Маленький щенок, толстенький, похожий на ротвейлера, сидел у отца в сумке и тихо поскуливал. Он отпустил его на пол и мы с братом застыли от восторга. Это было какое-то собачье чудо, толстые ножки и мягкие, наполовину висящие ушки, толстенькое пузико колыхалось, но ножки шли уверенно, песик подошел и стал обнюхивать нас. Давайте назовем его Моряк, сказал отец. А нам с братом было все равно как назовем. Пусть будет Моряк. Мы целыми днями сидели у его коробки, гладили, кормили и восторгались. На дворе было лето, у нас -каникулы. Брат закончил третий класс, а я -первый. Далекий 1965 год. Все было по другому. Собак тогда не продавали, про родословные для собак никто знать не знал. Мы свою-то родословную знали только до эпохи бабушки-дедушки, всё! То, что это был ротвейлер, я поняла спустя 45 лет. А пес был замечательный. Он стал нам верным спутником на всё детство: сопровождал на речку, исправно охранял избу, послушно сидел на цепи и подавал лапу всем, кто его просил. А еще он пел песни. Отец, бывший фронтовик, ушел на войну в 1943 году, в семнадцать лет. Сто грамм "фронтовых", подействовали на молодого пацана не самым лучшим образом. Поэтому, женившись, он некоторое время держался, но когда, после двух девчонок, третьим родился сын, отец был рад так, что загулял на три дня и начал попивать, а когда родилась я, он стал пить жестко, неделями. Но, когда не пил, был работящ, весел и начальство его ценило.
И вот отец, в подпитии, садился на крыльцо, растягивал гармонь и они пели вместе с Моряком. Отец пел про черного ворона, про темную ночку с камышом и еще про что-то, пес старался попасть в тональность, а потом они ругались. Ну отец ругался, а моряк лаял, пока отец не запускал в Моряка кирзовым сапогом. Сапог цель достигал редко, но Моряк всё равно, прятался в будку и лаял уже злясь и рыча. После нескольких таких "концертов", Моряк люто невзлюбил пьяных мужиков и стоило только нарисоваться в начале квартала любому пьяному, он каким-то сверх чутьём, за четыре домовладения его чуял и начинал рваться с цепи и лаять с пеной у рта. Мы брали его с собой на речку, он носился как бешенный по берегу от избытка собачьей свободы и счастья. А еще он любил плавать и валяться с нами в песке. Один раз мы с отцом, мамой и братом поплыли на лодке за ежевикой. Лодка была самодельная, деревянная, черная от смолы, а мотор - малосильная "Стрела". Моряк тоже увязался с нами, но отец не хотел его брать и командовал: "Моряк, домой,на место!". Однако, обычно послушный пес, на этот раз не слушался, кинулся за лодкой в воду и поплыл. Отец строжился, отсылал его домой, но пес ничего не хотел слушать и изо всех сил молотил лапами по воде, стараясь догнать лодку, но медленно и верно отставал. Мы с братом просили отца остановить лодку и подобрать пса. Но тот только сердился и говорил: "...ну куда я его возьму? Нас четверо, пес большой и тяжелый, чуть волна и лодку потопит." Но мы, глядя на выбивающегося из сил пса, плакали и просили остановиться. Отец не выдержал моего рева, да ему и самому было жалко пса, остановился, а потом и вовсе сдал назад и затащил дрожащего от холодной воды и усталости пса, в лодку. Надо сказать, что вода в в Оби, в середине августа, была уже холодная. Мы с братом накинули на пса какую-то старую кофту и прижались к нему с двух сторон, согревая и успокаивая. Пес мелко дрожал и поскуливал. Километров через десять, отец пристал к большому острову и мы пошли собирать ягоду. Ежевика, большая и сине-фиолетовая, висела на тонких, колючих веточках. Её было так много, что с одного куста можно было набрать чуть ли не половину бидончика. Моряк на этот раз послушал отца, однако на команду "сидеть", отреагировал по своему: просто лег на нос лодки, положив умную голову на мощные передние лапы. Мы с братом, зная крутой нрав отца, далеко от лодки тоже не отходили и часа через полтора набрали по трехлитровому бидончику ягоды. А потом присоединились к Моряку и просто все трое начали бегать по берегу туда сюда, бросать камешки, чтоб они подпрыгивали в воде, но у меня это никак не получалось, хотя я уже перешла в третий класс, но все равно, ловкости как у брата не было, все мои камешки просто плюхались в воду. Мама периодически выглядывала на берег и просила далеко не отбегать и вглубь острова не ходить. Солнце палило, было немного за полдень, наконец пришли родители, у каждого было по ведру ежевики. Довольные родители разложили еду: