Продолжение, начало здесь
Я стану вспоминать общение с писателем Кутузовым через призму выдуманного героя. Да и себя переименую в Артема. Все-таки художественная литература – не документ. Это всегда искаженная реальность, в чем-то даже и ложь. Чтобы никого не обидеть, поменяем Кутузова на Румянцева…
…Рудольф Иванович Румянцев был тем самым мэтром, слабым звеном в цепи профессионалов, к которому стремились попасть новые карьеристы, и тем мэтром, который не боялся услышать гадости, хотя и запоминал их пожизненно. Он и сам мог отбрить наглеца, руководя чем-то вроде мастерской повести и рассказа при писательском дворце. Румянцев мечтал о судьбе Андреа Верроккьо, воспитавшем Леонардо. Рудольфа Ивановича отличали демократизм, иногда и излишний, коммуникабельность, значительный литературный опыт, несгибаемость и пронырливость. Он имел определенный вес в кругу состоявшихся карьеристов, и из его окружения новые карьеристы пробивались в люди.
Рудольфу Ивановичу перевалило за пятьдесят, и он сочинял мелодрамы из жизни народа, издавая их толстыми книжками, которые довольно-таки хорошо раскупались. “Читателя интересует, в конечном счете, кто кого угреб! И все”, — говаривал, бывало, Рудольф Иванович. Свой читатель у Румянцева имелся, а вот своего критика не было. В душе он страдал от несправедливости, от того, что — знают, ох как знают, подлецы! но не замечают… Не замечали его критики, возможно, потому, что Румянцев был чрезвычайно горяч в споре и в застолье. Рудольф Иванович мог такого нагородить собеседнику, а иногда подворачивался и критик, что последний неделю вздрагивал, запирал двери на все замки и уж всяко не хотел упоминать Рудольфа Ивановича в какой-либо критической статье, боясь словом вызвать перед собой живой образ романиста.
Рудольф Иванович довольно высокого роста и не по годам строен, волосы у него с сединой, похожие на старое серебро, лицо сероватое, мимика живая, улыбка быстрая, зубы крепкие, но не без потерь, брови вразлет, а взгляд цепок. Его любят женщины и дети, а собаки издали машут хвостами Рудольфу Ивановичу, а это само по себе говорит о многом.
Рудольф Иванович дока во всевозможных уставах, уложениях и инструкциях. Он любит оказаться в центре внимания и заварить кашу, а по настроению и загнуть речь с высокой трибуны. Его побаиваются издатели, а он — жены. Он, вообще, часто говорит о любви к жене, и это иногда не вяжется с его взбалмошностью, ребячливостью и капризностью.
Румянцев чуток на талант и хочет найти Гения и тем, на зло критикам и недоброжелателям, увековечить себя. И своего он, похоже, добьется. Критикам против него не потянуть…
А впрочем, вот и сам Рудольф Иванович шумно поднимается по лестнице в окружении Коли Зудова и Феликса Кобылина, своих более молодых подопечных. Сегодня сбор прозаиков. А вот и постоянный участник обсуждений Владимир Толстых привел нового семинариста Артема Шишова. Увидев Вову и Артема, он вскрикивает резким аффектированным баритоном:
— Вова Толстых! Стой!
Вова и Артем уже поднялись на один лестничный пролет. Они останавливаются, оглядываются. Толстых как-то замирает, сутулится. Шишов косится на приятеля с удивлением.
— Здравствуй, Вова, — произносит Рудольф Иванович, оказавшись рядом и протягивая руку. — Ты мне очень нужен.
Вова пожимает руку и неопределенно кивает в ответ.
— А это кто с тобой? — спрашивает Румянцев, с подозрительным и благожелательным интересом разглядывая Артема, цепко подмечая его широкие плечи, исландский дорогой джемпер, румянец и приятное лицо.
— Вот, — проговаривает Толстых и опять начинает неопределенно кхекать, а Артем чувствует неловкость то Вовиного кхеканья и нарочито прямого вопроса Рудольфа Ивановича.
— Пишет что-нибудь? — Толстых в ответ только мотает головой и не отвечает.
— Пишете? — спрашивает уже самого Артема, а тот согласно кивает и глуповато улыбается:
— Пишу.
— Тогда вперед! — Рудольф Иванович, несколько прихрамывая, устремляясь вверх по лестнице, а за ним уже, стараясь не отстать, стремится такая разная свита, среди которой теперь и Артем. Он облегченно вздыхает и по-новому оценивает Вову. Тот же тем временем выпрямляется, становится опять мягким и комфортным.
В просторной комнате на третьем этаже — с высокими потолками, с окнами до полу, за которыми (ах, если б не вечер!) открывался чудесный вид на набережную и Неву; тяжелый древний шкаф находился в комнате и два лакированных, каких-то молодежных стола с ящиками для бумаг; — там собралось человек с двадцать. Кто стоял и курил, собравшись кружком посреди комнаты, кто сидел на стульях, на скамеечке с кожаным верхом или в креслах, перелистывая страницы с машинописным текстом.
Артем одним взглядом как-то охватил все, заволновался, чувства его обострились.
— Добрый вечер, друзья! — с привычной экспрессией приветствовал поджидавших его карьеристов Рудольф Иванович. — Так, так, кто у нас сегодня? — сказал он, садясь за один из столов и потирая ладони. — Михаил Иовчук, собственной персоной! А где мой портфель? — обратился он к одному из мужчин.
Тут же появился вместительный, видавший виды параллелепипед портфеля из желтой кожи.
За соседним столом сидел моложавый мужчина-литератор с тонкими чертами (чертиками, мелкими бесами) лица, бледный, в крупных старомодных очках, с бородкой и усами. Приятная интеллигентная наружность. Перед ним лежала толстая картонная папка с тесемочками, похожими на две переваренные макаронины. Михаил Иовчук — это был он — нервно теребил макаронины длинными ухоженными пальцами правой руки, а левой постоянно поправлял очки, беспокоился...
Продолжение рассказа уже здесь!
- Предыдущая глава
- В начало
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!
Встретиться с автором и задать вопросы лично вы всегда можете в музее "Реалии Русского Рока", все подробности здесь. Также, если захотите, вы можете поддержать музей любым пожертвованием. Благодарю всех друзей Музея!