— Алло, здравствуйте, Валентин! Извините, что беспокою Вас дома, но мне очень нужны две ваши работы.
— Простите, с кем я разговариваю? — Его голос показался напряженным. Он, видимо, силился вспомнить меня по голосу и не мог.
— Даже неприятно напоминать. Ну, на прошлой неделе в конце дня я брала у Вас два пейзажа. Один — с петухом, другой — с полуденным зноем. Вспоминаете? Вы еще сказали, что когда картину покупатель смотрит, то чувствуешь себя, как девушка на танцах: посмотрит-посмотрит — и не пригласит. Что-то в этом роде.
— Нет, — строго откликнулся он, — я выразился совершенно не так, но что-то в этом роде. По смыслу.
Разговор уходил не в то русло, что делать и говорить — непонятно. Ситуация становилась все более глупой.
— Скажите, это будет очень неприлично, если я приеду за пейзажами к Вам домой? Я за рулем. Мне Ваш телефон дал молодой человек, торговавший на Вашем месте. Я бы, конечно, ни за что не стала вторгаться в Вашу приватную жизнь, но мне очень, ну позарез нужен хороший подарок для человека с взыскательным вкусом. Если Вы меня не выручите, я просто не знаю, что мне делать.
Грубая, дешевая лесть не всегда бывает похожей на правду. Но как обидно бывает, когда правда выглядит как дешевая лесть! Ну мне ведь действительно нужен хороший подарок, и правда, что для человека с хорошим вкусом. И мне ведь ужасно нравятся его работы, настолько, что я сама не хочу с ними расставаться.
Егорушкин посопел в трубку и продиктовал свой адрес. Когда я нашла его дом, то просто ахнула! Среди стандартных блочных двенадцатиэтажек уютно устроился деревянный домик. Вернее, по хронологии наоборот: вокруг домика когда-то отстроились убогие башни. Домик сохранился во всей первозданной красе. Как потом оказалось, Валя "отбил" его у всяких исполкомов, отказался переезжать — и всё тут! Так домик-избушка и остался стоять возле дороги, у поворота, где она загибала коленце, напротив парка, со своим собственным садиком, где стояли красивые кусты смородины, крыжовника и малины, вдоль дорожки к дому росли разные цветы, а летом созревали огромные яблоки. Зимой, понятно, ничего этого не было. Торчали голые ветки деревьев, да под небольшими сугробчиками угадывались кусты — не кусты, клумбы — не клумбы, так — не пойми что.
Несколько робея, что вообще-то на меня не похоже, я нажала кнопку на калитке. Мне открыл Валя в свитере и поспешил в дом. Я потрусила за ним. В узких темноватых сенях он помог мне снять дубленку, выдал тапки и пригласил в дом. В большой комнате, которая служила мастерской, резко пахло красками. Картины висели на стенах, стояли на полу по всему периметру. Еще часть картин, повернутая к зрителю задником, стояла стопкой в углу — отобранные кем-то или неудачные, или им места не хватило — не могу сказать, не знаю. Всё аккуратно, никакого художественного беспорядка.
— Ну, выбирайте, что Вам понравится! — Валентин обвел глазами стены, приглашая меня к осмотру.
Первую работу я приглядела сразу. Из стоящей корзины торчали рябиновые ветки, как из воды. Ягоды не совсем аккуратно были прорисованы, как будто легкими прикосновениями кисти. Но гроздья рябины вызывающе рдели, как живые, пульсировали, вносили беспокойство своей яркостью, всё было веселое, столько жизни было в этой статичной корзине! Казалось, ее только что поставили, принеся из леса, где не нашли грибов, но взяли хоть какой-то подарок природы. И вот сейчас снимут обувь, подхватят корзину и понесут в дом. И будет шумно, будут со смехом обсуждать отвернувшуюся грибную удачу, будут ставить ветки в воду, а может, просто положат на окно — для красоты. И кто-то под шумок отщипнет от грозди ягоду, сунет ее за щеку и поморщится — горькая еще, ведь морозом ее не приударяло, а без этого — что за вкус?
