Вчера проснулась, пошла в туалет и уже по дороге отчаянно захотела заснуть обратно. Даже из-под маски для спанья было видно, что полуодетые дети, как обычно, полуваляются на диване перед телеком, а полураздетый муж сосредоточенно перешагивает через полусобранные чемоданы, делая вид, что они так и должны здесь стоять, не думая даже их дособрать. И всё это состояние полураспада кровожадно ждёт меня, как бы намекая: не встанешь сама, распадусь окончательно, в хлам.
- А что, в булочную никто не сходит? – жалобно спросила я.
Молчание было ей ответом.
Я хотела было уйти в пододеяльную эмиграцию, но вдруг некстати обозначился Мозг: почему это дети у нас полуодеты, а муж – полураздет, хотя одежды на них примерно одинаково? Какая интересная особенность формулирования. Связана ли она с облачённостью в текстиль нижней или верхней части туловища? С присутствием или отсутствием в факте раздетости гендерного интереса? А может быть, с базовой эмоцией приятия или отторжения, которую вызывают объекты наблюдения… Ну, завтра, голубчики, всё это станет неважно, потому что у свёкров полу-в-чём-мать-родила не походишь. У них изволь спуститься к столу в опрятном пеньюаре пастельных тонов, и, к слову, прощайте изюмные рулеты и ягодные крамблы до nouvelle ordre. У свёкров хочешь сладенького утром – изволь пробавляться исконными французскими тартинками, то бишь бутербродами с вареньем. А в тартинках я терпеть не могу два из трёх ингредиентов – сливочное масло и, собственно, багет. Да и к конфитюру отношусь более чем ровно.
В общем, мыслишка за мыслишку, я встала, оделась (сразу целиком, без полумер) и поплелась, ненакрашенная, в булочную.
На перекрёстке кучеряво-седой мужчина и девочка возраста между-Софи-и-Рене ждали зелёного. Они улыбались друг другу, она ему что-то рассказывала, размахивая тонкими руками, задрав миниатюрный носик, он нежно обнимал её за плечо, по-отечески и по-мужски одновременно. Я растрогалась: какие отношения! Девочка, на которую родители так смотрят в детстве, никогда не станет терпеть абьюзера или нарцисса. И судя по расслабленному лицу папы, эта девочка сама встала, надела миленькое платьице по погоде, причесалась и почистила зубы без напоминаний и послушно пошла с папой по его делам… Нет, Даша, нет. Всё наоборот. Это потому, что у папы такое расслабленное и безапелляционно любящее лицо, девочка сама совершает все утренние ритуалы без криков и шантажа. И вообще мы бесконечно ответственны за то, каким будут видеть мир наши выросшие дети…
С этими мыслями я отстояла очередь в булочную и, наконец войдя в храм муки и дрожжей, увидела на витрине пирожное «павлова» с кремом и ежевикой. Вот! Воплощенное в креме преступление перед французским графиком приёма пищи, последний загул перед зожем по-свёкровски. Принесу деткам в клювике, пусть знают, как мать любит их, даже несмотря на то, что они лентяи и прокрастинаторы, несмотря на бардак в их комнате и на то, что помощи от них не дождёшься, и ещё на то, что русский Рене опять забыл сделать, а Софи заляпала раковину гуашью и помыла её ну очень для проформы... Надо их просто безвозмездно побаловать, они же мои дети. Рядом с кнутом обязательно должен быть пряник. И когда-нибудь, когда они сами будут родителями сидеть за семейным завтраком, они вспомнят, как мама приносила им по утрам пирожные, просто так, без повода, и вздохнут ностальгически: какое счастливое у нас всё-таки было детство!
Торжественно, как Данко – своё сердце, я несла «павлову» в конусе из весёленькой обёрточной бумаги, вся полная нежных материнских чувств, среди которых особенно ясно всегда ощущается чувство вины. Вдруг на перекрёстке вижу тех же папу с дочкой, идущих в обратном направлении. У девочки в руках роскошный букет от флориста.
Тут меня осенило: сегодня же французский День Матери! День Матери, блин… День, твою мать, Матери!!!
Придя домой, я хлопнула дверью для наглядности, зло сварила кофе, уселась за стол, развернула «павлову» и вонзилась в неё зубами. Дети заверещали и потянули руки, мол, а нам, а мы, а о нас?! Даже не мечтайте, процедила я сквозь неразжёванное безе. Это – моё. И только моё. Подарок мне от меня на День, вашу мать, Матери, поскольку никто больше не подумал меня поздравить.
Домашние пристыжённо замолчали. Я прожевала безе и назидательно рассказала им о своём утреннем инсайте, о том, как искренни были мои намерения, и о том, как легко сделать шаг от любви до ненависти. «Да, мы с этим карантином совсем забыли про календарь», - сказал муж. Все с раскаянием уставились в свои чашки.
P.S.: в этот момент я поняла, что кондитерского крема в «павловой» не так много, как казалось через витрину, а безе – не так мало, как мне хотелось бы. Меренга – ещё одно априори французской гастрономии, которого я стараюсь избегать. Раскаяние сгущалось над столом, когда я царственно передала остатки пирожного дочери и взглядом показала, что потом можно брату передать. Дети оживились, рассыпались в благодарностях и горячих признаниях в любви. Давно меня так яростно не уверяли в том, что я прекрасная мать и чудесная жена. Вильяша, тоже заодно почувствовавший себя прощённым, побежал заправлять кофе новую джезву… Утро удалось, а общем.
Но что-то мне кажется, что когда мои дети начнут соображать и ознакомятся с трудами Шопенгауэра по эристике, Платона по софистике и Шекспира по страстям, они подумают о своей матери совсем не то, что ей хотелось бы.
* * *
Читать другое весёлое и грустное можно здесь
Купить мои книги можно здесь
Почитать чужие отзывы и оставить свой можно здесь
Следить за моральным падением femme de lettres в Инстаграм можно здесь