100 лет назад был написан роман «Мы».
Замятин Е. Мы: Роман; Хаксли О. О дивный новый мир: Роман / Предисл. П. Палиевского. – М.: Худ. Лит., 1989. – 351 с.
Целый век прошел с той поры, когда русский писатель Евгений Замятин сочинил роман с едва ли не самым коротким названием в истории литературы. «Мы» - так называется этот текст, в котором автор явил впечатляющую картину мира будущего, хронологически отдаленную во времени несколькими веками. Если рассматривать название с точки зрения филологии, то перед нами – личное местоимение множественного числа. Если чуть изменить угол зрения, то в этом емком и кратком слове «мы» обнаруживается то ядро философии коллективизма, которое в прагматике общественно-политических реалий нового строя утверждалось повсеместно на всем пространстве бывшей Российской империи. Точнее, там, где граждане оставались жить на четко очерченном пространстве, зафиксированном триумфальным шествием советской власти.
Трудная судьба замятинского текста, отринутого на родине автора и потому оказавшегося вдали от нее, парадоксальным образом спровоцировала две взаимоисключающие литературные ситуации. На Западе роман был переведен и издан, и по понятным причинам идеологического и эстетического характера обрел популярность. Замятин, сам того не подозревая, оказал мощное влияние на футуристическую ветвь европейской литературной традиции, в центре внимания которой были вопросы устройства общества будущего без конкретной национальной адресации. Череда этих имен известна: от Томазо Кампанеллы до Герберта Джорджа Уэллса. Замятин фактически «перезапустил» эту тему в условиях, когда западной цивилизации Россия и ее лидеры-большевики предложили новый путь достижения социальной справедливости, основанной на идее равенства. Западные интеллектуалы явно растерялись от подобной альтернативы, и Олдос Хаксли выразил через некоторое время эту подсознательную растерянность в утопии «О дивный новый мир» (1932) в условиях пика проблем, связанных с «великой депрессией». Через полтора десятка лет этот ужас станет всеобщим на страницах еще одного футуристического текста. На сей раз у Джорджа Оруэлла в романе, где цифры уже становятся названием – «1984» (1948).
На родине Евгения Замятина его экспрессивный фантазм не породил никакой дискуссии в публичном дискурсе, но в некотором смысле подстегнул литературную креативность Платонова, чей «Котлован» (1930) явно направлял движение литературной мысли в сторону скрытой (или явной) оппозиционности доминирующему идеологическому курсу. Особенно в вопросах перспектив развития советского общества в будущем. И если Евгений Замятин только фантазировал и предполагал, как может быть устроен «наш новый мир», то его коллега уже откровенно угрожал абсолютным тоталитаризмом во всех сферах жизни, порождая в сознании читателей ужас от апокалиптических картин грандиозной ямы, из которой никому уже не выбраться.
В романе «Мы» мы имеем дело с несколько абстрагированной от реалий борьбы за социализм (в военное и мирное время) картиной жизни. Она, скорее, впечатляет нас, сегодняшних, чем заставляла содрогаться современных автору соотечественников. Тем более, с учетом практической неизвестности романа публике. Механистический мир в тексте Замятина - эта некая утопия логично устроенного порядка вещей, подчиненного законам разума. В определенном смысле нумерологический характер этого макромира отражен в том, как именуются в тексте персонажи. Главный герой получит индекс Д-503. Его пассия на момент начала истории именуется как 0-90. Их отношения выстраиваются по логике очень напоминающей современную систему знакомств на соответствующих сайтах. В определенное время в определенном месте (чаще всего, в личном пространстве) по соответствующим талонам-пропускам мужчина вступает в контакт, выбравшей его женщины. И наоборот.
Вот от подобных эпизодов нынешний читатель и вправе получить шок. Уж слишком сильно здесь затронута сфера межгендерных отношений и в том, как ее предрек Замятин, и в том, насколько он оказался прав. Однако отечественная литературная традиция всегда оставляла для героев некоторый квант неопределенности в бурных потоках общественных бурь, который должны были заканчиваться триумфом какой-либо из идей, реализуемых в соответствующих законах и правилах. В нынешнем романе-юбиляре это четко сформулировано в его названии. И неоднажды в тексте дается объяснение. Например, в одной из записей в своем дневнике (он назван «конспектом») Д-503 вспоминает: «В древнем мире – это понимали христиане, единственные наши (хотя и очень несовершенные) предшественники: cмирение – добродетель, а гордыня – порок, и что «МЫ» от Бога, а «Я» - от диавола». Или, говоря словами великого пролетарского поэта, «единица – ноль», «голос единицы меньше писка».
