"Где померанец и олива
Свой развевают аромат
И где вдоль сонного залива
Октавы Тассовы звучат,
Тебя природа сотворила...
И эти огненные взоры
И южная твоя краса
Печальные развеселили горы
И пасмурные небеса..."
Став женою А. В. Паткуля, товарища детских забав наследника престола, красавица сразу же стала и любовницей наследника – будущего царя Александра II, который одарил женщину великолепным домом в Царском Селе на Средней улице, а мужа ее (товарища детства) сделал впоследствии обер-полицмейстером Санкт-Петербурга...
Овдовев в 1877 году, она оставалась до старости очень интересной женщиной, устраивая у себя по вечерам журфиксы для царскосельского общества. У нее было немало детей, но речь пойдёт об одном из ее сыновей – Владимире Александровиче Паткуле, которому и досталась лужская Романщина по наследству, как прямому правнуку морского министра, а вместе с усадьбою досталось и неразгаданное завещание.
Сам же Владимир Паткуль ничего собою не представлял, удалившись
в отставку еще в чине поручика.
Зато вот жена его Юлия Николаевна, урожденная Вараксина, была натурою впечатлительною:
– Ты бы вот не сидел сложа руки, словно чурбан, а взял бы да еще раз проглядел завещание своего прадеда.
– Зачем, душечка? И так все ясно.
– Ясно, да не совсем-то ясно. Может, что-то откроется новое в тексте для разгадки клада?
Дело о кладе снова возникло до 1902 года, еще был жив сенатор
Николай Борисович Якоби, именно в этом году умерший.
Окружной прокурор столицы, сын знаменитого ученого,
Якоби любил навещать Романщину ради приятного отдыха подалее
от городской суеты.
Паткули решили посвятить его в тайну завещания, и Якоби, как опытный юрист, вник в фамильные бумаги маркизов де Траверсе, а потом развел руками:
– По закону вы имеете право на обладание этим кладом, – сказал он, – но... Как вы его сыщете? Наверняка ведь и до вас, милейшие, тут копали... Нашли?
– Нет, – ответила Юлия Николаевна. – Ничего не нашли,
а в семейных преданиях упоминалось, что там была целая куча старинных бриллиантов.
– Не спорю, – согласился Якоби, – Только в успех поисков мне плохо верится... А как, господа, быстро свечерело. Не пойти ли нам спать?
– Пора, – охотно поднялся из кресла Паткуль.
– Стойте! – вдруг задержала их Юлия Николаевна,и
- Нет, нет, нет, – бормотала женщина, почти вдохновенная.
– Я теперь начинаю догадываться, что нам делать. Ведь обо всем, что нас мучает, может рассказать сам маркиз...
– Какой? – удивился муж.
– Твой прадед. Иван Иванович, который уже попал в лексиконы
и энциклопедии, как историческая персона.
Якоби задумался, а Паткуль сказал жене:
– Юлия, в уме ли ты сегодня? Иди в спальную, ложись и как следует выспись, чтобы к утру вся дурь из головы вылетела.
Мадам Паткуль обвела черными глазами мужчин:
– Нет, теперь я не усну...
Только сейчас сенатор Якоби догадался о том, что угнетает хозяйку дома, и вдруг он серьезно одобрил ее решение:
– Попробовать можно. Чем черт не шутит!
– Я вас не понимаю, – сознался отставной поручик.
– Вы хоть объясните мне, что вы подразумеваете?
Юлия Николаевна четко и строго растолковала мужу:
– Нам остался последний способ – вызвать дух маркиза, и вряд ли покойник станет теперь скрывать от нас то место, где он зарыл драгоценности, паче того, что на том свете никакие бриллианты уже не нужны...
Именно в те годы было очень модно “столоверчение”, или общение с духами посредством спиритизма, и Якоби кивнул:
– Стоит ли удивляться? Английский профессор Оливер Лодж не сомневается, что эфир есть духовная среда, поглощающая души усопших, и вызвать из эфира своего предка возможно...
Якоби, бывавший на спиритических сеансах, разграфил круг
на бумаге, в центре его положили чайное блюдечко, вокруг которого хозяева и гость водрузили свои пальцы, а Юлия Николаевна, обратившись в угол потемнее, спрашивала:
– Иван Иваныч, это мы... не пугайтесь, мы плоть от плоти ваши потомки. Ваша светлость, мы ждем... явитесь! Умоляю.
