30 мая 1574 года отошел в мир иной король Франции Карл IX Валуа и монархом стал его младший брат Генрих Анжуйский, известный, как король Генрих III Валуа, последний представитель этой династии на французском троне.
В то время Генрих царствовал в Польше. Однако ничего, кроме неприятностей, от этого положения, не получал - французский принц древнего рода и его "сарматские" подданные откровенно не понимали друг друга.
Так что когда Генриху пришло известие о смерти брата (любимая матушка расстаралась и тайно сообщила ему об этом, можно сказать, экспресс-почтой того времени, чтобы непутевый младший Франсуа не украл трон у любимого сына), он устроил бурный, достойный пера романиста побег из собственного королевства и устремился во Францию.
История обошлась с этим правителем крайне несправедливо. Да и неутомимый Дюма весьма способствовал популяризации образа комичного, неспособного править короля, бледной тени Беарнца.
На самом деле все совсем не так. Я глубоко убеждена, что Генрих был великим правителем, одним из тех, кому Франция обязано очень многим, вплоть до сохранения государственности. Просто его величие проявилось не в привычных нам вещах, т е. масштабных завоеваниях, высоких достижениях искусств и наук или создании империи. То величие, которого Рок потребовал от этого монарха, обычно не замечают современники и редко понимают потомки.
Миссия Генриха была почти невыполнимой: сохранить единство страны, стремительно и неуклонно разваливающейся на части, защитить ее от соседей-хищников, вожделевших получить лакомый кусочек территории, остановить гражданскую войну, длящуюся без малого уже 40 лет, примирить две несопоставимые религиозные догмы, уберечь власть и государственные интересы от стаи титулованных стервятников, жаждавших добычи - власти и богатства. Согласитесь, многовато для короля, нелюбимого своим народом, окруженного врагами в собственном доме и семье, терзаемого безумной и слепой любовью властолюбивой матери, слабого здоровьем, отнюдь не воинственного и не кровожадного.
Последний Валуа сам взвалил на себя это бремя, когда 23 июня 1574 года навсегда покинул территорию Польши.
Вряд ли он не понимал, что его ждет, какие услуги потребуются от него любимой Франции. Они с матерью были фактическими правителями государства еще при жизни старшего брата (в Польше Генрих царствовал меньше года, а до этого был наместником королевства при матери, Екатерина же, хотя официально и перестала быть регентшей в 1563 году, в реальности сохранила за собой всю полноту власти), он лучше кого бы то ни было знал, как обстоят дела в государстве. И, тем не менее, вступая на французскую землю, новый король воскликнул со слезами на глазах:
"Нет, в мире нет страны, которая стоила бы этого королевства!"
Вся его дальнейшая деятельность была иллюстрацией к этой фразе. Подверженный многим человеческим слабостям и порокам, этот человек проявлял силу в одном – он никогда не поступался интересами государства. Были ошибки, просчеты, предательства, но преднамеренных или необдуманных действий во вред не было никогда. Даже его замечательная матушка порой грешила этим в угоду материнской любви, собственным эмоциям или амбициям.
Причем, весьма интересно, как Генрих понимал эти интересы. В ту эпоху великого брожения умов, высочайшего религиозного пыла, когда в горн идей и религии смело и походя бросались тысячи человеческих жизней и судьбы государств, когда правители не отделяли национальных интересов страны от религии (ярчайший тому пример Филипп II Габсбург), король Франции сумел не поддаться этим искушениям и за высшее благо почитал единство, мир и процветание страны.
Да, он был глубоко, искренне религиозен, все современники свидетельствуют это. Но личная религиозность не мешала монарху проявлять удивительную для своего времени веротерпимость, постоянно искать компромисс, всячески препятствуя ультракатоликам и воинствующим протестантам развязать новую бойню, не позволяя им окончательно погубить страну. За это монарха упрекали, обзывали безбожником, осмеивали, считали трусом и слабаком. Генрих же, действовал, не боясь осуждения и насмешек. Достаточно сказать, что его Эдикт Пуатье являлся предтечей знаменитого Нантского эдикта. Генрих IV просто умело переписал этот замечательный документ.