Идеи французской революции, сформулированная в триаде понятий – «свобода», «равенство», «братство», меньше через полтора века в другой стране свелись к такому краткому местоимению – «мы». И даже тогда, когда личность под номером Д-503 начинает испытывать нечто вроде романтического чувства к особи противоположного под другим номером (I-330), то поначалу и он, «вынужденный «диссидент от любви», следует принятым моделям поведения и регулирующим интим-правилам. Но в том-то и смысл замятинского текста, что «любви не только все возрасты покорны». А в том, что она возвращает личности индивидуальность, его «Я». Хотя бы и в условиях такого выдуманного общества, где существуют Благодетели, а все члены общества (под различными номерами) мечтают о завершении создания чудотворящего сооружения под названием «Интеграл».
Здесь Евгений Замятин почти на научной основе демонстрирует нам реализацию мечты человечества об «умных машинах», которые помогают людям ПРАВИЛЬНО устроить свою жизнь, свои отношения друг с другом и с миром вокруг них. Неоднократно упоминаемый и даже отчасти описанный «Интеграл» и есть воплощенное устройство, с которым человечество обязано прорваться к счастью, что называется, в едином объединяющем порыве. Отсюда и невольный, а, быть может, и умышленный вербализированный образ-название. Сегодня бы его, наверное, наградили титулом «духовной скрепы». И личная жизнь, и личное чувство в эту парадигму движения общественной жизни никак не вписывается. Точнее сказать, создает угрозу «выпадения» одного из единой шеренги тысяч и миллионов.
Подобный уровень восприятия мощного и провидческого замятинского текста стал возможен гораздо позже времени его появления столетие назад. Теперь мы бы сказали иначе. Писатель заглянул на век вперед. И не ужаснулся и не испугал нас. Он всего-навсего лишь попытался смоделировать в отчасти абстрактной и вымыщленной конструкции общества линию поведения персонажа, пытающегося сохранить местоимение собственной личности.
Увы! От номера Д-503 так и не избавится, фактически потеряв свою любовь. Именно сей сюжетный финал и позволяет номинировать нынче роман «Мы» как антиутопию. Ибо утопия как жанр, как творческая идея демонстрирует изменения в будущем на благо человека и во имя его. Тогда как антиутопия разворачивает чувства и мысли читателей в противоположном направлении, являя публике негативный прогноз по линии: «что было – что есть – что будет», и, наконец, чем сердце успокоится. Любопытно, что Евгений Замятин сочинял текст романа, когда по всему цивилизованному миру бушевала эпидемия «испанки», гриппа, унесшего миллионы жизней. И, что любопытно, мировая литература практически оставила без внимания сей медицинский факт. Замятин здесь не исключение. Ужас все испытали чуть раньше, во время Первой мировой войны. И он ничему не научил западное общество, «забывшее» ее итоги в большинстве своем. Кроме некоторых стран.
Сегодня мы в некотором смысле существуем в условиях, когда антиутопия стала реальностью, и вместо «Интеграла» мы имеем антиинтеграл – эпидемию covid-19. Пессимистические прогнозы и пророчества вкупе с фейкоподобной деятельностью многих медиа и порождают то самое состояние неуверенности, когда не только все общество («мы») не чувствует себя уверенным и защищенным, но и отдельный индивидуум («я») находится в растерянности. Социальная самоизоляция оказалась прямым путем к личному кризису. А фигура речи, известная как «Мы», приобрела, как у Замятина, подавляющий и повсеместный характер абстракции.
Стоит, однако, вернуться в 1920 год. Туда, где еще полыхает гражданская война, где мир переводит дух от мировой бойни, а люди пытаются заглянуть за исторический горизонт. Хотя бы и с помощью литературы. Как мы можем утверждать теперь, заглянули и…испугались. Да так сильно, что сей испуг время от времени при прочтении некоторых книг возвращается в массовое сознание. Крамольная мысль о том, что стоит читать ДРУГИЕ книги, вряд ли нас успокоит. Но попытаться стоит.
Сергей Н. Ильченко
Профессор, доктор филологических наук, кандидат искусствоведения
https://jf.spbu.ru