Здравствуйте уважаемые читатели моего канала!
Сегодня я продолжаю публикацию жизненного флотского юмора выраженного в рассказах Дмитрия Викторовича В.
Ну что, давайте вместе окунемся в сие действие. Приятного чтения!!
Когда-то давным-давно, черт его знает когда, в нашем захолустье кипела жизнь. Даже не верится. Когда несокрушимая и легендарная держала в страхе весь мир, а в нашей тихой гавани стоял Флот, а не пара ржавых кастрюль - наверное тогда тут же находился Театр Краснознаменного Тихоокеанского Флота - с многочисленной труппой и богатейшим репертуаром, гастрольными программами, талантливыми актерами и актрисами, и со всем остальным, что положено иметь солидному театру.
ТЕАТР! Мама-мия! Сколько в этом слове! Гардероб, буфет с коньяком и конфетами, сухим вином и пирожными. Офицеры в парадной форме при медалях и кортиках, их дамы в сверкании брюликов и благородных металлов. Негромкие разговоры, шуршанье вечерних платьев, солидные покашливания… Третий звонок – вот-вот начало. В зале плавно темнеет, одна лишь сцена в цветном полусвете, и все внимание здесь.
А там, за кулисами – свой особый мир, отгороженный от нас потными складками занавеса, целая жизнь, наполненная особым смыслом, который нам, зрителям, не понять до конца никогда. В суете репетиций – творческие искания и срывы, режиссерские вопли «не верю!» и истерики гримерок, движение декораций и сплетение интриг – все кружится в водовороте бытия этой маленькой картонной гротескной модели большого мира. Я люблю слушать удивительные истории о тех замечательных людях, что блистали здесь когда-то. Сколько правды в этих рассказах – не знаю. Людям свойственно иногда приукрасить действительность. Лишь старая сцена, тяжелый бархат портьер, да пыльный реквизит в кладовых все помнят и молча хранят свои тайны.
Актер Кофтан всегда играл Ленина. Даже без грима он был поразительно похож на Ильича, а большой актерский талант точно воспроизводил яркий образ вождя мирового пролетариата в порывистых жестах, движениях, мимике и своеобразном голосе. И теперь он тоже играл Ленина в очередном культовом спектакле, что-то типа «Ленин в Октябре». Спектакль был назначен на завтра, а сегодня актерская братия слегка расслаблялась по поводу предстоящей премьеры, однако не сильно, чтобы сохранить к утру ясность в головах. Утренний спектакль – это всегда тяжело, а с похмелья тем более. А Петрович как-то не рассчитал сил. Набрался, надо сказать, до ужасного свинского состояния, никак не достойного трибуна мировой революции, даже в отдельно взятой стране, и при этом вел себя совершенно непотребно. Ему говорили:
- Петрович, твою мать. Хватит, завтра спектакль..., - на что он снисходительно ухмылялся как детям и посылал всех в известные места.
Под утро он был совсем ни петь - ни рисовать, а к началу спектакля сидел, как Наполеон после отречения – тяжелый, разбитый и больной. А за кулисами – суета. Революционные матросы в лентах патронов, комиссары в кожанках, рабочие-путиловцы, Надежда Константиновна, а так же всякая буржуазия и белогвардейская сволочь – все они мельтешили перед мутным взором Петровича, отчего у старого сатира кружилась голова, и начинались рвотные позывы. Режиссер бился в истерике и, глядя на Кофтана глазами полными ужаса, панически голосил:
- Ну как вы могли, Владимир Петрович! Вы же ЛЕНИНА играете, сегодня премьера, полный зал, НачПО, офицеры с политуправления флота!…
Петрович сначала не обращал на него никакого внимания, занимаясь самосозерцанием, а потом сказал:
- Не ссы, братан… Все будет в ажуре. Я Ленина играл, когда ты еще у папки в яйцах булькал… ик!
- Это провал! Провал!!!… – Режиссер убегал, держась за голову.