В пику этому немедленно вспоминают Немурский договор 7 июля 1585 года (фактически лишавший протестантов прав), но постоянно забывают в каких обстоятельствах и каким образом он был составлен и ратифицирован. Что было делать королю, ставшему заложником собственных подданных, оставшемуся без денег, без армии в ситуации, когда против него были все: понтифик, могущественные соседи, королевство, родная мать и ближайший друг, когда существовала прямая угроза его жизни?
Вообще, эта личность – настоящая находка для историков, т. к. в зависимости от вкусов, политических убеждений, склонности шокировать прошлым либо восстанавливать утраченную истину они могут, основываясь на одних документах и оставляя без внимания другие, написать сколько угодно совершенно "правдивых", или, по крайней мере, правдоподобных портретов последнего Валуа.
Он был истинным сыном эпохи, но он же сумел опередить ее, подняться над ее предрассудками, хотя не избежал ее слабостей.
Однако оставим личную жизнь короля в покое, хотя, может, именно она так раздражала современников. Изнеженный, страстный, изменчивый по природе, Генрих любил бросаться в крайности. Ему в одинаковой мере удавались и роскошные празднества, охоты и балы, на которых он иногда не стеснялся щегольнуть женским нарядом, и покаянные процессии с паломничествами, и буйные оргии. Он любил лошадей и оружие, был прекрасным фехтовальщиком, одним из лучших в своем королевстве, но в то же время мог часами подбирать ткани и фасоны нарядов, обожал драгоценности и разбирался в дамских прическах, макияже и духах. Несчастный в любви, никогда по-настоящему не обладавший единственной женщиной, которую он действительно любил (его избранницей была Мария Клевская, супруга принца Конде, молодой наследник трона влюбился в нее в 1572, когда она появилась при дворе и добился взаимности), очень быстро потерявший ее (Мария умерла от родильной горячки в 1573, когда возлюбленный был в Польше), Генрих так и не оправился от этой утраты. Он нашел утешение в преданной дружбе молодых дворян, с ранней юности окружавших его. Не будем опускаться до разбора его сексуальной ориентации, и пытаться понять, кем были для монарха Келюс, Можирон, Сен-Люк, Шомберг, Ливаро, Жуайез, д'Эпернон. Важно другое: король умел быть бесконечно верным другом, и обычно фавориты платили ему тем же.
Но это все о человеке Анри.
Государством управлял король Генрих III де Валуа, потомок великих королей-Капетингов, во всех ситуациях не терявший царственного достоинства.
С детства впитавший вольный, противоречивый и страшный дух своей эпохи, он умел отстраненно оценивать ее и не поддаваться ее соблазнам. Одним из основных отличий Генриха-политика и правителя от других политических деятелей своей страны и времени была непредсказуемость его поступков и решений. Он был одним из не многих, кого нельзя было просчитать, потому что обладал великолепным и редким умением отбросить предрассудки и забыть о стандарте.
Французы ждали короля-головореза, который с ходу бросится в битву с еретиками и разгромит их, как в былые годы (будучи наместником, принц одержал несколько важных побед и способствовал прекращению очередного этапа Религиозных войн), а получили короля-миротворца, «короля судейских», короля-академика. Они желали радения об истинной религии, а получили веротерпимость и дружбу монарха с главой еретиков (Беарнец и Генрих в детстве не любили друг друга, но потом оценили и стали союзниками, уже после смерти Франсуа Анжуйского, до этого они и повоевать успели). Французы не знали, что король посмеет поставить интересы государства выше семейных: не побоится изгнать родную сестру и запереть под замок брата, рассориться с могучей матерью и отстранить ее от власти. Кто мог предположить отмену торговли должностями, введение налога для духовенства, принятие "Кодекса Генриха", долго (в принципе, до введения "Кодекса Наполеона") служившего примером для последующих французских законодателей? И уж совсем невероятно: король – естественный глава французской церкви - не желает мириться с существованием Лиги, не признает ее святых целей и не поддерживает великого вождя – "прекрасного и благородного" Генриха Гиза. Более того, объявляет наследником французского престола не милого Лотарингца, а Генриха Наварского, этого закоренелого еретика, недобитого в святую Варфоломеевскую ночь.
