Продолжение, первая часть здесь
Собравшиеся расселись кто где. Вова Толстых остался стоять, опершись о дверной косяк. Артем же примостился на краю скамейки. Михаил Иовчук кашлянул, Рудольф Иванович закурил и снисходительным движением пододвинул стеклянную пепельницу, откидываясь в кресле. Образовалась тишина.
— Слушаем отрывок, — произнес Румянцев, неожиданно сердито оглядывая собравшихся, и Михаил Иовчук стал читать страницу за страницей неожиданно грубым и сиплым голосом…
Читал Иовчук завывая. И вроде хорошо получились у него пейзажи. Вроде умел он передавать запахи и звуки — просто слышалось, как русские благородные офицеры хлюпают по грязи, приходят куда-то в тепло, долго чистят голенища и подметки, похохатывают, говоря о женщинах, а после идут по сверкающему паркету. Звенят шпоры, бокалы, шуршат платья, скрипят ножи…
А тем временем текст прочитан. Михаил Иовчук складывает листы в папку, долго возится с макаронинами-тесемочками, зачем-то снимает очки, начинает протирать и заметно близорукими глазами глядит по сторонами.
Рудольф Иванович, делавший по ходу чтения пометки на клочке бумаги, закурил новую сигарету, сказал:
— Та-ак. Хорошо. Как называется роман, отрывок из которого мы… “Выстрел”? Название, конечно, следует заменить. Та-ак. Кто первый? — Посмотрел на каждого, лицо его загорелось: — Владимир Толстых! — и уже покровительственно добавил: — Давай, Вова.
— Ну… я не знаю. — Толстых, оттолкнувшись от стены, шагнул вперед. — Зачем мне… Ну, автор живописует… Умеет он нарисовать, сделать выпуклым… А впрочем — мне это зачем? Эти офицеры, скачки, ранения… Все мы об этом знаем… Полноте, Иовчук! Вот я живу в коммунальной пещере без горячей воды. Окна выходят в какую-то гнилую красную стену. Сам я стеснен материально, и перед женой грустно. А у старухи-соседки рак, зоб у нее колышется, ноги отекли, как столбы эти ноги… Тоска!.. “Выстрел” в меня не попал. Стою и хоть бы что.
Толстых замолчал, достал несвежий платок и промокнул глаза, а Рудольф Иванович подхватил последнюю фразу:
— Это ты нам сейчас свой новый рассказ прочел, набросок. Ладно! Кто еще?
“Кто еще” говорит об истории и верно говорит, с задором, и болью светятся его глаза, а после него говорят о динамике сюжета, будто бы мало динамики, но много рассуждений. Затем белокурая и курносенькая лет двадцати двух, краснея, упрекает Михаила Иовчука:
— Зачем же так о женщинах? Бывают и хуже, никчемнее и развратнее женщины. Мы знаем из классики. Но тут они к чему? А как поступают мужчины! Этот — как его? — поручик Колпинский и — как его? — капитан Мамай. Это ведь подлецы и хамы. Автор будто бы сочувствует им и подсмеивается над героиней. Нет, это неприлично!
Стало шумно, заспорили о метафорах, приводя примеры, а Михаил Иовчук болезненно моргал за толстыми линзами, ища сочувствия, находил, терпел и слушал нервно, недоверчиво.
— Метафоры! Вот, вот, вот! — врывается Рудольф Иванович в бурное обсуждение, и все замолкают. — Я все ждал. Вот читаем. — Он отставляет далеко от глаз листок с пометками и прочитывает торжествующе: — “Черные маслины глаз-буравчиков”. Сперва о маслинах. Кто скажет — какого цвета маслины в природе? — Все смущенно молчат, а Румянцев признается: — Я лично не видел. Или мы представляем маслины только на тарелке?
Михаил Иовчук по-настоящему страдал. Он уронил голову на грудь и сидел не шелохнувшись.
— И еще! — продолжал Рудольф Иванович. — Глаза-буравчики — это я понимаю. Но глаза-буравчики каким образом оказались еще и маслинами? Это метафорический захлеб! Надо, Миша, все-таки точнее работать. А потом… — Тут Рудольф Иванович косится на присутствующих женщин. — А потом — что это у тебя, действительно, с женщинами? Разве можно так о женщинах, о хороших русских бабах! — Он обвел карьеристов довольным взглядом, тут же стал серьезен. — И все-таки о глазах. Кто еще? Ага, у нас же новенький. Что скажете?
Артем понял, что обращаются к нему, оцепенел, собрался с мыслями. Ему — он честно после себе признался — захотелось изречь что-нибудь неожиданное, запоминающееся, но он не успел ничего придумать и ответил:
— У женщин глаза бывают разные.
— Верно! — быстро среагировал Рудольф Иванович, и обсуждение продолжилось.
Спорят долго и горячо, забираясь подчас в такие дали, из которых, кажется, не вернуться и до утра. Но вернулись. Похвалили в итоге Иовчука за трудолюбие, верность избранной теме, и тот ожил, довольно погладил бедную русую бородку, более не моргал потерянно, а за линзами очков глаза заметно потеплели, будто им передалась толика энергии спора. Рудольф Иванович вспомнил приятное и тем подвел черту:
— Все внимание! Только сегодня заручился в издательстве поддержкой Чумичевского. И — решено. Будет сборник. Составят его наши выпускники — Феликс и Коля.
Все смотрят на Феликса и Колю, начинается довольная разноголосица, долго встают, курят, окружив составителей и Рудольфа Ивановича, а новичок Артем Шишов затаенно думает: “Вот оно как, оказывается, делается карьера”.
Долго спускались по лестнице, еще дольше стояли у дверей. Румянцев незаметно отделился от семинаристов, а с ним Феликс и Коля.
— Что ж, — наконец решился сказать Рудольф Иванович, — по чашке кофе на дорожку, — а сделав несколько шагов от двери по коридору, ведущему в дальнее крыло здания, обернулся и добавил: — Вова! Вова Толстых, ты мне нужен!
Тот хмыкнул и кивнул в ответ, решился, протянул Артему руку.
— Ладно, коллега, — сказал, — встретимся. Звони.
Остальные потоптались у дверей, соображая — удобно ли и им будет последовать за шефом. Артема этот кофе интересовал чрезвычайно, но он решил, что на сегодня хватит, открыл дверь и вышел на улицу, которая встретила его сухой прохладой и вкусными запахами листьев. Он оказался на набережной. Машин нет почти — редкая пролетела с нарастающим шорохом. Какие-то огни отражались в реке, а сама вода казалась остановившейся, маслянистой. Нет и прохожих. Артем прошел к Летнему саду. За решеткой белели античные тела, не заколоченные покуда на зиму. Артем вспомнил желуди. Он собирал их в Летнем саду в детстве. И еще он собирал кленовые листья — желтые, красные, с ломкими краями. Он хотел вспомнить еще что-нибудь из той поры вглядывания, осязания, узнавания, но вспомнил неожиданно женские глаза. А их случилось в его жизни несколько — какие они были разные вначале и одинаковые в конце. “Желтые маслины глаз-буравчиков”.
Продолжение следует...
- Предыдущая глава
- В начало
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!
Встретиться с автором и задать вопросы лично вы всегда можете в музее "Реалии Русского Рока", все подробности здесь. Также, если захотите, вы можете поддержать музей любым пожертвованием. Благодарю всех друзей Музея