А я вспомню День победы десять лет назад. В моем родном городе Чирчике. Это было счастье - попасть туда через двадцать лет. И отметить этот праздник в месте, куда моя бабушка вернулась после войны.
Она, как и все несовершеннолетние, подделала свой паспорт, ушла на фронт, отучилась в Москве на связистку. Постояла в конвое на Красной площади, отсидела гауптвахту за то, что прикоснулась к Сталину, выжила единственная из своего полка, конвоировала пленного немецкого генерала, вернулась в родное казахское село. Ей пришлось покинуть свой дом - женщин с фронта считали проститутками. Прабабка уничтожила все документы, а фронтовички избивали за то, что отказывалась с ними курить и пить. В одной гимнастёрке и юбке она уехала в Чирчик, который принял ее навсегда.
А этом городе есть памятник. Погибшим журавлям. И та сама песня про журавлей, написанная Расулом Гамзатовым, высечена на двух языках - русском и узбекском. Стелу с журавлями поставили в месте, откуда люди уходили на фронт. В ее основание вложили капсулу с именами тех, кто не вернулся. Весной вокруг цветут маки, как символ пролитой крови, а рядом был фонтан, как символ жизни. А внизу тот самый журавль, с подбитым крылом... Для меня это единственный правильный, настоящий памятник журавлям. Другого просто нет.
А в Ташкенте есть самый искренний, самый трогательный памятник в память о войне. Он не о тех, кто воевал, не о тех, кто погиб, не о тех, кто работал в тылу. Он про тех, кто ждал, кто верил, кто молился, кто хранил память до последнего. Он о тех, кому было больнее всего - о мамах. Можно много спорить о войне, отрицать, признавать, но как только фокус внимания смещается на тех, кто был до последнего момента искренен в своем горе, все встаёт на свои места.
Мой город в войну принял около десятка эвакуированных заводов, и я уже молчу про количество эвакуированных людей. В Узбекистане не было сирот. Каждому нашли одежду, еду, место за столом и портфель для школы. Окружили теплом и заботой. Мы жили вместе, в одном дворе - русские, узбеки, греки, немцы, евреи, корейцы. Праздновали свадьбы и провожали в последний путь. И, несмотря, на лихие и страшные девяностые, когда местном населении произошел сбой системы ценностей, моя благодарность этому народу никогда не позволит назвать их "чурками", "чумазыми", "зверями". И при любой возможности я всегда скажу им "рахмад".
Я просто помню это и буду помнить всегда.