Вторую картину я выбирала довольно долго. Множество летних пейзажей висело на стенах, каждый хорош в своем роде. Я предпочла на этот раз осенний. Расплатилась за оба. Егорушкин — вежливый хозяин — пригласил меня выпить чаю. Хотя, по-моему, до смерти хотел от меня поскорее избавиться. А я взяла, да и согласилась, из вредности. Чашки оказались разнокалиберные, моя — так еще и надтреснутая. А чай — отличный. У меня, видно, на лице отразилось это удивление и вместе с ним удовольствие. Валентин откликнулся:
— Смородиновый лист потому что. Это он такую душистость придает. А вишневый лист и ягоды вишни — цвет. Еще я несколько земляничин сушеных бросил. Конечно, это не чай, а компот получается. Но ведь вкусно же, правда?
— Правда. Летний вкус получился. Зимой это особенно приятно. Я зиму плохо переношу. Вернее, я люблю зиму, но когда короткие дни, темные, солнца почти нет — такая тоска наваливается! Просто ужас! Поэтому Ваши пейзажи, летние я имею в виду, я оставила себе. В них столько света, воздуха! Просто-таки инструмент психотерапии. А эти две новые картины купила уже в подарок. Пусть и другим будет хорошо.
Мы допили чай. Я прямо как девочка-паинька предложила вымыть посуду. Мы вежливо попрепирались, потом я вымыла эти две чашки, боясь, что они развалятся у меня в руках. И откланялась.
В домике было уютно, в избушке этой. Как в сказке. Микромир! А вышла за калитку — и меня обступил город. Вздохнула я, погрузила свои художественные ценности в багажник, обернулась к окну — а на нем сразу занавеска опустилась. — "Так, Егорушкин, значит все-таки глазами за мной следите!" — И отправилась домой. Опять на спинку дивана поставила пейзаж и рябинки, хожу вокруг них, сяду напротив — присматриваюсь. Чувствую — нет! Не могу рябинки дарить! Да, я куркуль, жлоб, Коробочка, зовите, как хотите! Но рябинки оставляю себе. Сразу даже от сердца отлегло! А пейзаж подарила.
С понедельника началась круговерть дел. Но и на работе, как-то мимолетно, дома, натыкаясь взглядом на картины, и просто так — я подумывала о Егорушкине. — "Ау, стоп!" — Говорила при этом себе, потому что не зная человека и постоянно думая о нем, легко нафантазировать желаемое. И потом ждать годами от человека того, что он в принципе дать не может. Это очень опасно — вовлекать себя в сказку. И вот представьте, я предостерегаю вас, а сама чаще всего и впадаю в этот грех. Люблю создавать сказочных героев! На этом регулярно и горю.
Выхода было два: либо выбросить Егорушкина из головы (что я честно пыталась сделать — и не могла), либо поднабраться информации, которая рассеяла бы все иллюзии. А чтобы поднабраться информации нужно что? Правильно, нужно еще раз встретиться. Повод? Повод я придумала довольно безумный.
— Здравствуйте, Валентин! У меня к Вам есть деловое предложение. Но как-то несерьезно излагать его по телефону. Может быть нам встретиться где-нибудь в городе? В выходные.
— В выходные я на вернисаже, если Вы помните. Уместнее бы у меня поговорить, потому что на морозе не очень располагает. Но тогда уж позвольте воспользоваться Вами, постоянная клиентка, как извозчиком. Подъезжайте за мной на вернисаж часам к трем, поедем ко мне и спокойно поговорим.
"Да, дорогая, в кучера ты уже угодила! Надеюсь, что не в грузчики".
Конечно, оказалось в итоге, что и в грузчики. Помогла поднести картины до машины: у Егорушкина от мороза пальцы почти не гнулись. Приехали, разгрузились, сели пить чай. Ну какой, скажите мне, может быть чай после работы на морозе? Тем более, для мужчины.
— Егорушкин, а еда в доме есть?
— А Вы есть хотите? — как будто перепугался он.
— Я-то лично нет, но вот у Вас в глазах блеск какой-то голодный.
— Вообще-то поел бы, конечно, — нехотя согласился он. — Надо посмотреть, что из продуктов есть.
