Первый раз в жизни я столкнулся с ней лицом к лицу, когда мне было пять лет. У нас умер сосед. Он сильно выпивал и страдал циррозом печени. Смерть обошлась с ним очень жестоко. В гробу он выглядел безобразно. Лицо было слишком неестественного зеленовато-желтого цвета. Не знаю, зачем я поперся к гробу, но несколько минут я простоял как завороженный лицом к лицу с покойником и не мог двинуться с места. После этого я не спал полночи. Закрывая глаза, я видел как наяву то, что так потрясло меня днем. Это происшествие оставило в моей памяти неизгладимый след.
После этого в моей жизни смерть появлялась довольно часто — умирали соседи, знакомые, родственники, но смерть уже не проникала в мое сознание так глубоко. Когда мне было 10 лет, умерла моя бабушка Сусанна, которую я очень любил. А когда мне было 12, соседку тетю Свету, которая жила с нами на одной лестничной клетке, убил ее сожитель. Я присутствовал при вскрытии участковым двери ее квартиры и видел ее мозги на полу и ее изуродованный труп, но и тогда меня это впечатлило не так сильно. Спустя год пьяным в ванне, которую от моей кровати отделяла лишь бетонная стена, утонул следующий житель этой квартиры… Это уже было начало 90-х, и смерть стала обыденностью. Каждый день я слышал истории о том, что где-то кого-то убили, застрелили, расчленили. Я свыкся со смертью, но она сумела-таки подобраться очень близко и задеть меня за живое.
Новый 1994 год я впервые в жизни встречал не со своей семьей, а в кругу своих друзей — одноклассников. Нам было по 15 лет. Моя мама ушла к соседке, старшая сестра была где-то со своими друзьями. Я пригласил нескольких пацанов и девочек. Мы послушали поздравление Ельцина, выпили шампанского (некоторые делали это первый раз в жизни) под бой курантов, посмотрели телевизор и решили пойти на елку. Была в Корсакове такая традиция — в новогоднюю ночь идти на главную городскую площадь независимо от того, в каком районе города ты живешь. По улицам ходили огромные толпы людей. Одни шли туда, другие возвращались. Можно было встретить много знакомых, даже тех, кого ты уже не видел очень давно. Я не помню, чтобы в новогоднюю ночь были какие-то конфликты или драки. Напротив, в городе царила атмосфера праздника, всеобщей радости и братства. Совершенно незнакомые люди, несмотря на голодные годы, предлагали выпить и закусить, детям раздавали конфеты, мандарины и апельсины. Многие были ряжены, кто-то с гармонью, кто-то с гитарой. Можно было увязаться абсолютно с любой компанией, и тебя приняли бы как родного. Так было при Советах, и в 90-е как будто бы на одну ночь возвращалось то время.
Наша компания слилась с компанией молодежи чуть постарше нас, вырулившей на дорогу с соседней улицы. В этой компании я с огромной радостью встретил Эдика Слинякова. Это был родной для меня человек. Когда-то мы жили со Слиняковыми на одной лестничной площадке. Эдик родился на 10 дней раньше моей старшей сестры. Совместное материнство очень сблизило мою маму с тетей Любой. Они то и дело выручали друг друга, оставляя по очереди младенцев. Моя мама кормила Эдика грудью. То есть он считается мне молочным братом.
Потом Слиняковы переехали на окраину, а еще через несколько лет мы переехали на противоположную окраину — на Семь ветров. Но наши мамы продолжали дружить. Мы часто бывали у тети Любы в гостях. Эдик, несмотря на разницу в возрасте, был ко мне очень внимателен. Он давал мне самые лучшие свои игрушки, показывал диафильмы и мультики по кинопроектору. Всегда интересовался, как мои дела. Он был добрым и очень веселым. Я всегда мечтал иметь брата и тешил себя мыслью, что он хотя бы и молочный, но все-таки брат. И я за ним, как за братом, донашивал вещи, и мне было вдвойне приятно, что это его вещи. Я гордился нашим с ним знакомством.
