Шахтерские забастовки в СССР 1989 года перевернули мир. Вольница советских горняков добавила смелости Восточной Европе отменить социализм . В начале девяностых невозможно было даже предположить , что эти дни будут вычеркнут из истории. Что же на самом деле происходило тогда в Кузбассе - на родине массового забастовочного движения? Я это видел.
1989 год. Кемерово. Местная студия телевидения, где я работаю главным редактором информационных программ. Утром 10 июля звонит собкор в Междуреченск Василий Горбунов и сообщает , что накануне ночью на площади у горкома КПСС собрались шахтеры, бросившую работу. Дословно: " В 9 утра возобновился митинг, в котором участвуют тысячи горожан. Как и вчера, его транслирует городское радио." Вскоре Василий перезванивает и уточняет число вышедших на площадь - 5 000.
Настроения тогда в обществе были нервными. Не хватало всего. Полки магазинов доверху заставлены трехлитровыми банками березового сока. И только. Курильщики подбирают окурки на улицах оттого, что негде купить сигарет. Старики возвращаются к махорке, а по стране катятся слухи о табачных бунтах. Так что поначалу события на южной окраине Кузбасса ( 300 километров от областного центра) особого интереса вроде как и не вызывают: ну, да, недовольные на площади - не они первые. Однако местные власти сразу оценивают положение как особо тревожное.
Около полудня руководителей областных СМИ вызывают к первому секретарю обкома Мельникову. Надлежит получить директивы о том как освещать события в Междуреченске. Главное: коротко, ни слова о забастовке, все происходящее - митинг, и только. К ним привыкли, забастовок еще не было. Директор телестудии Геннадий Митякин возвращается от начальства с рассказом о том как растеряны партийные товарищи. Но - главное - он привозит конспект требований шахтеров. (Записал то, что подслушал из телефонного разговора Мельникова с коллегами в Междуреченске. ) Первым пунктом - экономическая самостоятельность шахт, создание своего угольного объединения и передача его прибыли в местный бюджет. Мы вместе еще и еще раз перечитываем эти записи и говорим себе и вслух:
- Нет, это не просто бунт. Это, кажется, что-то настоящее.
Но подлинного масштаба событий еще не понимаем.
Утром следующего дня я записываю телефонограмму собкора из Междуреченска : на площади уже 20 000, приехал министр Щадов и руководители области. Бастуют все шахты и разрезы, остановились другие предприятия города. Работают лишь службы жизнеобеспечения. Затем трубку на том конце провода берет Виктор Костюковский, собкор " Советской России":
- Почему ты не здесь?
- Я послал группу из Новокузнецка. (Корпункт по соседству.)
- Какое там... Приезжай сам. Это семнадцатый год.
По иронии судьбы, камеру ( только поступившую на студию профессиональную КТ-190) мы забрали у группы, снимавшей какое-то угольное "совещалово" в Кемерове. Летели в Междуреченск как мальчишки на войну, боялись опоздать: приедем - а там уже все закончилось...
Добрались около восьми вечера. На въезде в город - шахтерские блокпосты, не пропускающие машины со спиртным: лидеры стачки ввели "сухой закон". За окнами нашего " Рафика" вроде ничего необычного : на речке группы купальщиков, переполненные автобусные остановки... Все как всегда. Впрочем, и октябрь 1917-го современники описывают примерно также. И только когда подъехали к площади...
Конечно, 20 000 много и на бумаге, но когда встаешь перед этими двадцатью тысячами воочию... Площадь забита битком - не видать ни конца, ни края - полуголыми, грязним от угольный пыли шахтерами( жара стояла страшная). Они ждут возвращения делегации с переговоров. Требования площади с угольным и партийным начальством обсуждаются поблизости, в здании горкома КПСС. Заметив появление съемочной группы, люди требуют подняться к микрофону и рассказать как там, в Кемерове, относятся к их действиям. Я , было, знаками отказываюсь , и тут же - многотысячный угрожающий ропот: с народом говорить не хочешь ?!
Кто-то из дежурных стачкомовцев на трибуне шепотом предупреждает о трансляции по городскому радио: дескать, не скажи лишнего.
- Я не знаю чего вы от меня ждете.. Мы ведь сюда приехали не как политические деятели, а как журналисты. Чтобы смотреть и видеть, слушать и слышать.
Получилось пафосно, но - искренне. Двадцатитысячная площадь отзывается гремящим аплодисментами. Никогда не забуду. Позже пойму, что тогда попал в самую точку: эти люди вышли на площадь как раз потому, что до сих пор их никто не видел и не слышал.
Кто-то из шахтеров хватает меня за руку:
- Почему?! Почему вы это называете митингом?
- Кто все?
-Вы! Все: газеты, телевидение. Разве мы митингуем? Это забастовка, а не митинг!
Он очень раздражен. И с ответной злостью я начинаю кричать , что вся информация о том, что здесь происходит, пишется в обкоме. Чуть ни самолично первым секретарем! И вообще !.
А потом будто спотыкаюсь : чего оправдываюсь? Зачем? И говорю вот только что открывшуюся правду:
- На этот раз вы оказались смелее нас.
И вдруг рассыпается стена раздражения.
- Вот так,- улыбнулся он мне.
- Вот так так,- сказал я себе.
Не забуду странные ощущения тех съемок. Нервных и праздничных одновременно. Уже через несколько минут работы мы чувствуем себя в одной связке с этим людьми. Когда делишься сигаретой с чувством благодарности к человеку за то, что он просит закурить. Бастующие передают нам воду , приносят полную шахтерскую каску только поспевшей клубники. Оператору Бялоусу кто-то на ходу надевает самодельную панаму из газеты( жарища ведь, солнце еще палит). А когда тот обронит бумажник во время съемок, о пропаже сообщат по местному радио и будут искать всем городом. ( И найдут)...
...Наконец, появляются лидеры стачечного комитета , министр Щадов и областное начальство. Гуськом пробираются сквозь сидящих и лежащих на асфальте шахтеров. Те поднимаются им вослед , с гулом подвигаясь к трибуне. Оттуда зачитывается согласительный протокол. И чуть ни с первого его пункта площадь восстает заново: кто посмел изменить наши требования, пойти на компромиссы с начальством без спроса?!
... Ночью там же, на площади, мы пересматриваем в видеоплеере свои дневные записи. Когда появляется тот эпизод с выходом переговорщиков, я внимательно рассматриваю себя - общий план перед трибуной. И вижу страх в глазах. Тоже не забуду. Страха толпы, вдруг рванувшейся вперед , когда кажется, что в этом взорвавшемся гневе ее уже ничто не остановит.
А потом камера разворачивается и захватывает мгновение - символ. На фоне красного закатного солнца волной поднимаются ряды полуголых, грязных от угля и жары людей. Они вскидывают кулаки и скандируют все более стройным хором:
- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!
Мгновение назад - неуправляемая толпа. Мгновение спустя - коллектив.
- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!
По складам выдавливают из себя это непривычное ,чужеродное слово. Выплевывают вместе с ним многолетнюю смиренность, вдыхают первые глотки свободы и солидарности. Они поднимаются и встают рядом.
- За-бас-тов-ка! За-бас-тов-ка!
-Знаешь, Адик,- сказал я оператору.- Когда мы покажем вот это в эфире, встанет весь Кузбасс.
Мы и не предполагали что произойдет потом.
Если вам интересно продолжение, дайте знать лайками.