу.
Еще одно обстоятельство, связанное с дедом, запомнилось. Кроме того, что он учил меня азбуке Морзе и покерным «зафукам», постоянно заставлял читать листочки календарей-«численников», которые хранились, в бесчисленном количестве, в сундуке, с незапамятных времён, меня всегда удивляло, что он упорно перебирал красивые бланки и переписывал номера каких-то облигаций послевоенного займа, которых он наменял, в свое время, выдавая бартером "левый" кирпич полуголодным работягам, как правило, женщинам-одиночкам, вместо обязательной, в дни получки, подписки на эти облигации. Кирпич, тогда, для них был ценнее этих цветных бумажек. И вот, в середине семидесятых, правительство решило погасить свои долги. И надо было видеть продолжение истории. Жаль, мне не пришлось. Уже в возрасте, Демьянычу было далеко за семьдесят, он гулял как молодой. Зная, что он мой дед, его никто не обижал, но стоило ему появиться, где-то в общественном месте, а это были, в те времена, рестораны, буфеты и закусочные, ажиотаж был беспредельный. Бабы крутились вокруг него вихрем, пытаясь урвать, каждая, своё. А, дед? Он умел гулять и гулял с размахом. Потом, когда я прикинул, "на вскидку", то получается, это удовольствие ему обошлось, где-то, на сумму около семидесяти тысяч еще советских рублей. То есть, по тем временам, почти пятидесятилетняя зарплата работяги. Вот, таким, я его знал и запомнил….
Демьяныча, хоронили всем городком. Место, под могилку, определили, прямопод могилку, определили напротив второго входа напротив второго входа. На первом – всё было уже застолблено. Застолблено, мелкими чиновниками новой власти.
Продолжение следует.... Ставьте лайки! Подписывайтесь на Дзен канал Фартовый ! Ваша поддержка очень важна.