Последние Романовы покинули Россию 11 апреля 1919 года и среди августейших пассажиров поднявшихся на борт отплывающего из Кореиза (Крым) английского крейсера «Мальборо», была вдовствующая российская императрица Мария Фёдоровна.
Датская принцесса Мария София Фредерика Дагмар (Мария Фёдоровна — после перехода в православие) (1847—1928), ставшая супругой императора Александра III (1845-1894) и матерью последнего российского императора Николая II, прожила в России более 50 лет.
Вступление принцессы Дагмар в российский императорский дом началось с драмы — в 1865 году скоропостижно скончался её жених, старший сын Александра II великий князь Николай Александрович, и Мария София Фредерика выходит замуж за его брата – второго сына Александа II, Александра III. Так ей выпадает участь быть не только свидетельницей, но и личной участницей крушения российского императорского дома: гибели его главы, – её сына Николая, и всей его семьи. Перенести огромную личную, женскую и человеческую трагедию.Убит большевиками был и её младший сын Михаил.
В ведении Института императрицы находились учебные заведения, воспитательные дома, приюты для обездоленных и беззащитных детей, богадельни. Благотворительные учреждения Ведомства были созданы практически во всех крупных городах Российской империи. В Москве и Московской губернии их насчитывалось не менее 10, в Петербурге и его окрестностях — более 17. Среди них были: Общество попечения о детях лиц, ссылаемых по судебным приговорам в Сибирь; Братолюбивое общество по снабжению неимущих квартирами; Приют для неизлечимых больных; Александро-Мариинский дом призрения; Благотворительное общество при Обуховской больнице; Мариинский институт для слепых девочек и Институт взрослых слепых девиц; Мариинский родовспомогательный дом и находящаяся при нем школа повивальных бабок; многочисленные общины сестер милосердия, попечительства нуждающимся семействам воинов, дома призрения детей бедных жителей, приюты для сирот, оставшихся после павших воинов; и т.д.
Всю свою жизнь Мария Фёдоровна ведёт дневник, отправляет и получает огромное количество писем тем, кого любит и с кем разлучена. Вначале это – её родные в Дании, Англии, других странах Европы, позже – её дети и внуки. Она много ездит по России, особенно накануне 1917 года по делам РКК. И отовсюду пишет письма родным, друзьям.
Известие о том, что Николай II 2 марта 1917 года подписал отречение от престола, поразило вдовствующую императрицу как гром среди ясного неба. Она тогда находится по делам РКК в Киеве и на следующий день выезжает в Могилев, к сыну – Николаю II.
Как вспоминала фрейлина Зинаида Менгден, императрица прибыла в Могилёв 3 марта. “Было очень холодно. Они увидели царя, стоявшего в одиночестве на перроне, далеко от большой свиты. Он был спокоен и полон достоинства, но выглядел смертельно бледным. Мария Фёдоровна спустилась вниз и пошла навстречу своему сыну, который медленно приближался к ней. Они обнялись. Окружающие приветствовали их, склонив головы. Воцарилась глубокая тишина. Затем мать и сын вошли в небольшой деревянный сарай, служивший, по-видимому, гаражом. <…> Когда, после некоторого промежутка времени императрица-мать и царь вышли наружу, их лица были спокойны…”.
На следующий день Мария Фёдоровна запишет в своём дневнике:
“4 марта. Спала плохо, хотя постель была удобная. Слишком много тяжелого. В 12 часов прибыли в Ставку, в Могилев в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции, <…> рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Он открыл мне своё кровоточащее сердце, мы оба плакали.
Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять ситуацию с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию; затем — чтобы спасти страну — предложил образовать новое правительство и… отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он наконец сдался и подписал манифест.
Ники был невероятно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении. Меня как будто ударили по голове, я ничего не могу понять! Возвратилась в 4 часа, разговаривали. Хорошо бы уехать в Крым.
Настоящая подлость только ради захвата власти. Мы попрощались. Он настоящий рыцарь.”
Мария Фёдоровна пробует в эти дни уговорить сына уехать за границу, поддерживая аналогичные советы свиты. Но Николай II неприклонен и принимает решение вернуться в столицу.
Из дневника Марии Фёдоровны:
“8 марта. <…> Один из самых горестных дней моей жизни, когда я рассталась с моим любимым Ники!
<…> Сидели до 5 часов, пока он не ушел. Ужасное прощанье! Да поможет ему Бог! Смертельно устала от всего. Нилов не получил разрешения ехать с Ники. Все очень грустно! Большая часть свиты остается в Могилеве. <…>”.
8 марта они видятся последний раз.
Возвратившись в Киев, императрица пишет письмо своей невестке, вдове её брата Вильгельма — короля Греции Геoрга I, греческой королеве Ольге Константиновне:
“18 марта 1917 г. Киев
Мой ангел,
Если представится возможность, попытаюсь послать тебе весточку. Сердце переполнено горем и отчаянием. Представь, какие ужасные времена нам еще предстоит пережить. Не понимаю, как я осталась жива после того, как обошлись с моим бедным, любимым сыном. Благодарю Бога, что была у него в течение этих ужасных пяти дней в Могилеве, когда он был так одинок и покинут всеми.
