....Она сама всегда говорила, что никогда не встречалась с ним и не читала его стихов. Это правда. Воспитанная в петербургских аристократических традициях, позже она не могла читать и писать по - грузински.
Сохранила только факсимиле подписи. Её старательно выводила перьевою ручкой под любым, самым коротким, личным письмом. Но любимую свою книгу - «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели читала всю жизнь только по - русски, увы!
Она носила знаковое для русской и мировой литературы имя: княжна и княгиня Мэри. Таинственное, притягательное. Прекрасное. Трагическое. И Жизнь её, в соответствии с этим именем, сложилась очень неординарно. Сложно. Преломлялась несколько раз. Менялась. Но она не боялась перемен. Никогда.
Отменно образованная, знавшая несколько европейских языков, она была фрейлиной Императрицы, красавицей, вдохновлявшей поэтов и изгнанников родины, моделью знаменитого Дома моды Коко Шанель, артисткой и прочным символом русской эмиграции. Символом редчайшей, ускользающей, вечной красоты! Красоты, которая летит, но не исчезает.
Сама же никогда не считала себя трагическим персонажем истории, а жизнь свою - трагедией, обладая исключительным даром утешать всех, кто встречался на её пути. Иногда Дар этот принимал весьма необычные формы.
Например, очень любившую её княжну Александру Николаевну Лейхтенберскую, дочь герцога Лейхтенбергского, высказавшую Мэри странное желание выйти замуж за человека, хоть чем то похожего на нее, она познакомила с другом своего жениха, Левоном Меликашвили, в которого княжна романовской крови Александра тут же без памяти влюбилась, и за которого вышла замуж полтора месяца спустя. Брак этот был долгим и счастливым, у супругов родился сын Теймураз, похожий на отца. Имя же подруги Мэри в семье всерьёз считалось хранительным.
Сама Мэри всю жизнь любила только одного мужчину: князя Гиго ( Григория) Эристави, флигель - адъютанта императора Николая Второго, но вышла за него замуж только перестав быть фрейлиной Государыни Александры Фёдоровны.
Это произошло в 1918 году. О своем венчании, княгиня Мэри Прокофьевна Эристави вспоминала так:»Венчалась я в Кутаиси , двадцатого сентября 1918 года, ближе к вечеру, но было еще светло и погода была хорошая. Вот все сведения, которые я могу Вам дать». И при этом она светло и загадочно улыбалась, ни слова не произнеся о том, что ночь её венчания, быть может, вдохновила знаменитого грузинского поэта Галактиона Табидзе на создание самых прекрасных стихов, которые существовали когда либо в русской и мировой поэзии. Вот они:
Ты ночью той венчалась, Мэри.
Мэри, и смерть во взгляде очень ,
Неба желанного столь молния и цвет...
Были, как запоздавшая осень.
Пылал взорвавшийся собор
Святых огней, и натерпевшись,
Но более свечей таинственно пылал
Сей облик, так смертельно побледневший.
Горели у собора купол с лоном
И расстилался запах роз так чинно,
Но, ожиданием уставших женщин,
Мольба, иная всё же, так неизлечима.
Услышал той я безрассудность клятвы,
Родная, Мэри! По сей день не верю...
Ведомы пытки мне, но до сих пор не ясно,
Венчают иль оплакивают тебя как потерю?
У глыб алтарных кто, стеная, на ветру
Камни колец все растеряв, бродил...
Было сиротливо и жалостно. Но да,
Никак на праздник этот день не походил.
Ускорившись, покинув храм, шаги
Куда несли меня? И видел я с трудом!
По улице дул резкий ветер так,
С непрерывающимся, без конца, дождём.
В бурку закутал тело я своё,
Мыслям доверился я снова непрерывным...
О! Дом твой! Там, у дома твоего,
Упёрся в стену я совсем уже бессильным.
Так, в сожалении я долго простоял,
Прямые, черные, пред мною тополя
И звуком тьмы так листья шелестят,
Как в небе крылья улетающего в даль орла .
Нашёптывала тополя всё ветвь,
О чём же - знает кто! Кто знает, Мэри!
Судьба, не удостоился что я,
Ветром уносится, как будто бы в метели.
Скажи, на милость, столь внезапно озаренье
Почто так, разом? Умоляю я кого?
И, как орла могучих крыльев оперенье,
При взлёте так шумит мечта по что?
По что с улыбкой в небо я взирал,
Или по что ловил свет переливный?
Или кому "Могильщик" я писал?
Или же слушал "Я и ночь" кто, дивный?
Ветер и капли частые дождя
Оборвались, как моё сердце оборвалось,
И плакал я, как плакал король Лир,
Покинут Лир, забыт он. Всеми! Оказалось.
