- Волчара, подъем, вставай быстрее!
- Якорь, ну какого лешего! Я два часа назад только с границы приехал, дай поспать. Иди вон лучше индейцев оформи – в изоляторе сидят, я ночью двоих привез.
- ты забыл, какой сегодня день, старлей?
- какой день! У меня еще ночь, я не спал, мне больно смотреть на солнце!
- Волков, сегодня день проставы! Сегодня мы возвращаем-таки похищенных верблюдов законному и безутешному владельцу, и он в безграничной своей благодарности рад приветствовать нас в своем ханском дворце со всем вытекающим из этой благодарности гостеприимством! Вставай, пьянь, это дело укрепления дружбы и сотрудничества между двумя государствами!
- ладно, ладно. Дай глазики открыть и не кричи так громко, я встаю.
Примерно так и начинался для начальника заставы «Ак-Эрик» капитана Дениса Кораблева, известного за особенности своей фигуры еще и как «Якорь», этот чуть не ставший роковым день. В нетерпении и предвкушении очередного приключения, которое могло разбавить серость заставской жизни, ранним утром он ворвался в незапертую дверь квартиры своего друга – комендатурского офицера-разведчика старлея Никиты Волкова, который после бессонной ночи пытался урвать несколько часов отдыха. Но кому интересен тяжелый черно-белый сон замученного беспросветной рутинной службой пограничного опера? Особенно, когда на горизонте маячила перспектива интересно и весело провести время, занимаясь совершенно нелепыми и сумасшедшими вещами?
А перспективы и в самом деле рисовались интересные. Дело в том, что уже несколько дней на заставской конюшне были расквартированы девять верблюдов, изъятых в процессе расследования нарушения границы и наглого скотокрадства с сопредельной территории. В соответствии с международным законодательством, похищенное вечножующее имущество должно было быть передано официальным представителям погранохраны Монголии, которые дальше по цепочке вернут скот законному владельцу. Разумеется, все это при условии надлежащего оформления, в том числе и в рамках возбужденного уголовного дела. Но прибывший из отряда на заставу дознаватель особо не спешил и начал фиксировать вещдоки только на третий день своего прибытия. Сказывалось желание отдохнуть от суетной жизни в отряде, подальше от начальства, жены и детей. Уже почти неделю верблюды отравляли жизнь всей заставе. Нет, в начале все было даже интересно и занимательно. Бесчисленные фото бойцов с верблюдами, на верблюдах, в обнимку с ними… неоднократные чемпионаты по скачкам на верблюдах на плацу и с препятствиями (по территории изрытого окопами опорного пункта). В общем, заставские отморозки достали верблюдов так, что они при каждом приближении к себе двуного в камуфляже начинали одновременно и метко плеваться вязкой и вонючей слизью с пеной… Это ощутил на себе сам Якорь, который втихаря все-таки решился сделать на память фото. Фото так и не получилось, а вот одновременное попадание нескольких верблюдов по отдельно взятому офицеру вышло идеальное. И теперь начальник заставы нервно морщился, когда в его поле зрение попадали те самые горбатые твари. Но больше всех пострадал отрядской дознаватель – Пасик, который должен был сфотографировать верблюдов по долгу службы, причем всех по отдельности и с крупным планом монгольского тавро на ляжках. Бедный, его первая же попытка увенчалась полным провалом, когда ближайший верблюд, заметив опасность в виде приближения пограничника с фотоаппаратом в руках, сделал глубокий вдох и выплюнул заряд вонючей пены прямо в лицо дознавалы (подробнее о спасении верблюдов здесь).
Сказать, что Пасик расстроился, - не сказать ровным счетом ничего. Якорь с Волковым констатировали это состояние как шок и последующий нервный срыв. В итоге, офицера, судорожно рвавшего из кобуры пистолет, удалось успокоить. Проблему решили переодеванием дознавателя в комплект химзащиты. Одетого в ОЗК и впоследствии оплеванного по самые не балуйся верблюдами Пасика бойцы с помощью комплекта химико-биологоческой деактивации легко и быстро отмыли с мылом и пеной, как на модной автомойке. Заодно Якорь записал в журнал боевой подготовки пару практических занятий по РХБ-защите.
В общем, наконец-то настал день передачи верблюдов на историческую родину. Заодно, монголы пригласили офицеров в гости. По словам начальника монгольской заставы сорокалетнего лейтенанта Баирсайхана, личную благодарность русским офицерам хотел выразить сам владелец скота – очень уважаемый и авторитетный дед, дважды Слон Монгольской народной республики... Оказывается, «дважды Слон» - это вполне себе заслуженное звание двукратного чемпиона всея Монголии по национальной борьбе Хуреш. А это у населения страны, где каждый ребенок с молоком матери впитывал любовь к борьбе, как бразильская шпана к футболу, стоило дорогого.
Так что, день и в самом деле обещал быть интересным и насыщенным.