Актеры, как могли старались вдохнуть в пьяного Петровича революционную бодрость: кто чайку предлагает, кто 50 грамм, кто советует голову под холодную воду. Он же на это вяло матерился и бубнил:
- Ничего-ничего… Сейчас-сейчас… Все будет в ажуре. Я Ленина играл, когда вы еще…
И вот начало. На сцене – динамика революционного Петрограда 1917 года. Смольный – штаб революции, людской муравейник, солдаты, матросы… Крейсер 1-го ранга «Аврора» уже зарядил носовую шестидюймовку. Ильич должен был выйти в начале второго действия, залезть на броневичок и незабвенным жестом с выбросом ладошки послать всех на штурм Зимнего. Он уже стоял наготове, цепляясь за портьеру и мучаясь алкогольной интоксикацией. И когда под патетические аккорды пошел занавес, когда яркие лучи софитов и юпитеров сошлись на фигуре Ленина, когда смолк восторженный рев революционной братвы, Петрович сделал шаг вперед и ленинским жестом выбросил руку... Но тут возникла пауза, какая-то заминка. Зал напрягся, затаил дыхание. Ильич стоял и молчал, устремив безумный взгляд в светлое будущее и делая глотательные движения. Потом тяжело вздохнул, отклонился назад, качнулся вперед и с размаху резко блеванул в сторону публики. Сильным, неудержимым потоком орасил рампу и авансцену. Вывернулся наизнанку в рвотных судорогах. Больше он терпеть не мог. Занавес…
Я вот думаю: может Ильичу просто стало противно смотреть на эту революционную канитель? А может он таким макаром хотел выразить свое отношение к зажравшимся потомкам, сидящим в зале, которые перевернули с ног на голову и испоганили великую идею? Кто знает…
Надо сказать, что революционная тематика в постановках того времени была чем-то вроде религиозной обрядовой культуры, требующей самого серьезного и трепетного отношения. Она воспитывала людей, вела их за собой, вводила их в психологический транс, прививала готовность умереть за Мировую Революцию. Смеяться при этом было не просто грешно – кощунственно. Думается, лишь гробовая тишина была реакцией зала на такую скотскую выходку Владимира нашего Ильича. Никакого чувства юмора…
В другом спектакле за основу сюжета была взята совершенно трагическая история о том, как два единокровных брата уходят на гражданскую войну и волею судьбы оказываются по разные стороны баррикад: один – за красных, другой – за белых. Бьются они насмерть, потому что каждый свято верит в правоту своего дела перед лицом Отечества. И вот, в конце концов, провидение сводит их на поле брани буквально лицом к лицу, и красный брат убивает брата белого. Вот такой страшный психологический момент, момент пролетарской истины: выбор между любовью к брату и преданностью идеалам революции. Старший брат (красный) – в состоянии шока. Душевные муки и терзания разрывают его на части. Он сидит посреди поля битвы рядом с убиённым родственником и рыдает в голос, голова брата покоится у него на коленях. Но в подтверждение вселенской правоты большевистского дела, поверженный белогвардеец в последние минуты жизни наконец прозревает, уверовав в великую истину. И умирая на руках брата, он прощает его в своей последней речи. Это очень душещипательная сцена, вызывающая трогательные слезы и сопли у советского зрителя. Соответственно, постановка была очень серьезная, с хорошей текстурой, замечательными декорациями и правдивым реквизитом. В последний входило так же оружие тех лет: солидные театральные «наганы» и «маузеры», почти настоящие, стреляющие громко и убедительно. Именно из такого «маузера» старший братан и завалил малого. Сделал он это со всей пролетарской ненавистью, на которую только был способен, однако ж немного не по сценарию. А всё от того, что опять же, хватил намедни лишнего старшенький. Что-то праздновал до утра, насыщая себя водкой в немалых количествах. И по случаю тяжелого похмельного синдрома, злость к врагам революции усилилась многократно. Вместо того, чтобы ранить махровую контру и дать ей напоследок высказаться, как было задумано, красный брат хорошенько прицелился и выпустил в белого брата почти всю обойму. Но на этом не успокоился. Когда белогвардеец упал замертво, корчась в судорогах и пытаясь сказать слова раскаяния, брат-убийца медленно подошел к нему через всю сцену и хладнокровнейшим образом, в упор, произвел пару контрольных выстрелов ему в голову. Режиссер за кулисами бился в истерике, рвал на части и жрал сценарий, вырвал у себя все волосы, превратился в дерьмо и сам себя смыл в унитаз.