огурцы, яйца, хлеб, квас, пряники, молоко. Дул теплый ветерок, солнце палило как в июле и, кажется само счастье сидело рядом и светило нам солнечным светом, отогнав всех комаров и не было в мире дня, более беззаботного, умиротворенного и радостного. Псу тоже перепало хлеба и полпряника, он полакав воды из реки растянулся на дне нашего суденышка, спрятав голову от жары в носу лодки. Ну вот, ведра завязаны платками, чтоб не рассыпалась ягода, мы собрались обратно. Мотор закапризничал ( к стати, он капризничал часто), но после пяти-семи рывков стартера - завелся и тяжелая лодка неспеша, затарахтела в сторону дома. Было часа четыре пополудни, жарко, но на горизонте показалась тучка. Лодка вышла на самую широкую часть реки. Подул ветерок, Обь заволновалась, Моряк подскочил и стал скулить. Мотор исправно тарахтел, ветер усиливался, на волнах появились буруны и лодчонка пробивалась сквозь них грозя каждую минуту зачерпнуть бортом воды. Загремел гром. пока отдаленно. Тучка вдруг превратилась в черное, кучеряво- плотное, огромное облако, которое громыхая и прорезая потемневшее небо стрелами молний, неотвратимо приближалось к нам. Мама сжалась, губы побелели, она прижала нас к себе и стала тихо молиться Божьей Матери. Отец держал ручку мотора и тихо матерился, Моряк скулил. Отец резко повернул руль в сторону отдаленно виднеющегося берега и мотор заглох. Лодку били со всех сторон волны, грозные и безжалостные. И тут с неба обрушился ливень, гром грохотал как канонада артиллерии в фильмах про войну. Извилистые, длинные и яркие молнии озаряли потемневшее небо ярко и грозно. Я зажала уши, боясь страшного грома и тихо плакала от жути, и страха, брат не плакал, но вцепился в борта так, что побелели пальцы, а отец уже громко, матом кричал матери, чтоб гребла к берегу, а не держалась за детей. Сам он лихорадочно, раз за разом дергал шнур, безнадежно пытаясь оживить старенький лодочный мотор.
Лодка не очень-то слушалась маминых рук, но по сантиметру стала двигаться к берегу, а вокруг бушевала стихия. Отец перекрикивая её командовал, чтоб не подставляла борт под прямым углом к волнам, а старалась держать её под 45 градусов, при этом страшно матерился. Казалось, что спасения не будет и наша лодка вот, вот не выдержит, перевернется и вместе с ней все мы. В лодке быстро прибывала вода и тогда, Моряк, вдруг прыгнул в бушующие волны. Теперь мы с братом заревели в голос. Но лодка стала лучше и быстрее подаваться к берегу, и наконец мотор затарахтел, мама выдохнула, а мы продолжая плакать, смотрели как Моряк, работая лапами изо всех сил, пытался держаться рядом с лодкой, но начал отставать. Волны становились все выше, ветер сильнее, а гром грохотал так страшно, что казалось наступил конец Света. Постепенно голову собаки стало почти совсем не видно среди волн, мы кричали Моряк, Моряк, но пес не отзывался, только черная точка, изредка мелькавшая вдали, давала нам надежду. Наконец, лодка приблизилась к берегу настолько, что можно было заглушить мотор, чтоб винтом не задеть дно, отец выпрыгнул, волна захлестнула его, почти с головой, но он устоял, крепко держа лодку за борт, потащил нас к берегу. Мы выпрыгнули на берег, кричали, звали пса, но его не было видно и слышно. Буря постепенно стихла, туча ушла дальше, снова выглянуло солнце, но теперь нас с головой накрыло ощущение беды и потери, мы с братом метались по берегу, звали Моряка, но в ответ только пение птиц. Мы высадились километрах в трех от нашего городка и отец заглянув в нос лодки, удостоверившись, что два ведра с ягодой не перевернулись, хотя стоят на треть в воде, но ягода цела, только один бидончик перевернулся и половина ягод из него плавала в воде. Мама стала её собирать, а отец приказал нам грузится, чтоб отправиться дальше. Мы наотрез отказывались и просили подождать Моряка. Отец видно и сам не хотел бросать верного пса, в тяжелый час пожертвовавшего своей жизнью ради нас, поэтому подумав, пошел по берегу вниз по течению. Там, река делала поворот, мы увязались с ним, бежали вперёд отца и звали собаку снова и снова. И вот вдали показалась темная, выделявшаяся своим цветом среди светло-коричневых кучек веток, распластанная туша пса. Он не смог до конца вылезти из воды и поэтому хвост и задние ноги остались в воде. Глаза были закрыты, но Моряк дышал. Отец выволок его из воды, но пес был очень тяжелый, а мы сели вокруг него, гладили и теребили, пока он не очнулся...