Вероятно, примерно такими были претензии к Генриху католической части его подданных.
Протестанты имели не меньше поводов упрекать короля: былые победы над ними, изгнание из страны их немецких союзников, Немурский эдикт, дружба и сотрудничество с лигистами, прежние "грехи" в качестве наместника королевства.
То есть, Генрих никого не устраивал, кроме жены, матери, нескольких друзей.
Его преступление состояло в том, что он не боялся не соответствовать. Конечно, ему было отнюдь не все равно, что о нем думают, но Генрих не собирался подделываться под примитивные представления толпы и слишком понятные чаяния разнообразных "корпораций" и группировок своих подданных. В отличие Гиза, Меченного, король не хотел быть популистским вождем. Он был монархом по природе и праву, помазанником Божьим. Он никогда не забывал об этом и действовал в соответствии с этим рангом.
Может быть, именно эта его самостоятельность и самодостаточность так бесила подданных. У них были свои представления о короле, а монарх не собирался их осуществлять. Эта скрытая злоба присутствует во многих источниках того времени и сквозит сквозь все нелестные характеристики. И вот монарха, издавшего первый гражданский кодекс, боровшегося за веротерпимость, создавшего национальную Академию, называют тираном, деспотом и самодуром.
Наверно, тирания последнего Валуа и состояла в том, что он так далеко отошел от этой формы правления, что современники не поняли этого и увидели в небывалом либерализме обратную сторону. Потому и попал бедный Генрих под топор тираноборцев - людей чрезвычайно умных и просвещенных, но не ушедших дальше своей эпохи и видевших в демократичности Генриха небывалый и вредный абсолютизм.
Небывалый – согласна, но вредный ли?
С одной стороны результаты царствования последнего Валуа были плачевны: разоренная страна в шаге от большой международной и гражданской войны, серьезное снижение международного престижа государства, расколотое общество, пустая казна, пресечение царствующей династии.
Но с другой стороны, по крайней мере, 5 раз за свое царствование Генрих III спасал страну от полного развала (1577, 1585, 1588, 1589 (дважды) годы), 7 раз он останавливал гражданскую войну, дважды соединенную с иностранным вторжением, он сумел победить две могущественнейшие силы королевства, враждебные ему: Протестантскую конфедерацию и Лигу, он оставил Франции гражданское законодательство, усовершенствованную налоговую систему и Академию. И наконец, король не отдал страну в руки экстремистам и иностранным наемникам, оставив престол представителю новой законной династии французских королей. Причем, само упорство и смелость, с каким Генрих добивался признания Беарнца наследником трона в обстановке, когда сам был фактически отлучен от церкви и вынужден бежать из собственной столицы, вызывает особенное уважение, тем более, если вспомнить, насколько сложными и противоречивыми были отношения кузенов. И в данном случае не важно, разглядел ли король в друге детства качества великого правителя, или ему важнее всего было сохранить незыблемость одного из главных принципов французской монархии - принципа наследования власти согласно Салическому закону. Важен сам факт: Генрих желал видеть после себя на троне только законного преемника, ибо понимал, что стабильность системы власти - одна из основ стабильности государства. В этом отношении он был прямым наследником великих Капетингов, выстраивавших и шлифовавших эту систему.
Жаль только, история до сих пор не желает признать заслуг этого неординарного государя и человека. В списке великих правителей государства за Франциском I упорно следует Беарнец, кстати одним из первых оценивший по достоинству своего странного и удивительного кузена короля Франции Генриха III де Валуа.