Но морской министр, сохранивший свое имя в анналах истории и в “маркизовой луже” на морских картах, не желал покидать эфир, чтобы заглянуть в Романщину, блюдце даже не колыхнулось от нервической силы пальцев, и тогда Якоби сказал:
– Мы, конечно, жалкие профаны, а здесь требуется очень опытный медиум, ибо маркиз опочил не вчера, а очень давно. Так и быть –
я поговорю с “навозным жуком”.
– А это еще что такое? – удивился Паткуль.
Якоби разъяснил, что в высшем свете Петербурга “навозным жуком” принято называть министра земледелия А. С. Ермолова, который изобрел телегу для удобной доставки навоза.
– Алексей Сергеич давненько связан с потусторонними силами, и он не откажет мне, если я попрошу его подсказать мне хорошего медиума. Мне как раз завтра надо побывать в городе...
Утренним поездом сенатор отъехал в Петербург, а через день-два, усталый, вернулся в Романщину, обмахиваясь шляпой:
– Ну и жарища сегодня. Поздравляю. Успех обеспечен.
– Да что вы? Уверены, Николай Борисыч?
– Вполне. Ермолов сказал, что в Царском Селе есть такой частный фотограф Анисимов, у которого немало поклонников в самом интеллектуальном обществе столицы. Недавно, говорят, ему даже во время сеанса удалось не только вызвать дух графа Бенкендорфа, но он даже заснял его на фотокарточку, а теперь торгует шефом жандармов по трешке за штуку... Вот и адрес этого Анисимова, только прошу вас, Юлия Николаевна, не афишировать свой визит, все должно быть шито-крыто.
– Не сомневайтесь в моей скромности...
Мадам Паткуль даже не позволила мужу провожать ее до станции Луга, но визит в Царское Село слишком затянулся, она не возвращалась день, два, три... пошел пятый день!
– Я начинаю волноваться, – говорил Владимир Паткуль сенатору Якоби. – Знаете, сама обстановка интимеса... гасят свет, голоса... шуршания... как бы чего не вышло!
– Не волнуйтесь, – утешил его Якоби, – Анисимов женат, и ни одна его клиентка еще не писала на него жалоб...
Наконец Юлия Николаевна вернулась, еще от калитки усадьбы она расстегнула жилет, сбросила шляпу и перчатки, решительно устремленная – вперед, вперед, только бы войти в дом.
– Не подходите ко мне! – крикнула она. – И чтобы никаких
больше вопросов. Все скажу потом. Только не сейчас...
Женщина стремительно прошла в спальную, одним рывком опустила на окна плотные шторы, ничком рухнула на постель и мгновенно уснула как убитая.
– Странно, – заметил сенатор Якоби...
В доме все ждали ее пробуждения, Юлия Николаевна проснулась ближе к полуночи и вышла к чайному столу, оживленная.
– Ну, вот и все, – заявила она, – а маркиз Иван Иваныч шлет своим потомкам самый сердечный привет...
– Да не томи душу, – взмолился перед нею Паткуль. – Ответь главное: сообщил ли он, где зарыл фамильные сокровища?
Юлия Николаевна обвела всех просветленным взором:
– Да, конечно! Клад уже в наших руках.
– Слава Богу, – перекрестился Паткуль. – Хоть не даром ездила, а то ведь я тут с ума сходил! Нет и нет... Право, не знал даже, что и думать... Копать-то узнала ли где?
Юлия Николаевна объяснила, почему так долго задержалась.
– Оказывается, это все не так просто. Маркиз ни в какую не поддавался на уговоры Анисимова явиться перед нами, а когда его спросили по поводу клада, он даже бранился, употребляя при том некоторые... нефранцузские выражения. Наконец, когда я расплакалась, он сжалился и сказал, чтобы я срочно возвращалась в Романщину, он явится мне во сне и все расскажет. Вот я и спешила поскорее уснуть.
– Приснился он тебе?
– Почти сразу. Очень элегантный мужчина.
– Сказал?
– Да, ничего не скрывал. Теперь дайте бумагу и карандаш...
На чистом листе бумаги возник загадочный кружочек.
