Однако, нам предстояло ещё высидеть два урока у фрау Гештальт.
Снова география и латынь, оба предмета ужасно сложные: латынь понятно почему, в ней сам черт ногу сломит, а география – попросту потому что на этом уроке, казалось, изучали совершенно другую планету. Границы, цвета, обозначения – все выглядело настолько странно, что никак не укладывалось в моей голове, как и пространственные рассуждения фрау Гештальт.
Зато на ее уроках мне было хорошо, даже забавляло, что порой она бросала на меня сочувствующие взоры, такие печальные, будто вот-вот из ее глаз выкатятся слезы, крупные, как виноградины. Я могла расслабиться и хоть ничего не смыслила в предметах, понимала, что здесь мне не нужно ждать внезапного нападения или удара исподтишка.
К концу урока мне уже не терпелось отправиться на поиски Вериной матери, но Кити все время посматривала на часы, и я предчувствовала, что быстро мы из школы не уйдем.
Я была права: когда прозвенел звонок, Кити и секунды не просидела на своем месте, схватив свои вещи она выбежала из класса.
Я непонимающе посмотрела на Веру. Та усмехнулась и пожала плечами:
— Кадетский корпус, — бросила она.
Мелко перебирая ножками, Кити бежала впереди. Нам было видно, как забавно она, с трудом удерживая учебники подмышкой, на ходу смотрелась в зеркальце и пыталась поправить прическу. От этого ее скорость снизилась, и мы легко догнали ее.
Заметив нас, она в отчаянии воскликнула:
— Ненавижу эти веснушки!
Я удивилась, поскольку россыпь крошечных светлых пятнышек на носу делала ее особенно хорошенькой, но стоило мне заикнуться об этом, как Кити посмотрела на меня с такой злостью, что я прикусила язык.
— В дружбе, Вероника, главное честность! — громко сказала она.
Я в ужасе заозиралась. Она назвала меня моим именем прямо перед всеми! Но, казалось, никто не обратил на это внимания. Даже вредная Мари Лопахина, как болтала со своими подружками, то и дело закатывая глаза, так и продолжала, ни на секунду не запнувшись и не повернув в мою сторону головы.
Стоит признать, правда, что после происшествия в "буфэте" Мари вела себя сдержанней. Наверное, подумала, что я совсем сбрендила и от меня надо держаться подальше. Для меня так было только лучше.
Мы уже спустились в холл гимназии и даже уже надели шубки, как вдруг Кити, застыла, как истукан. Все ее нетерпение и прыть исчезли без следа. До выхода во двор оставалось шагов двадцать, но по Кити было ясно, что ей их преодолеть не под силу. Она так побледнела, что веснушки вдруг резко обозначились на ее лице, нос заострился, а глаза забегали.
— Пойдёмте лучше обратно в школу? — робко попросила она. Вид у нее был весьма жалкий.
В этот момент мимо нас, гордо вышагивая, прошла Мари Лопахина, и Кити от досады закусила губу. Решительно выпрямившись и затянув покрепче на шее шарф, она двинулась в сторону выхода.
Я тщетно пыталась вникнуть в происходящее, и Вера шепотом дала мне разъяснения:
— Кити влюблена в Марка Раскольникова, а Лопахина вертит перед ним хвостом.
Все встало на свои места — мир за столько десятилетий, и правда, ничуть не изменился.
Во дворе гимназии был шумно и людно, как на ярмарке. Казалось, будто ученицы всех классов разом высыпали на улицу. Усиленно делая вид, что им не очень-то надо, девушки, тем не менее, старались держаться поближе к чугунной ограде, чтобы четко видеть ребят, прилипших к прутьям решётки, и самим быть на виду.
Мальчиков там была тьма! Добрая сотня, если не больше. Ничуть не смущаясь, карабкаясь друг по дружке, они взбирались повыше, чтобы успеть крикнуть хоть что-нибудь понравившейся девочке.
Некоторые, впрочем, держались более чинно, расправив плечи, они стояли в небрежных позах, лениво переговариваясь через ограду со знакомыми барышнями.
Одной из таких была Мари Лопахина. Покачивая сумочкой, она болтала с высоким и статным юношей, то и дело встряхивая челкой и звонко смеясь.
То, видимо, и был Марк, так как, завидев издалека их парочку, Кити сжала кулачки и побледнела ещё больше. Мы уже подошли совсем близко, но, увлеченный беседой с красоткой Мари, парень и не смотрел в нашу сторону.
Приглядевшись, однако, я заметила, что и с Мари юноша, не сказат, что бы охотно общался. Он все время поправлял фуражку и покачивался на каблуках, что, мне подумалось, он ищет благовидный предлог, чтобы уйти.