У меня был "рояль в кустах" — большущий кусок пирога с капустой. Пирог мне показалось тащить неприличным. А так — ну кусок и кусок… Ел Егорушкин аккуратно, неторопливо, с достоинством, с каким-то прямо уважением к еде. После еды это был уже другой человек.
— Спасибо, пироги у вас очень вкусные.
— Да, кулинария — это мое хобби.
— Может быть, перейдем к деловому предложению?
— Ну, оно касается Вашей живописи. Скажите, а портреты Вы пишете?
— Смотря что Вы хотите, в какой манере, в какие сроки. А чей будет портрет?
— Божественной коровы!
— Так я же не анималист! — недоуменно сдвинул брови он. — Странное желание, конечно. Хотя почему странное? Священное животное Индии, любимое в России, символ доброты и материнства. И кто же мне будет, с позволения сказать, позировать?
— Как кто? Я!
Он вытаращил глаза. — "Да, видок глуповатый у нашего царевича! Минус одна иллюзия".
— Почему корова? У Вас фигура хорошая.
"Да, с тактичностью у нас тоже не очень. Долой иллюзию номер два".
— Странные Вы люди, мужчины! Вот "корова" Вас заинтриговала, а как насчет "божественная"? Вас не интересует?
— С божественной как раз все ясно. Красивая, умная и всё такое.
— Не знаю, что Вы подразумеваете под "всем таким", но… — И я изложила ему историю появления моего прозвища.
— То есть Вы не только пироги печете, но вообще хорошо готовите? А можете что-нибудь изобразить: ну плов, там, борщ?
— Если необходимые продукты есть, то легко.
Продукты нашлись, я воцарилась на кухне. Егорушкин пристроился здесь же, на табуретке
— Наброски буду делать, — заявил он.
— А где же Ваша мама? — запоздало вспомнила я.
— Что, боитесь, что придет, застукает Вас в своем переднике и устроит скандал? Не придет. Она к сестре уехала на месяц, в Вятку. Развеяться.
— Понятно. А Вы, значит, теперь готовы за жратву пойти на сговор со своими принципами?
— Вы не должны меня подзуживать. Мы оба должны быть в состоянии гармонии, а то я Вам на нервной почве лишние сантиметры на талии нарисую. Вам ведь обидно будет!
— Давайте говорить на нейтральные темы, — примиренчески предложила я. — Вот как зовут вашу плиту?
— Плиту? — удивился он.
— А что в этом такого? — В свою очередь удивилась я. — Вот в японской книге по фэн-шуй написано, что с именами вся техника лучше работает.
— Да ну… — скептически хмыкнул Егорушкин.
— Точно говорю! Вот у меня холодильник шумел. Мотор, наверное, накрываться стал. Я назвала холодильник Фридрихом (немец он у меня) и стала говорить с ним по-человечески. Утром прислонюсь к нему: "Ну что, брат Фридрих, как дела? Как ночевал? О ком грезил?" — Шуметь он перестал. Знаете, всем человеческого тепла не хватает! Автомобиль мой именуется Васька: по характеру он такой, мужиковатый. Мясорубка — Кларочка. Чайник у меня Христофор, пылесос — Дмитрий: раньше барахлил, но после того, как трубу продула и стала звать по имени — просто умница. Незадача только с яйцеваркой. Зовут ее Горыныч — все-таки на четыре яйца, и характер, как у сварливого мужика: сделает свое дело и орет на весь дом, как пожарная сирена. Ужас! Наверное, Горыныч — гермафродит: по паспорту женщина, по сути — мужик. Стиральная машина — Снежана. Ну такая умница — чудо. Купишь ей порошок подороже — Снежаночка радуется, белье — белоснежное!..
Я колдовала у плиты, позировала в основном спиной. На мой пламенный монолог не последовало никаких реплик. Я обернулась — царевич спал, уронив голову на руки, под руками — набросок. Спит, губами шлепает. Елки-палки, я — божественная корова, а не Кот-Баюн! И уйти — не уйдешь, плов не готов, на полдороге не бросишь. И ждать, когда он проснется — не будешь. Глупая ситуация!
