Когда приходит время сумбурное, дёрганное, немирное и недоброе, когда каждой клеточкой ощущаешь, что не только сам – но и всё вокруг тебя входит в зону высокой турбулентности – когда даже пристёгнутые ремни ничего не гарантируют, а застрявшая в улыбчивой маске стюардесса на все вопросы отвечает заученными шаблонами – понимаешь как никогда, один Бог весть, приземлится ли вообще наш трясущийся самолёт, и если да, то туда ли, куда брали билеты – тогда остаётся лишь одно: взять своего соседа за руку, почувствовать радость от бывания живым, тёплым, чутким, лёгким и улыбчивым, тем более, что это то немногое, быть может, последнее, что можно на самом деле сделать пока всё ещё летим непонятно куда, потому что если всё закончится совсем плохо, быть может, это мгновение простой человеческой теплоты станет лестницей Иакова, по которой до небес рукой подать, а если земная стезя ещё продлится, то едва ли забудутся эти секунды глубинного единства и открытости, обнажённости в полной беспомощности, сброшенности масок, дум, условностей, когда открывается колодец в каждой без исключения душе, и оттуда пробиваются зыбкие отблески Божественного света, без которого и жизнь не мила, и близкие не ангелы, и сам словно застарелый недогнивший пень – а когда хоть один лучик пробивается наверх, то даже пень оказывается необычайно живописным, и уже не хочется ничего, только вглядываться благодарно в каждую складку замшелой коры, водить пальцем по бугоркам годичных колец, словно снимая с пластинки дорожка за дорожкой дивную песню, ещё звучащую, и тогда взгляд начинает различать, что всё, абсолютно всё вокруг можно считывать как одну огромную и живую Божественную книгу, в которой есть место каждому, где нет суеты и тревоги, где всё описано, что было, есть и будет, потому что писатель этой книги и есть тот, кто сидит сейчас в соседнем кресле дребезжащего самолёта и радостно в ответ пожимает мою протянутую руку...