Но роль есть роль: поверженный брат по случаю молодости и неопытности не стал ее ломать и импровизировать. Он поднял изрешеченную пулями голову и, обращаясь к залу, произнес-таки свою пламенную последнюю речь. А потом издох. Живучи всё-таки белогвардейские гниды, что ты с ними будешь делать…
Продолжая тему революционного оружия, хочется сказать вот о чем: на одном из спектаклей, приуроченных к коммунистическим торжествам, замысел оказался столь грандиозен, а размах так широк, что на сцене среди прочего богатого реквизита, появился станковый пулемёт системы Максима. Где уж его достали – неизвестно. Бывалые люди говорят, однако, что добыли его с величайшим трудом и громадными затратами жидкой валюты. И был он фактически настоящий, смазанный и в рабочем состоянии. Имелся даже небольшой запас холостых патронов к нему – на пару очередей. Честно говоря, не знаю, сколько здесь истины, а сколько брехни. Примем это как факт, с тем же допуском, как и то, что ружьё, висящее на стене в первом акте, обязательно выстрелит в последнем. Так, собственно, и получилось. Весь спектакль Максимка мирно стоял в глубине сцены, радуя глаз, а под конец – по сценарию пьесы – вдруг разразился оглушительными очередями прямо в зрительный зал. Акустика, надо сказать, в театре - что надо, поэтому реальная стрельба крупнокалиберного пулемета произвела совершенно нормальную реакцию зрителей: первые ряды попадали на пол, оглохшие и отравленные пороховой гарью, остальные пригнули головы, чтобы ненароком не зацепило. И правильно сделали – не хрена расслабляться. Ведь театр - это наша жизнь, и все мы здесь актёры.
Но не одними революционными сюжетами богата история театра КТОФ. Были у него многочисленные постановки и на другие темы – от классического романтизма до социалистического реализма. Были и исторические спектакли, например «Екатерина Вторая». Как известно, эта царственная баба была немецкого племени, а потому - шибко продвинутая. Имела прогрессивные взгляды на жизнь, рубила во всех науках, создавала культурный фонд нации. Однако ж нехитрые русские нравы привились ей быстро и были совсем не чужды: могла и тяпнуть как следует, и мужика доброго на себя затащить, и гулянку организовать как положено – с выпивкой, стрельбой и танцами до упаду. Праздничные балы при её дворе были столь велики и грандиозны, что воссоздать их исторически на сцене театра исключительно трудно по техническим причинам. Во-первых необходимо большое количество народа – актеров первых, вторых и двадцатых планов, всяких статистов. Во-вторых для каждого нужно сподобить соответствующий времени прикид: платья, комзолы, кружева, золотое шитьё… Ну и кроме всего прочего, необходим сложнейший реквизит и оборудование сцены. Надо сказать, что все эти вопросы решались на высоком уровне. Например, для организации праздничного фейерверка при дворе Екатерины, народный умелец Андрюха Параилов создал специальные маленькие пушечки, которые в определенный момент должны были прямо на сцене исполнить сказочную феерию салюта. Всё было сделано по науке, с соблюдением мер безопасности. А как же. Пушечки эти установили по всему периметру сцены, сам же Андрюха сидел за кулисами и в нужный миг должен был нажать специальную кнопку. И тогда все пушки разом выпалят вверх огнём, дымом и праздничной мишурой. А на сцене – по ходу спектакля – происходит шикарный бал-маскарад. Царица, эта самая Екатерина № 2, её многочисленные фрейлины в куполообразных кринолинах, их кавалеры в напудренных париках, музыканты и прочая праздная публика. Все они танцуют и резвятся, надлежащим образом создавая исторически правдивую атмосферу. И вот тут одна фрейлина, совершая эволюции по сцене, очень неосторожно встала прямо над одной из пушечек, накрыла ее своим роскошным платьем. Не специально, конечно. Случайно. А Андрюха смотрит – приближается время салюта. Он заносит руку над кнопкой и вдруг видит на сцене эту тетку, пританцовывающую точно над орудием. Андрюха, талант, мастер - золотые руки, редкий самородок, однако известное трамвайное хамло, завибрировал в праведном гневе.
