Высоцкий не позволял себя унизить. И не позволял унижать других. Но были моменты в его жизни, когда он попадал вунизительные ситуации. Влади рассказывает о таком случае:
«Днём для гостей фестиваля устраивают большой приём. Все делегации собираются у гостиницы «Москва», и оттуда их везут на автобусах в Кремль. Народу – тьма, но всё прекрасно организовано, атмосфера весёлая, все перезнакомились, и такие встречи киношников вызывают бурю эмоций. Ты держишь меня за руку, и мы подходим к гостинице. Здесь я знакомлю тебя с моими друзьями – французами, итальянцами и даже с одним японцем, с которым я несколько лет назад работала в Токио, и мы стараемся понять друг друга в многоязыком гуле.
Подают автобусы, я поднимаюсь в него, ты – за мной. Не успеваю сесть, как слышу громкие возгласы. Какой-то тип, которому поручено проверять приглашения, грубо выпихивает тебя из автобуса. Я бросаюсь к нему, пытаюсь объяснить, но ты останавливаешь меня выразительным взглядом. Ты бледен. Унижение, так часто встречающееся в твоей жизни, вырастает сейчас до невыносимых размеров. Ты не хочешь ударить в грязь лицом перед восторженными иностранцами. Усталым движением руки ты даёшь мне понять, что всё бесполезно. Двери закрываются, автобус трогается. Я вижу тебя в окно. Ты стоишь на тротуаре – маленький оскорблённый человек и, совсем как Чарли Чаплин, со злостью пинаешь ногой кучу пригласительных билетов, валяющихся на асфальте».
На том кинофестивале был малоизвестный в то время польский актёр Даниэль Ольбрыхский. Это был его первый выезд за границу. Он увидел эту унизительную сцену с другого ракурса: «Сидим утром с переводчиком в пресс-баре фестиваля в гостинице «Россия» и опохмеляемся пивом. Вдруг переводчик вскакивает и подбегает к окну: «Смотри, кто идёт! Высоцкий!» Я-то не знал тогда, как выглядит Высоцкий и чем он знаменит. К нам в Польшу его песни только-только стали долетать, и мы их ещё не оценили. Вижу: мчится небольшого роста парень в джинсах. Высоцкий спешил к автобусу с иностранными гостями, в котором сидела Марина Влади. Никогда не забуду, как его, грубо оттолкнув, не пустил внутрь охранник».
Прошло не так уж много времени, и Высоцкий уже не позволял демонстрировать на себе подобные хамские эксперименты. Своё достоинство держал на непререкаемом уровне. Для иллюстрации – случай у аэропорта Шереметьево. Свидетельница сцены американка Барбара Немчик вспоминает: «Володя поставил машину у входа – там можно стоять десять минут. Но тут же подъехал милиционер и в мегафон кричит: «Здесь нельзя ставить машину! Уберите!» Толпа людей, много иностранцев. Володя выходит: «Ну, моя машина, а что?» Милиционер просто впал в исступление: «Убрать машину!» И Володя – такой небольшой человек – громко говорит: «Ё… твою мать! Здесь написано, что я имею право стоять десять минут! И ровно десять минут буду стоять!» Поворачивается и заходит в аэропорт. Все остолбенели. Это была потрясающая сцена. Советские смотрели на Володю с обожанием. И не потому, что он знаменитость, а потому что за каждого из них он ответил хамству. Каждый хотел бы смело крикнуть в лицо милиционеру: «Ё… твою мать! Я имею право это сделать. И я это сделаю!» Когда мы вышли, милицейской машины не было».
За свою честь, за честь своих близких Высоцкий умел постоять.
Людмила Абрамова вспоминает о случае из 1965 года: «Та зима запомнилась очередями. Я простудилась в очередях. Горло заболело. Не то что глотать, дышать нельзя – такая боль. Да ещё сыпь на лице, на руках. Побежала в поликлинику…»
Врач посмотрел горло Людмилы. Зовёт коллегу. Тот внимательно исследовал горло, и двое в белых халатах, давших клятву Гиппократа, многозначительно переглянулись. И приглашают Людмилу пройти к главному врачу. Она нервничает: время идёт, мама дома сидит с маленькими Аркашкой и Никитой, не знает, где её дочь так долго задержалась, а потом испугалась: вдруг что-то опасное? А боль в горле – терпеть невозможно.
Главврач осмотрел горло, зовёт процедурную сестру – взять кровь из вены. Людмила слышит обрывок разговора между врачами, проскользнули слова – «…анализ на Вассермана…» Она не задаёт вопросы, молчит, но догадывается, о чём они думают: полагают, что к ним попала сифилитичка. Но она-то знает, что это не так.
В кабинете возникает милиционер – это ещё зачем? А милиционер устраивает форменный допрос, да с такой издевательской интонацией задаёт вопросы, что Людмила уже ощущает себя преступницей. Милиционер: «Не замужем? Понятно… Детей – двое… И не работаешь?! Весёлые дела! Источники преступных доходов? Фамилия сожителя?..» (существовало тогда такое уничижительное словечко сожитель – обозначало: и любимый человек, и любовник и тот, с кем состоишь в неоформленном браке)… «…Высоцкий? Разберёмся, что за птица… Где работает сожитель?… Ах, в театре! Займёмся и театром… Когда у тебя был первый половой контакт?.. Когда были последние случайные связи?… Состояла ли раньше на учёте как проститутка?… Где работают родители?..» У неё голова кругом, ничего не соображает, что-то путанное лепечет.
Домой не отпускают: «Мы сообщим... о детях ваших позаботятся... Сожителя сейчас найдут – он обязан сдать кровь на анализ...»
У неё в голове обрывки мыслей: «Никиту теперь не отдадут из больницы… И что будет с Аркашей?.. Папе на работу позвонят в издательство – это позор, позор…»
Вдруг слышит: внизу со страшным грохотом хлопнула дверь. Стены не то что задрожали, а прогнулись от ЕГО крика. ОН шёл по лестнице через две ступеньки и кричал. Не смотрел по сторонам – только вперёд, и взгляд был такой, что казалось, попади кто под него – свалится замертво. Никто ЕГО даже не попытался остановить. И вот ОН в кабинете. Осмотрел застывших от ужаса врачей, задержал взгляд на милиционере – и Людмиле: «Сейчас, Люсенька, пойдём. Всё будет хорошо, милая...».
И всё стало на свои места. Она почувствовала себя как за каменной стеной: ОН пришёл на помощь, ОН пришёл защитить. Она в безопасности.
Вот это ощущение – за ним, как за каменной стеной, ощущали многие женщины. Алла Демидова рассказывает, как были на гастролях в Набережных Челнах, и решили съездить в Елабугу, город смерти Цветаевой. Высоцкий и с катером договорился, и всю дорогу пел – отрабатывал, так сказать, билеты за поездку. А когда добрались до места, то опять же он обо всём договорился – чтоб показали дом, где Марина жила, чтоб сводили на кладбище. И Демидова заключает: «Как всегда Высоцкий хозяйственный, заботливый. Ощущение – как за каменной стеной».