( Перевод Ш.Бардавелидзе и Ю.Комиссаровой.)
Автор в этом стихотворении невольно сравнивает себя с погибающим от страсти, горьким и одиноким Королем Лиром, только потерявшим не дочь, а Любимую. И даже собор, в котором Она венчается, пронзен для него высокой и жаркой молнией отчаяния, перерастающей в высокое, неистовое пламя, иссушающее сердце влюбленного безответно. На это указывает и ломаный ритм строф, и нервные вопрошания лирического героя, похожие на стоны, и образ хлещущего в ночи дождя, ревущего ветра.. Замечу, в скобках, что написаны стихи в 1915 году. Повод для размышления.
Блистательная княгиня Эристави всегда упорно отрицала свое знакомство с поэтом. Табидзе, напротив, в нескольких стихотворениях описывает свои мимолетные встречи с нею в парке. Есть даже эпизод, описанный тоже в ритме стиха, о том, как он вырезает по коре паркового дерева заветное имя: «Мэри Шорвашидзе».
Но это все относится больше к области легенд, фантазийных и недоказуемых, в принципе, а не фактов.
Княгиня Мэри всегда изумлялась, когда знакомые и незнакомые ей люди, упорно пытались вылепить из неё некую «Галатею Галактиона». «Разве вам недостаточно того, что написаны просто гениальные стихи?! - в негодовании восклицала она. Не могу с нею не согласиться.
Жизнь княгини Эристави в колонии эмигрантов , сначала в Тифлисе и Батуми, а затем - в Константинополе и Париже, складывалась очень непросто, денег не всегда хватало, так как супруги Эристави многим знакомым и незнакомым щедро помогали, поддерживали тех, кому было еще труднее, чем им: художников, педагогов, музыкантов, просто нуждающихся из бедных кварталов, тех, кто образно говоря, "спал под лодками" на турецком пляже, на набережных..
Так для поддержки Савелия Сорина - великолепного экспрессивного портретиста, со светлой колористической палитрой, князь Гиго Эристави заказал маэстро написать изображение супруги. Портрет получился великолепным. Вошел в историю русского изобразительного искусства. Сорин искренне восхищался своею моделью, считая, что второй такой женщины как она, просто не существует, и подражать ей хоть как то - нет смысла.
А подражать Мэри пытались всегда и во всем, особенно, когда она стала моделью дома Коко Шанель. Ей подражали даже в манере опаздывать всегда и всюду. Но если княгине Мэри прощали всё и все, начиная с русского императора Николая Второго, который вместо того, чтобы отчитать фрейлину за опоздание говорил, улыбаясь: «Княжна, грешно быть такой красивой!», то другим нарушения этикета и приличий мало сходило с рук и завистливые соперницы с трудом мирились с безупречностью репутации сиятельной красавицы.
Ну как же так, ведь она играет в покер, она живёт в роскошных апартаментах люкс, в элитном доме престарелых, её счета оплачивает пылкий поклонник. Не стыдно ли ей, в её возрасте иметь поклонников, пусть даже это будет сын адмирала Макарова, Вадим?!
А она не стыдилась и не боялась никого и ничего. Ни славы, ни старости.
Ни красоты. Которая оставалась с нею, как легенда, до смерти. Легенда благоуханная, сияющая. Не поборовшая лишь одного: одиночества княгини Эристави. Она пережила всех ей близких. Всех, бесконечно любимых ею: мужа, умершего в 1947, племянников, Нануку и Константина, которых воспитывала будто своих детей, по которым все годы потом неизбывно горевала.
В конце жизни с нею рядом оставались немногие из друзей и родных и пара кошек, к которым она была очень привязана.
А еще её особая стать. Гордость. Сила духа. Жизнелюбие, с которым она встречала каждый свой год, каждый день, каждый миг, дарованный ей, отпущенный свыше. И, может быть, строки незнакомого ей поэта, которые она повторяла про себя с затаенной горечью. Гордостью. Никто теперь не узнает.
Она умерла в 1986 году, в Париже, ей было девяносто семь лет, и она по прежнему была сияюще красива, прекрасна. Эмиграция и новая и старая беспредельно уважала её, боготворила.
Когда её спрашивали о секрете её Красоты, она шутливо и грустно отвечала: «После 1921 года я ни разу не улыбнулась!» В России принципиально и ордо отказывалась бывать, считая, что прежнего не вернуть. В Грузии тоже.
Она шутила. Да. Но, все таки, может быть, Табидзе был прав, когда писал:
Бесценная Мэри, я слышал за дверью
Той далекой церкви клятву твою.
Венчанье то было?
Нет, я не верю...
Поминки справлялись по той, что люблю!
( Перевод И. Оболенского)
_____________
@ Лана Астрикова. Авторский текст эссе.