Дом стоял возле самой железки.
И, когда проносился состав,
Била мелкая дрожь занавески,
А в буфете знобило стакан.
Был я крепок, с характером прочным,
Без переднего зуба в строю.
И свистел дыркой рот мой молочный
На вокзальную участь свою.
Как-то раз гражданин с бледной шеей,
Прилетевший из северных мест,
Рассказал, что я явно имею
На глазу поэтический блеск.
Он сулил мне ни много ни мало,
Теребя обветшалый карман,
Что я стану в районе вокзала
Кем-то точно навроде Дюма.
Я поверил тому гражданину.
Бросил пики точить об асфальт.
С той нежданной поры только книгу
Почитал за особенный фарт.
Годы шли. Опадали сирени.
Подворотня считала грехи.
Но упрямо ходил юный гений
Стороной от компаний лихих.
Я шатался по нитке суровой.
То судил, то рядил, то пенял.
Не иначе, как графа Толстого,
Почитала округа меня.
Кем я стал, что пахал и где сеял?
Но скажу: от неласковых мест
Спас меня гражданин с бледной шеей,
На глазу обнаруживший блеск.