Вера как будто это тоже заметила. Переглянувшись со мной, она отстала на шаг и, наклонившись, подняла с земли тонкую веточку. Присев на корточки и отряхнув с ветки прилипший к ней снег, Вера наскоро начертала что-то на снегу.
Я даже не сразу поняла, что произошло, поскольку появившийся на снегу котенок был абсолютно белый!
Подмигнув мне, Вера сунула его мне в руки.
Теплый комочек был такой крошечный, что помещался в одной ладони. Малыш дрожал и истошно мяукал, но Кити, погруженная в свою любовную драму, его даже не слышала. Оттого, когда я вложила котенка ей в руки, она закричала от неожиданности:
— Ой, мамочки!
Все, кто был рядом, оглянулись на нее. Марк, только завидев, кто кричит, в секунду покрылся красными пятнами, что я сразу поняла, что Вера не прогадала. Котенок же, почувствовав растерянность Кити, тут же рванул из ее рук и ринулся за ограду.
— Котенок! — вновь закричала Кити.
Не теряя времени, Марк с невиданной резвостью кинулся за ним. Малыш не успел далеко убежать, и когда Марк, поймав его, прижал к своей шинели, котенок прильнул к нему всем своим крошечным тельцем, засунув мордочку своему спасителю в складку локтя.
Кити вся светилась, глядя, как Марк, красный до ушей, со смущенной улыбкой приближался к ней. В эту секунду она уже было не просто хорошенькой, а самой настоящей красавицей!
Заикаясь и пряча глаза, юноша протянул котенка Кити. Та взяла его в ладони, как самый драгоценный подарок. Ещё несколько минут Кити и Марк смущенно переговаривались, пока командир мальчишек громким голосом ни велел им строиться.
Розовая и довольная, прижимая к груди котенка, Кити вернулась к нам.
— Какой чудный малыш! Он теперь будет мой талисман. Пожалуй, я и звать тебя так буду: Талисман.
Счастливой, ей даже дела никакого не было до того, откуда же взялся ее чудесный талисман.
Кити уже направилась было к воротам искать Фомича, но Вера предложила вернуться в школу.
— Надо попробовать отыскать месье Лавинского! — напомнила она.
Я и Кити согласно кивнули и последовали за ней.
В школе было пусто и тихо. В холле елозила тряпкой старушка-уборшица, да дядька-сторож составлял к стене лавки и стулья.
В просторном зале гардероба гимназии рядами стояли вешалки, в этот час уже почти пустые. Лишь на некоторых висели пальто и шубы припозднившихся преподавателей.
Мы зашли подальше, за задние ряды, чтобы не нарваться на недовольство уборщицы и сняли шубки. Каково же было наше удивление, когда именно в этот момент мы услышали скрипучий голос месье Лавинского!
— Да, Марфа, я лишь захвачу пальто. Ступай, скажи директору, что буду у него вечером, — отослав бедную женщину на последний этаж гимназии, Лавинский, шаркая, вошёл в гардероб.
Спрятанные за металлические вешалки и собственную одежду, мы были скрыты от его глаз.
— Это наш шанс, — шепотом сказала Вера.
Я кивнула и заговорила с Кити приглушённым голосом, но так, чтобы учитель мог нас услышать;
— С кем бы нам посоветоваться? Что же делать теперь, когда Дверь открылась нам?
— Тсссс! — зашипела Кити. — Вера, говори тише! Никто не должен знать, что мы подчинили Дверь в Прошлое!
Вдруг мы услышали громкий лязг. Это месье Лавинский споткнулся о ножки вешалки так, что едва ее не опрокинул!
Стараясь оставаться незамеченными, мы выглянули в щель между шубами.
Лицо месье Лавинского было похоже на маску! Бледный, с перекошенным ртом он теперь пытался удержать равновесие, но, казалось, что вот-вот грохнется опять.
Внезапно, будто бы придя в себя, он нашарил в нагрудном кармане платок и промокнул лоб, а затем, явно боясь быть обнаруженным, быстро засобирался прочь.
Стоило двери закрыться за ним, как Вера торжествующе воскликнула:
— Видели его лицо?! Он явно что-то знает, и теперь, услышав, что Дверь подчинилась нам, поспешит доложить сообщникам! Надо проследить за ним! Тот, к кому он нас приведет, может оказаться тем самым Вселенским Злом! — она вскочила. — Быстрее, а то упустим!
Наскоро одевшись и закутавшись в платки, мы выбежали следом за учителем.
Он не успел далеко уйти. Не стал ловить извозчика, а сразу свернул в ближайший переулок. Мы поспешили следом.
Лавинский даже не оглядывался! Он двигался с такой скоростью, какую только позволяли ему его коротенькие ножки. Мгновенно вспотев от быстрой ходьбы, он распахнул свое пальто и теперь ступал с каждым шагом все тяжелее, устало опираясь на трость.