Летом 1993 года Эдику исполнилось 18, и осенью его призвали в армию. Я перед этим не видел его уже несколько лет. Мама уже не таскала меня с собой в гости к тете Любе, да и Эдик дома не сидел. Незадолго до Нового года мама рассказала, что у Эдика в армии произошли какие-то неприятности, и он сбежал из части. Домой к ним то и дело приезжает милиция в надежде его изловить, а он неизвестно где скрывается. И тут я вдруг встречаю его в новогоднюю ночь — в самую любимую ночь в году, в ту самую ночь, когда я стал взрослым, первый раз выпивал и встретил Новый год с друзьями, пошел ночью в город без родителей. И я был рад, что этот праздник мне посчастливилось разделить с Эдиком. И я уже не мелюзга, а равный ему пацан. И не просто равный. Я был выше его почти на голову. Встретившись, мы обнялись и выпили за встречу шампанского. Всей толпой мы дошли до елки, выпивали, братались со встречными компаниями. На улице был мороз, а Эдик был без шапки. Мне было больно смотреть на его красные уши, на голову, покрытую мелкими, но очень густыми кудрями.
— Повяжи хотя бы мой шарф на голову, — предлагал ему я. — Менингит ведь заработаешь!
— У кого мозгов нет, тому менингит не страшен, — отшучивался он.
Погуляв вокруг елки, мы пошли провожать по домам девчонок, а компания Эдика отправилась в какую-то гостеприимную хату.
11 января у меня закончились каникулы. Мне нужно было в школу во вторую смену. У сестры был выходной. Мы молча пялились в телевизор, когда раздался звонок. Пришел Эдик. Как всегда, принес нам море положительных эмоций. Мы смеялись, вспоминали детство, мечтали, как встретимся летом и пойдем на море. Эдик не хотел рассказывать нам про свою службу и почему он сбежал из части.
— Ну как же ты теперь будешь жить вне закона? — недоумевал я. — Ведь ты в розыске. Ни домой к матери прийти не можешь, ни на работу устроиться?
— Как-нибудь рассосется, — отмахивался он. — Я давно отца не видел. Съезжу к нему на Курилы, там и деньжат заработаю…
— А потом?
— Суп с котом! — весело захохотал Эдька.
Эх, как мне не хотелось идти в школу! Но деваться было некуда, я надел форму и поплелся за знаниями, а Эдик с Лариской сидели гоняли чаи до самого вечера. Я разминулся с ними буквально минут на 10. Я пришел из школы, а на столе стояли еще теплые чашки. Ларке нужно было идти, а Эдик не захотел оставаться у нас дома один.
Наутро к нам пришла на чай Маринка. Наши мамы дружили с детства, а мой дядя Саша жил с ее мамой после того, как та осталась одна. Маринку и ее сестру Ольгу мы считали двоюродными сестрами. На самом деле мы были как родные. Маринка даже жила у нас некоторое время, когда у нее был конфликт с тетей Таней. Когда Маринка вышла замуж, стала жить с нами по соседству. Она частенько захаживала к нам в гости. Вот и сейчас пришла поделиться новостями. Накануне вечером у них угнали машину. Причем угнали дружки ее мужа. Решили отомстить за что-то. Менты машину нашли, но без стрельбы не обошлось. Одного из угонщиков убили.
— Мы машину продавать собирались, а теперь кто ее купит, — причитала Маринка. — Багажник весь как решето, и заднее сиденье в кровище, так что хрен отмоешь. И сама я на этой машине ездить теперь боюсь. Мне будет привидение являться. Жалко парня-то.
— А чего ты его жалеешь, он у тебя машину угнал, а ты его жалеешь, — посмеялся я.
Вечером Лариска пришла с работы белого цвета.
— Одевайся, пойдем к Слиняковым, — сдавленным голосом пробормотала она не разуваясь. — Эдика убили.
— Ты чего такое несешь! — кинулся я на сестру. — Ты дурра, что ли, такими вещами шутить! Он ведь вчера у нас был.