На погранпредставительскую встречу по поводу торжественной передачи скота напросился и Пасик, которому пребывание его на заставе уже начинало наскучивать. После официальной и формальной части, подписания актов и протоколов, русские офицеры в составе небольшой колонны двинулись в направлении стоянки того самого Слона, или, как его представили монголы, Баатар-Хуяга. Стоянка представляла собой несколько юрт, в которых проживала многочисленная семья заслуженного спортсмена, в самой большой, установленной в центре, проживал сам чемпион. В юртах поменьше были расквартированы его сыновья с семьями. Традиционные монгольские юрты в значительной степени отличаются от привычных нашим пограничникам тувинских. Они больше по размерам, просторнее, в каждой имеется разборный деревянный пол в отличие от земляного тувинского. По периметру юрты расставлены резные деревянные сундуки с имуществом кочующих скотоводов. По центру юрты, впрочем, как у тувинцев, установлена большая печь-буржуйка с дымоходом, выходящим наружу через отверстие в крыше юрты.
Еще на подъезде к стойбищу русские обратили внимание на многочисленность скота. Тут были и бараны, и коровы, в дополнение к угнанным давеча верблюдам - еще несколько подобных горбатых чудовищ паслись неподалеку от основного стада. Баирсайхан, объяснил Пасику уже известную остальным версию о назначении верблюдов в хозяйстве степняков: дескать, верблюд – животина бесполезная в хозяйстве, но жутко дорогая, и представляет собой монгольский вариант спортивного «феррари» - особо ненужного, но жутко красивого и авторитетного. Именно по-этому монголы так активно выражали свою благодарность – кража верблюдов могла лечь несмываемым позором на весь род Баатар-Хуяга.
Встречать гостей собралось все многочисленное и пестрое семейство. Как говорится, с хлебом-солью. Гостей проводили в центральную юрту, убранную по-праздничному, где уже была накрыта богатая и разнообразная поляна.
- Да начнется праздник! – перевел Баирсайхан громогласную кричалку, озвученную самим хозяином. Он был и в самом деле Слон. Огромный, как скала, он даже в семидесятилетнем возрасте производил впечатление могучей и древней силы той самой Орды, которая нахально терроризировала не одну сотню лет большую часть континента. Одетый в дорогой стеганый халат, Баатар-Хуяг водрузил на голову остроконечную шапку-шлем с серебряной бляхой в районе лба, на которой была изображена фигурка слона, определявшая его высокий спортивный титул.
Праздник начинал набирать обороты. Офицеры, оказавшиеся в центре внимания, поначалу чувствовали себя не в своей тарелке, но со временем освоились и смогли слегка расслабиться. Этому способствовала обильная еда, мягкие шкуры и, чего уж греха таить, нескончаемый поток алкогольных напитков. Уже на стадии, когда один из старших сыновей стал срезать тонкими ломтями мясо с лошадиной ключицы и кормить им разомлевшего Пасика (а это высший уровень уважения, которое мог оказать хозяин уважаемому гостю), Волков начал проявлять беспокойство. Вечер превращался в банальную пьянку и выходил из под контроля, а уж как могли пить монголы, Никита знал, вполне себе представляя, что габаритные и плотненькие сыновья Баатар-Хуяга смогут дать фору по этой части жилистым и поджарым русским пограничникам, ну разве что, кроме Кораблева.
В метре от Волкова сам Баатар-Хуяг с помощью Баирсайхана вел какой-то очень важный разговор с Якорем. Никита с намерением включиться в беседу пододвинулся поближе и обомлел, когда начал осознавать суть диалога. Оказывается, Слон сватал за русского офицера свою четырнадцатилетнюю дочь… при этом он обещал ему в приданое немного-ни мало тысячу баранов и триста коров. К ужасу Волкова, Якорь, как и все молодые офицеры, замученный хроническим безденежьем (напомню это был 2000-ый год), даже не моргнув пьяным глазом согласился. По всей видимости, калькулятор в затуманенном мозгу начальника заставы еще работал, и капитан Кораблев перевел свое перспективное состояние в финансовый эквивалент, что побудило его на время представить себя в роли ведущего на вверенном под его охрану участке скотопромышленника, и чего уж там, настоящего олигарха.
Кроме того, в отличие от Якоря, Волкова беспокоил тот факт, что невесту согласно монгольским традициям жениху показывать не хотели, ограничившись лишь упоминанием о том, что она еще девушка, здоровая и красивая, вся в свою красавицу мать. А вот с женой Баатар-Хуяга Никита успел познакомиться. При этом, он был вынужден признать, что понятия о красоте у наших народов были, мягко говоря, очень разные. Будущая теща Якоря во многом напоминала своего мужа: такая же габаритная, уверенно стоявшая на мощных коротких и чуть кривоватых ногах, она производила впечатление самого настоящего могучего степного воина, прирожденного для долгих походов в седле лошади. Мысленно дорисовав к ее образу лук, колчан со стрелами, маленький круглый щит и кривую саблю, разведчик внутренне содрогнулся.
Но сказать о своих мыслях другу Волков в настоящий момент возможности не имел.
Уже далеко за полночь, гостей расположили в одной из юрт на ночлег. Волков попытался выяснить подробности предстоящей свадьбы у Якоря, но тот, вяло ворочая языком, смог лишь сообщить, что завтра утром ему обещали показать невесту, более того, она должна будет принести своему жениху завтрак, так сказать, в постель.