Мы держались на расстоянии. Лавинскому явно не было дела до того, что происходит за его спиной, однако вскоре из переулка он свернул во дворы, а я знала, что в лабиринтах питерских дворов-колодцев каждый звук становится громче в разы. Нам следовало быть осторожнее!
Мы замедлили шаг.
— Главное, не терять его из виду! Зайдет в черный ход, и как сквозь землю провалится! — воскликнула Вера.
Она была права, и все же нарываться не хотелось. Перед каждым следующим поворотом, мы притормаживали, и Вера, будучи невидимой, первая выглядывала и разведывала обстановку.
— Почему бы тебе не рвануть за ним на полной скорости? — спрашивала ее Кити. — Лавинский тебя все равно не увидит.
Но Вера только качала головой. Нам всем было понятно, что если Лавинский из волшебного мира, то неизвестно что он, на самом деле, способен увидеть.
Кити бежать было тяжелее всех. Сам факт слежки за опасным человеком заставлял ее обмирать от страха, да ещё котенок, спрятанный от мороза за воротник ее шубки, пищал и грозил в любую секунду нас выдать. Но, маленький, он мяукал так тихо, что, казалось, даже наше дыхание громче.
Наконец, последний двор. Учитель уже и вовсе сбился с темпа. Он шел все медленнее, с трудом вытаскивая ноги из глубокого снега, и нам все сложнее было держать дистанцию. Казалось, сейчас он нырнет в ближайший подъезд, и мы потеряем след! Но, вот, уже в проёме арки виднелась оживленная улица, было ясно, что Лавинский держит курс именно туда.
Столярный переулок. Тротуары тут были худо-бедно почищены, и месье Лавинский зашагал бодрее. Он все ещё не оглядывался, и мы вздохнули с облегчением: здесь держать его в поле зрения, сохраняя дистанцию, было куда проще.
Наконец, он сбавил ход. Остановившись перед крыльцом небольшого особняка, он переводил дыхание и пытался унять одышку. Меховую шапку он стянул с головы, подставив морозу взмокшие волосы.
Мы тоже остановились и осмотрелись. И только тут Вера, словно бы догадавшись о чём-то, ахнула:
— Вероника, Кити! — воскликнула она. — Это же дом доктора Штерна!
Я еле удержалась от того, что бы вскрикнуть. Действительно! Крыльцо, окна, грязно-розовая краска фасада – только теперь до меня дошло, что все это мне знакомо!
Отдышавшись, Лавинский поднялся по ступенькам крыльца и постучался в дверь. Вскоре ему открыли, и после минутного разговора Лавинский вошёл в дом.
— Геннадий Ефимович?! — Кити едва не плакала. — Какое он имеет отношение к этому гадкому Лавинскому?
Но Вера ещё не была готова рассуждать.
— Надо заглянуть внутрь!
Кити едва не хлопнулась в обморок.
— Вера не предлагает заходить, — поспешила я ее успокоить. — Вера предлагает лишь заглянуть в окно. Так ведь?
Но Вера уже быстро шла вперёд. Ее устраивал любой сценарий.
Помня о волшебном бинокле доктора Штерна, подойдя к окну, она пригнулась. Мы с Кити не могли себе такого позволить, поскольку было ещё светло, и прохожие в переулке попадались. Прячущиеся и заглядываюшие в окна девочки неизбежно вызвали бы подозрение. Потому мы с Кити встали невдалеке от крыльца, делая вид, что тихонько беседуем.
Вера же для прохожих уж точно была невидима, потому действовала, как настоящая шпионка. То пригибаясь, то выглядывая на секунду она оценивала происходящее в приемной доктора и вполголоса докладывала нам обстановку.
— Лавинский вошёл, так, и доктор за ним. Уселись. Постойте. Здесь, кажется, кто-то ещё.
Вера опять пригнулась, так как ей показалось, что кто-то повернул голову к окну, но потом она снова выглянула.
— Я точно видела, чью-то руку, поставившую чашку на стол. Вроде бы женскую руку. Кто бы это мог быть?
В очередной раз, раскрыв рот, чтобы что-то сказать нам, она вдруг замерла и так и осталась стоять с разинутым ртом, будто бы выдохнула, а вдохнуть забыла.
Увидев ее лицо, мы с Кити забыли об осторожности: о подозрительных прохожих, о докторе Штерне и даже о крайне неприятном месье Лавинском. Медленно, будто сами не были уверены, хотим ли увидеть то, что только что предстало перед глазами Веры, мы подошли к окну и заглянули в комнату.
Приемная выглядела ровно как обычно. Лавки у стен, пышащий самовар в углу, по центру комнаты стол, и вокруг него кресла для посетителей. За столом, накрытым для чаепития, сидели трое: доктор Геннадий Ефимович Штерн, учитель месье Лавинский и мать Веры Эльвира.