Сегодня зашёл в гости к Фёдоровичу, который полтора года назад снимался в нашем с Олегом Алюляем фильме "Малая авиация" об этих же местах, о жизни простых людей. Нашёл по памяти его дом и решил заскочить поздороваться, да узнать как дела, как здоровье, заодно, может и кино поснимать. Зашёл, а они втроём с мужиками за столом сидят, чай пьют, да что-то бурно обсуждают. Думал, придётся напоминать о себе, а они все хором меня признали, Фёдорович даже за дверь заглянул, мол, где Олега то потерял. Этот наш фильм на полуострове крутили весь год в каждом доме, Фёдорович стал местной звездой, его кореша, да соседи так и прозвали.
Так хотелось заснять на камеру наши диалоги о сельской жизни, но мужик этот, который больше всех говорил, друг Фёдоровича который, наотрез отказался говорить на камеру. Да и слава богу, потому что разговор то хоть и интересный местами, но если из него вырезать весь мат, то от диалога мало что останется. На диктофон, правда, записал, можете послушать кому интересно, многие вопросы задавали как тут живётся. Всё-таки, учиться и учиться мне ещё снимать кино. В доверие то я к любому человеку вхожу всегда моментально, с первого взгляда, располагаю я к себе почему-то людей, все это говорят, а вот заставить собеседника говорить на камеру мне с трудом удаётся и далеко не каждого. Без свидетелей, с глазу на глаз, все люди охотно общаются и настежь открывают тебе всю свою душу, но как только видят камеру, сразу закрываются и не хотят говорить. Приходится либо долго объяснять каждому общественную пользу мирового значения данного мероприятия, либо идти за бутылкой или как-то иначе развязывать язык и стирать границы стеснения. Это самый сложный момент в документальной съёмке, в интервью. Да и мне самому, порой, неловко направлять на доброго и открытого человека камеру, но с этим я потихонечку борюсь.
А у Фёдоровича год назад, после нашего отъезда жена умерла. Теперь вот один живёт, тоскует. Она тогда еще в больнице лежала, Фёдорович должен был её на следующий день встречать в аэропорту. Очень он её любил, души в ней не чаял, всю дорогу он нам про неё рассказывал, с любовью, с воодушевлением, с трепетом и слезами на глазах. Весь сервант у него в гостиной её фотографиями уставлен был всегда. Вот уж год прошёл, а он сидит за столом грустный, тоскует, не узнать его вовсе, пить даже бросил. Живёт как-то, пенсия небольшая, но он и с неё умудряется внучке в Москву три-пять тысяч отправлять каждый месяц. На рыбалку ходить реже стал - не для кого, да и лодка прохудилась, чинить надо, но рюжи стоят подле дома. Всё такой же добрый, искренний, открытый и непосредственный, как всегда.
Сегодня первый раз за своё путешествие я залез в нашу с вами кассу взаимопомощи и оставил ему на столе под кружкой денежку на починку лодки. Спасибо вам, друзья, за вашу доброту.