Настало утро. Волков, с трудом разлепив глаза, заметил движение на входе юрты, после чего дверь открылась и внутрь вошла она… Невеста. В праздничном синем халате, в национальной островерхой шапке, убранной нарядными цветными лентами, в свои четырнадцать лет красавица в силу габаритов и пышущего через край степного здоровья производила впечатление слегка уменьшенной копии своей монументальной матери. Луноликая фройляйн весила раза в два больше самого Никиты, и в полтора – больше Якоря. В руках у степной чаровницы был горшочек с завтраком, а из-за отворота халата кокетливо торчало горлышко бутылки с каким-то напитком.
Волков молча попытался растолкать друга.
- Якорь вставай! Вставай, сука! Пришла твоя судьба.
Слегка постанывая и кряхтя, Якорь привстал на одном локте и посмотрел на будущую супругу.
- Да ну на фиг…
Дальнейшие действия всей компании были наполнены судорожными попытками исправить положение.
- Волчара, самое главное отсюда свалить. Там разберемся. Выберемся с вражеской территории, перейдем линию фронта. Там родные стены помогут, спасут. Думай, Волчара, ты же опер разведотдела, ты же череп. Спасай меня.
- А как же тысяча баранов и коровы, Якорь? Это ведь может решить наши финансовые проблемы. Организуемый бизнес, заживем по-человечески…
- Какие бараны! Какие коровы! Ты на что меня подписываешь? Ты видел ее?
- Дэн, стерпится-слюбится. Тебя же вчера предупреждали – копия мамы!
- Волков, не рви мне нервы, придумай как нас отсюда вытащить.
Решение созрело быстро.
- Короче, версия такая: по нашим обычаям на свадьбу должны быть приглашены родители жениха. Иначе всё, не будет вам родительского благословения, а такой брак на территории нашей страны обречен и незаконен. Сейчас мы должны ехать домой, чтобы ты смог отправить телеграмму и встретить родителей. Должно прокатить.
Озвученный вариант действительно стал в глазах монголов поводом для отсрочки свадьбы. Родителей тут уважали. Тем более родителей жениха, спасшего честь самого Слона. Но возникла проблема, монголы потребовали оставить у себя в качестве почетного гостя одного из русских офицеров. На роль заложника сначала хозяева праздника хотели выбрать Волкова, но тот моментально сориентировался, и, сказавшись больным, а с похмелья он так и выглядел, сообщил, что ему срочно необходимо явиться к врачу. Таким образом, выбор пал на ничего не подозревавшего Пасика, который мирно продолжал спать в гостевой юрте.
- Якорь, с Пасиком как-то нехорошо получилось. Как мы объясним его невозвращение из загранкомандировки? Объявят предателем Родины, заочно приговорят к расстрелу, а жену и детей лишат всех положенных льгот и выплат.
- думай, Волчара, думай!
Дальнейшее напоминало кадры приключенческого боевика про спецоперацию какого-то спецназа: к делу подключили Баирсайхана. Введя его в курс событий, согласовали с ним дальнейшие действия. Якорь с Баирсайханом увлекли будущих родственников на важную беседу в хозяйскую юрту, куда последовали и все любопытствующие остальные члены семьи. В это время, Волков растолкал Пасика, который поначалу не соглашался вставать из постели, ссылаясь на состояние здоровья и необходимость предоставления ему дополнительных часов отдыха. Тогда, Никита раскрыл ему весь расклад. Пасик, которого очень напугала перспектива остаться в заложниках и попасть на Родине в категорию предателей, быстро вскочил и под наблюдением разведчика старательно сформировал из разбросанных по юрте теплых вещей, аналог человеческой фигуры, с головой укрытой одеялом. После этого, Волков подогнал УАЗик ко входу в юрту, закрыв возможный обзор, и медленно начал погрузку вещей и подарков, которые презентовали русским офицерам монголы. Халаты, шапки, большой красивый казан, радиостанцию… в это же время, Пасик, согнувшись в три погибели, пробрался в «собачник» машины, где Никита забросал его вещами и тряпками. Положив сверху на получившуюся кучу коробку радиостанции, он отряхнул вспотевшие от волнения ладони.
Теперь, дело осталось за малым. Морду кирпичом и по тапкам.
Самым волнительным моментом всего мероприятия стало прощание. Растроганные монголы очень долго не хотели расставаться со своими новыми друзьями и будущим родственником. Были и «на посошок», и «стременная», и даже «заседельная». Волков и Якорь в этот момент думали только об одном, чтобы никто не сообразил позвать на процесс прощания Пасика. Иначе всё, провал.
Наконец, машина тронулась, и сидевший за рулем Баирсайхан по просьбе русских офицеров развил максимально допустимую на степном бездорожье скорость.
Отъехав на несколько километров, друзья решили наконец-то выпустить Пасика. Тревожно посматривая на горизонт в сторону оставленной стоянки в ожидании погони, он разбросали накиданные на дознавателя тряпки и обнаружили его безмятежно спящим, как-будто и не было той страшной опасности, которой ему с таким трудом удалось избежать.