– Что это? – хмыкнул сенатор Якоби.
– Дуб.
От этого дуба карандаш вывел длинную прямую линию.
– А это что? – спросил муж.
– Т е н ь.
– Какая тень?
– Тень от дуба ровно в полдень.
– А что же делать далее? – спросил Якоби.
– Там, где в полдень кончается тень от дуба, следует отмерить тридцать шагов вперед, затем обратиться лицом к скотному двору и отсчитать еще тридцать шагов... Там и клад!
Вся семья Паткулей, включая детей и прислугу, высыпала во двор,
а гувернантка, чопорная, сказала:
– Все это очень мило, но... но... но...
– Копать безо всяких “но”, – отвечали ей.
– Да что вы собираетесь копать, если в Романщине давно не растет ни одного дуба, а скотного двора нет и в помине.
– В самом деле, – сказал Якоби, – если дуб и существовал при жизни маркиза, то потом его, наверное, спилили.
– В чем дело? – сказала гувернантка. – Если дуб спилили, значит, после него должен остаться пень.
– Верно! – обрадовался Паткуль, и все силы благородного семейства были направлены на отыскание пня...
– Нашла-а-а, – вдруг закричала кухарка.
Все кинулись к ней, и возле старой веранды, в гуще крапивы, действительно был обнаружен полусгнивший пень.
– Вот и все, – сказал Паткуль и зашагал.
– Подожди до полудня, – остановила его жена.
Стали ждать полудня, а гувернантка, сказала:
– Как же вы, господа, собираетесь отсчитывать тридцать шагов от точки окончания тени, если вы не знаете высоту дуба?
– Опять неудача, – огорчился Паткуль.
– Наконец, где же скотный двор? – намекнула гувернантка.
– В самом деле – где был скотный двор?
– Там же, где и дуб, – раздраженно отвечала мужу Юлия Николаевна. – Чем задавать глупые вопросы, лучше просмотри старинные планы усадьбы и найдешь...
Верно! На старых планах был отмечен хлев, а с их помощью отыскали и осевший в землю фундамент скотного двора.
Стал накрапывать дождик, гувернантка раскрыла зонтик:
– Я вернусь домой, – сказала она, добавив: – Но как можно высчитать длину тени, падающей от дуба, который давно спилен, и остался один только пень.
С тех самых пор семья Паткулей, в жилах которых перемешалась благородная кровь французских, немецких и русских дворян, покоя уже не ведала, медленно, но верно разоряясь на всякие усовершенствования, а сам хозяин даже взялся за изучение тригонометрии и высшей математики, рисуя всякие чертежи, где гнилой пень играл отправную точку его расчетов.
Владимир Александрович однажды, облачившись в мундир поручика гвардии, поехал в Петербург, чтобы в кругу профессоров императорского университета получить самую точную консультацию – как вычислить длину тени от дуба, если самого дуба нет и в помине, зато остался один гнилой пень?
Обратно из столицы он вернулся уже не один, а привез с собою целую артель землекопов и с ними инженера-геодезиста. Затем рабочие, безуспешно перелопатив половину цветущего сада и навалив всюду
кучи земли, ушли вечером на станцию, а точнее – в станционный трактир, где учинили драку с лужскими аборигенами, а в Романщине появился пристав полиции, чтобы выяснить – откуда взялись эти работники:
– И кто будет платить за побитую в трактире посуду?
– Кто бил, тот и платит, – легкомысленно изрек Паткуль.
– Но рабочие ссылаются на хозяина: кто, говорят, нас нанимал, тот пущай и расплачивается, а трактирщик, осмелюсь заметить, приходится мне кумом, так что...
Так что Владимир Александрович заплатил и за посуду.
Барон Иван фон Нолькен, хорошо знавший семью Паткулей, будучи
в эмиграции, вспоминал: “Хотя площадь поиска оказалась слишком значительной, все же Паткуль лично приступил к поискам зарытых маркизом драгоценностей”.
Скоро к труду землекопов приобщилась и вся его семья.
Сыновья, приехавшие на каникулы из Пажеского корпуса, уже
не танцевали с соседскими барышнями, а тоже включились в работу.
Так бедные Паткули и копали землю до тех пор, пока в России
не случилась революция.
После чего они побросали лопаты и отбыли в неизвестном направлении...