Это были самые страшные дни в моей жизни. Испытания, которые посылает нам Господь, мы должны нести с достоинством, без ропота. Но как нелегко терпеть, когда вокруг такая злоба и ярость. Не могу тебе передать, какие унижения и какое равнодушие пережил мой несчастный Ники. Если бы я не видела это своими глазами, я бы никогда этому не поверила.
Он был как настоящий мученик, склонившийся перед неотвратимым с огромным достоинством и невиданным спокойствием. Только однажды, когда мы были одни, он не выдержал, и я одна только знаю, как он страдал и какое отчаяние было в его душе! Он ведь принес жертву во имя спасения своей страны после того, как командующие <фронтами> генералы телеграфировали и просили его об этом. Bce они были одного мнения. Это единственное, что он мог сделать, и он сделал это! <…>
Здесь, однако, относительно спокойно, несмотря на «праздник свободы», который прошел позавчера с 7 утра до 6 часов вечера: процессии с красными флагами, Марсельезой и т.д. И хотя полиции не было, был относительный порядок. Совсем не было пьяных.
Можно ли было представить, что все это произойдет здесь, в России, и что народ так быстро и с такой радостью изменит свое поведение. <…>
Началось брожение в армии. Солдаты убивают офицеров и не хотят больше сражаться. Для России всё будет кончено, всё будет в прошлом.<…>”.
Имения, в которых содержат членов российской императорской семьи, находятся под наблюдением команды, состоящей из 72 человек, большей частью матросов Черноморского флота и солдат из Ялтинской дружины под командованием прапорщика В.М.Жоржалиани. Караульные посты соединены между собой, а также с канцелярией начальника охраны, находившейся в имение Чаир, полевыми телефонами. По указанию Петроградского Совета уже в апреле 1917 года в Ялту приезжает следственная комиссия для произведения обысков всех арестованных, включая и императрицу-мать Марию Фёдоровну.
В одном из писем Мария Фёдоровна описывает перенесённые ею во время обыска унижения:
“4 мая 1917 г. Ай-Тодор
Мой ангел,
<…> На нас смотрят здесь, как на настоящих преступников и опасных людей. Трудно в это поверить. А как грубо и непристойно с нами обращались на прошлой неделе во время домашнего обыска!
В половине шестого утра я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату, которая не была заперта. Он заявил, что прибыл из Севастополя от имени правительства, чтобы произвести у меня и в других помещениях обыск.
Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу этого сделать в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет. У меня было немного времени, чтобы набросить на себя домашний халат и затем за ширмой — легкую одежду и пеньюар.
Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10-12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать всё: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы. Даже мое датское Евангелие, на котором рукою моей любимой мамы было написано несколько слов, — все было брошено в большой мешок и унесено. Я страшно ругалась, но ничто не помогло.
Так я сидела, замерзшая, в течение трех часов, после чего они направились в мою гостиную, чтобы и там произвести обыск. Матросы ходили по комнате в головных уборах и рассматривали меня; противные, дрянные люди с наглыми, бесстыжими лицами. Невозможно поверить, что это были те, которыми мы прежде так гордились.
<…>
Невероятно, чтобы собственный народ обращался с нами так же, как немцы обращались с русскими в Германии в начале войны.<…>”.
К весне 1918 года обстановка в Крыму резко обострилась. Ялтинский Совет требовал немедленной казни всех Романовых, а Севастопольский — ждал приказа от Ленина. Комиссар Задорожный от имени Севастопольского Совета объявил Романовым, что они, как и лица их свиты, должны поселиться в имении Дюльбер, где и ожидать информации из Москвы. Эти действия Задорожного спасли арестованных членов императорской семьи от расстрела.
К началу лета Ялта была занята немцами, начавшими оккупацию Крыма. Для узников Дюльбера это было в тот момент спасением.
Вот так и случилось, что вдовствующая императрица Мария Фёдоровна оказалась 11 апреля 1919 года на борту английского дредноута “Мальборо”, отказываясь верить слухам и рассказам о гибели сына Николая и его семьи, и до последних мгновений не желая бежать из России.
Начался следующий трудный и безрадостный период в жизни Марии Фёдоровны – период бедной родственницы и “компрометирующей гостьи”, особенно, когда она посещала страны, заключившие дипломатические отношения с новой Россией.
По воспоминаниям дочерей, Мария Фёдоровна при жизни не раз высказывала мысли о своём желании быть похороненной в России, в Петербурге, в Петропавловском соборе, где покоится прах её супруга, императора Александра III и где есть специальное место для её захоронения. Однако императрица всегда подчеркивала, что это может произойти лишь тогда, когда в России всё будет спокойно.