- Отходи! Отойди от пушки, дура!!! – злобно шипел он ей, пытаясь перекричать музыку. Время неумолимо приближалось к залпу. Андрюха махал руками, матерился, на чем свет, грозил кулаком. Потом даже высунул голову из-за кулис и крикнул ей почти во весь голос:
- Слезь с пушки, шлюпка придворная!!!…
Ноль эмоций. Начинающая актриса вся мыслями ушла в переживания той эпохи. Не пристало ей, светской львице, придворной даме, слушать какой-то мерзкий шепот из-за кулис. Она вообще повернулась спиной и очень артистично делала попой туда-сюда. И тогда Андрюха, злой как тысяча чертей, со словами «Ну и хер с тобой, вешалка…», с размаху шарахнул по кнопке.
Гром салюта растворился в ужасном визге бестолковой фрейлины. Пушка лупанула праздничным зарядом ей прямо под платье. Богатые кружевные юбки подлетели вверх и рваными горящими ошмётками закружились под потолком. Обстрелянная придворная дура и шлюха заметалась по сцене в симпатичных трусиках образца 20-го века. Воя пожарной сиреной и мелькая обожженными ягодицами, она убежала за кулисы. И там ещё долго слышались её визгливые и грязные матюги в адрес Андрюхи. Зрительный зал неистовствовал аплодисментами, орал «Браво!!!» и вызывал актрису на бис. Вот так и приходит признание публики.
Но вот дым от салюта развеялся, и спектакль окончился, утих гром оваций. Хорошего никогда не бывает много. Все долго кланялись, а потом, естественно, пошли праздновать. Не снимая театральных костюмов, праздновали с размахом, не хуже, чем на балу у Екатерины. Пили, пели, и по очереди смазывали растительным маслом обожженную жопу. Расходились за полночь, с трудом пытаясь увести одну актрису, размалёванную, в платье восемнадцатого века, навязчиво порывающуюся сделать минет бутафорской статуе Аполлона. Звали ее Матильда, и в спектакле она играла царицу – ту самую Екатерину Вторую, известную развратницу.
Актеры очень славный и милый народ. Игра у них всегда плавно перетекает в жизнь, жизнь – в игру, и уже бывает трудно отличить одно от другого. Старый актер Лев Бубнов всегда носил имидж интеллигентного человека. Ходил в длинном плаще и широкополой шляпе, говорил мягко и негромко. В городе Корсакове, где театр был однажды на гастролях, он вежливо обратился на улице к проходящей мимо привлекательной девушке:
- Мадемуазель! Можно ли мне спросить у вас одну деликатную вещь?…
- Конечно, пожалуйста, - приветливо улыбнулась девица.
- Да нет, пожалуй, не надо…
- Спрашивайте, спрашивайте, чего там!
- Да может, вы не знаете…, - смущался Бубнов.
- А может, знаю! Вы спросите!
- Ну ладно. Будьте любезны, скажите пожалуйста, где у вас тут можно…э-э…
- Можно чего? – кокетничала девушка.
- МОЖНО С КЕМ-НИБУДЬ ПОТРАХАТЬСЯ!!! – демонически вещал старый негодяй.
- Что вы себе позволяете! Я сейчас милицию вызову!…
- Ой, нет, спасибо, не стоит, - мягко улыбался Бубнов, - я у них уже спрашивал: они тоже не знают…
Ах, театр!… Милый театр! Всё как в жизни, только лучше. Я восторженный твой зритель…
Спасибо за внимание и до новых встреч!!
А еще у меня есть канал на Ютубе, буду признателен за подписку.
С уважением, Василий Сергеевич!!!