— Вот вчера его и убили. Одевайся скорее, идем.
До Слиняковых было минут сорок ходьбы. Они жили на другом конце города. Всю дорогу я успокаивал сестру, говорил, что это какая-то ошибка. Что Эдика не могли убить, потому что Эдик самый классный, и его невозможно ненавидеть, с ним невозможно поссориться. У кого сможет рука подняться на Эдика!
Мы вошли в квартиру. В гостиной стоял гроб, в котором лежал Эдик. Точно такой же, какой сидел вчера у нас в гостях, только без улыбки и с закрытыми глазами. Голова была покрыта мелкими кудряшками. Лариска кинулась на шею тете Любе, и они разразились рыданиями. Тетя Люба как будто ждала, с кем бы еще поплакать навзрыд. У меня не было слез. Я отказывался верить в то, что это правда. Я мысленно требовал, чтобы все прекратилось, чтобы этот дурацкий спектакль закончился, а Эдик встал и поблагодарил всех за то, что пришли о нем поплакать. Но он был окоченевшим трупом. Я специально потрогал его за ногу. В нем не было жизни. И это не укладывалось у меня в голове. Горе не умещалось в моем сознании. Как же так! Зачем?! Почему?! Почему он?!
Накануне, оставив наш дом, Эдик навестил еще кого-то из своих друзей. Вечером он возвращался домой. Точнее, домой к другу, у которого скрывался от милиции. А этот самый друг вместе с еще одним парнем решили покататься на машине соседа, который то ли им чего-то был должен, то ли просто некрасиво с ними поступил. В общем, был перед ними виноват. Они завели машину и поехали. А тут навстречу Эдик. Они его посадили и поехали за город навестить кого-то из друзей. На выезде из города стоял милицейский патруль. Гаишник махнул жезлом, но ребята испугались, что придется отвечать за угон, прибавили газу и решили скрыться. Гаишник выстрелил им вслед очередью из автомата Калашникова. Одна пуля попала Эдику точно в позвоночник, другая пробила легкое. Смерть наступила настолько быстро, что он даже не узнал об этом. Он остался сидеть посреди заднего сиденья, по-барски закинув обе руки на его спинку. Водитель ушел лесом, а второй пассажир, раненный в ногу, попался в руки ментам.
Потом, конечно, я плакал и даже кричал. И глупо хихикал, вспоминая шутку про то, что менингит не страшен тем, у кого нет мозгов. Я мысленно протестовал против того, чтобы жизнь продолжалась дальше. Я требовал, чтобы ее перемотали назад до того момента, когда мы сидели и пили чай у нас на кухне. Я прогулял бы школу и не пустил бы Эдика никуда. Но мой протест никто не слышал. Жизнь двигалась вперед. Эдика зарыли в землю.
На поминках какие-то парни спорили из-за бутылки водки, которую несправедливо переместили на ту часть стола в то время, как она должна была стоять на этой. Потом смеялись, потом пошли на дискотеку. В этот день я первый раз в жизни выпил водки. Мне протянули полстакана и сказали: «Пей!» И я выпил. Новые ощущения немного отвлекли меня от мыслей, но ничуть не уменьшили горя. Как можно спорить из-за водки и идти плясать, когда он теперь лежит в сырой мерзлой земле и уже никогда не будет ни плясать, ни смеяться, ни кривить в присущей ему манере рот, когда шутит.
Его больше нет. Он никогда не станет взрослым. У него никогда не будет жены и детей. Он никогда не станет старым. Он не увидит новую серию «Терминатора» и не узнает, кто будет следующим президентом России… Этими мыслями я жил долгое время. Да чего там, и спустя 20 лет я представляю, кем бы он был сейчас и как бы он жил. Вместе с ним умерла частичка меня.
Вы прочли рассказ из цикла "Бог любит Дениску"
Это сборник автобиографических произведений невеликого русского писателя. Прочесть другие рассказы из этого цикла можно, кликнув по хештегу #бог любит дениску
